Дело социологов / Политика и экономика / В России

Дело социологов / Политика и экономика / В России

Дело социологов

/  Политика и экономика /  В России

«Меняется жизнь — должны меняться и наши прогностические схемы. С этой корректировкой мы чуть запоздали», — говорит гендиректор ВЦИОМ Валерий Федоров

Неверно спрогнозированные результаты московских выборов и данные по явке спровоцировали шквал критики в адрес профессионального сообщества социологов. Оппоненты заговорили о системном кризисе политической социологии в России. Так ли это, «Итоги» попытались выяснить у гендиректора ВЦИОМ Валерия Федорова.

— Валерий Валерьевич, говорят, что после оглашения результатов выборов московского мэра вы отключили телефон и уехали из Москвы. Это так?

— Почти. Уехал, но телефон не отключал. У меня на это время был запланирован выездной семинар, подводить организаторов не хотелось, и я, как обещал, выступил на нем. Так что за «охотой на социологических ведьм» наблюдал дистанционно.

— Многие эксперты тем не менее заговорили о кризисе политической социологии. Какие версии на сей счет выдвигают ваши коллеги?

— Мнения разные. Но для того, чтобы они имели какое-то обоснование, требуются поствыборные исследования, либо новые опросы, либо вторичный анализ данных опросов, проводившихся до выборов, уже с учетом их итогов. Мы занимаемся и тем и другим. Надеюсь, в начале октября у нас будут уже не просто гипотезы, а аргументированное суждение относительно того, почему московские избиратели 8 сентября проголосовали не совсем так, как мы того ожидали.

— Злые языки судачат, что истинная причина прокола ВЦИОМ и ФОМ в том, что социологи «по привычке» заложили в прогноз поправку на использование административного ресурса, но выборы неожиданно оказались честными. Что ответите?

— Посмотрите для сравнения на выборы мэра Екатеринбурга. Там наш прогноз полностью оправдался. Причем впервые прогноз по победе Ройзмана мы дали в июле, подтвердили его в августе. И насколько я знаю, нет оснований заявлять о том, что Ройзман победил в Екатеринбурге благодаря фальсификациям. Там тоже очень большое внимание уделялось обеспечению чистоты и прозрачности выборов, там тоже было огромное количество наблюдателей. Более того, почти в полутора десятках регионов России мы проводили предвыборные исследования и делали прогнозы, а несовпадения с результатами выборов обнаружились лишь в двух: Москве и Воронеже. Но в Воронеже была очень динамичная кампания, со сменой кандидата от партии власти и прочее. А вот казус Москвы нуждается в специальном изучении. Дело тут точно не в фальсификациях. На мой взгляд, мы должны вести речь, во-первых, о специфике поведения московского избирателя и, во-вторых, об уникальном стечении различных труднопрогнозируемых обстоятельств в погожий осенний день 8 сентября.

— Тогда почему у российской опросной социологии не было проблем с прогнозированием в течение последних 10—12 лет, а теперь они возникли?

— Меняется сам объект изучения — избиратели, меняются каналы информации, меняется расклад сил: одни фигуры появляются на политическом небосклоне, другие исчезают. Скажем, того же Навального три года назад в политике не было, он был просто известным интернет-троллем. Зато в московской политике доминировал Лужков — где он сейчас? И где Прохоров, который был вторым на президентских выборах в Москве всего год с небольшим назад? Появился идеологически ориентированный некоммунистический избиратель. Раньше эти люди сидели дома и политикой особо не интересовались — либо обсуждали ее на кухне и в Интернете и этим ограничивались. Теперь они ходят на митинги, участвуют в политических дискуссиях и, как оказалось 8 сентября, даже приходят на избирательные участки. До думских выборов 2011 года и движения «Белая лента» представить это было просто невозможно.

Конечно, меняется и электоральная политика власти. Несколько лет назад считалось, что чем выше явка избирателей, тем выше легитимность выборов и тем лучше для победителя (по умолчанию — партии власти и ее кандидатов). Сейчас установки на достижение особой явки любыми способами нет. В Москве больше не практикуется технология административной мобилизации, когда учителей, врачей, коммунальщиков, студентов и так далее за ручку тянули на избирательные участки. Словом, меняется жизнь — должны меняться и способы ее изучения, в том числе наши прогностические схемы. Вероятно, с этой корректировкой мы чуть запоздали.

— В частности, ошибочно заложились на административную мобилизацию москвичей?

— Административная мобилизация — это широко распространенная реальность наших выборов, но хочу отметить, что к фальсификациям на выборах она никакого отношения не имеет. Дело в том, что электорат партии власти всегда отличается пониженной явкой на выборы. Это люди, которые более или менее удовлетворены тем, как все идет в стране, или, по крайней мере, не видят поводов активно протестовать. Поэтому у них нет особых мотивов идти на выборы и поддерживать кандидата от партии власти, которая и так рулит. Чтобы мотивировать этих людей прийти на выборы, надо прилагать определенные усилия.

Это может быть, например, идеологическая мотивация. Напомню 2007 год, когда на выборах в Госдуму «Единая Россия» набрала 64 процента. То было время проекта «Преемник». Путин тогда уходил, распространились сомнения и страхи по поводу того, удастся ли при смене власти обеспечить стабильность. Тогда партии власти удалось акцентировать внимание избирателей на том, что нужно прийти и проголосовать, чтобы стабильность и преемственность были обеспечены. В 2011 году такой кампании не было, зато была мощная контркампания несистемной оппозиции, подхваченная оппозицией парламентской («Голосуй за кого угодно, только не за…»). В результате значительная часть сторонников партии власти 4 декабря просто осталась дома. Мобилизовывать их административно, видимо, тоже не стали. Или стали, но не везде: побоялись контрэффекта. Ведь, как гласит пословица, ты можешь привести лошадь к водопою, но ты не можешь заставить ее пить. То есть ты можешь привести избирателя на участок, но не можешь заставить его проголосовать так, как тебе надо.

Резюмирую: технология административной мобилизации работает не всегда и не везде. Соответственно для мобилизации сторонников партии власти нужны другие методы. Например, идеологические, такие, как в 2007 году, политические, организационные. Кто-то их находит, кто-то нет. В Москве 8 сентября административная мобилизация уже не применялась, политическая еще не применялась. Зато у Навального была и политическая мобилизация, и идеологическая. Практически все, кто обещал за него проголосовать, сделали это.

— ФОМ выложил свою методику предвыборных опросов в Интернет, планирует отказаться от электорального прогнозирования. Левада-Центр прогнозов уже не давал. А что ВЦИОМ?

— Хотим мы этого или нет, но от нас будут ждать прогнозов. Думаю, мы продолжим это делать. Но, конечно, будем пересматривать систему прогнозирования. Дело в том, что она была разработана в 2004—2005 годах. Поэтому один из важнейших элементов работы над ошибками, которую мы сейчас проводим, это корректировка, обновление и модификация нашей прогностической системы. Как это делается? Мы сравниваем результаты опросов и результаты выборов. Если видим большие несоответствия, то на этой основе разрабатываем систему коэффициентов.

Второе направление: мы будем больше внимания уделять социальным сетям. За последние несколько лет они активно распространились в России, их политический сегмент обрел новый вес, по крайней мере в таких крупных городах, как Москва. Появляется возможность исследовать мнения людей, высказываемые в сетях, даже не задавая им вопросов. Методологически это достаточно сложная работа, но нужная. На этих выборах мы уже экспериментировали с прогнозированием в соцсетях, и сделанные на этой основе прогнозы итогов выборов оказались существенно ближе к официальным результатам, чем наш традиционный прогноз.

— Будете ли менять методику предвыборных опросов? Скажем, волонтеров по примеру Навального на улицы не отправите?

— Волонтеров мы точно не будем привлекать. Волонтер тем и отличается от профессионального интервьюера, что он осмысленно или нет, но оказывает воздействие на респондента. Он скорее агитирует, пусть даже неявно, нежели изучает. Поэтому табу на привлечение волонтеров мы ни в коем случае не будем нарушать, не будем вмешиваться в политику так явно, как это делали инфернальные «братья-социологи Навального».

— Оппоненты и вас обвиняют во вмешательстве в политику на стороне власти. Чем ответите?

— Мы можем не публиковать результаты опросов, можем не публиковать прогноз. Все тут же начнут обвинять нас в сокрытии правды о мнениях избирателей. Дело в том, что, когда впервые в нашем обществе стали достоянием гласности результаты опросов общественного мнения, народ стал ими активно интересоваться, а политики и управленцы — учитывать их при принятии решений. Стало понятно, что без этого уже нельзя, это все равно что вести войну, не пользуясь картой: можно, но неудобно и неправильно. Если ты не понимаешь, что думают избиратели, то не можешь адекватно и верно строить свою избирательную кампанию и даже текущую, невыборную политику. Не будем делать это мы — будут делать другие. Ведь не случайно же у Навального появились не только политконсультанты, но и «социологи»!

Если же говорить о влиянии, которое оказывают данные опросов на избирателей, то эта тема дискутируется достаточно давно. Считается, что лишь один-два процента могут изменить свое мнение и проголосовать иначе, чем они думали, под влиянием обнародованных опросов. Так что публикация данных наших исследований оказывает на результаты выборов, мягко говоря, не очень большое влияние. Зато она оказывает непропорционально большое влияние на стратегию, тактику, поведение, планы и действия самих игроков. Не исключаю, что данные наши и наших коллег несколько расслабили штаб Собянина: ведь по нашему прогнозу он получал в три раза больше голосов, чем Навальный (а по факту получилось только в два).

— Как вышло, что «штабные» социологи Навального, эти мальчики в кедах, попали в десятку и с прогнозом результатов Навального и Собянина?

— Да что вы, где вы нашли ту десятку! То, чем занимались эти ребята, было не исследованием, а в чистом виде «формирующей социологией». Это то, что является абсолютным злом и грехом для любого настоящего исследователя: использование символического капитала социологии и опросных методик не для того, чтобы узнать мнение людей, а для того, чтобы сформировать это мнение. Не случайно эти анонимные социологи очень активно распространяли данные своих «опросов» для того, чтобы убедить сторонников своего вождя и колеблющихся в том, что у них есть шанс, что они должны его реализовать, обязательно прийти на выборы. Этой цели им достичь удалось, но отношения к исследованиям это не имеет.

— На основе каких опросов вы строили электоральный прогноз по Москве?

— Это был репрезентативный телефонный опрос населения Москвы, пятьдесят процентов по сотовым телефонам, пятьдесят по стационарным. Опрашивали пять раз по 1200 человек в течение двух месяцев предвыборной кампании и еще несколько раз в течение последней недели.

— Тех ли спрашивали? Учитывался ли возрастной, гендерный состав абонентов, их социальный статус?

— Разумеется, в репрезентативном опросе все это учитывается. Другое дело, что по Москве существует не слишком хорошая статистика. Последняя перепись 2010 года, проведенная Росстатом, по стране в целом была лучше, чем перепись 2002 года, но по Москве — точно не лучше. Основную часть населения здесь переписали по домовым книгам, зачастую содержащим устаревшие и непроверенные данные. Поэтому вполне возможно, что одной из причин ошибок в прогнозах была выборка, которая основывалась на несовершенных данных Росстата. Но никаких альтернативных данных, увы, все равно нет.

— А учитывают ли социологи в своих прогнозах погоду и наличие дач у половины москвичей?

— Увы, нет. Теперь, видимо, придется учитывать и это. В целом, на мой взгляд, проблема 8 сентября состоит в том, что в Москве сложилось уникальное стечение обстоятельств: хорошая погода, спокойствие и уверенность сторонников Собянина в том, что он победит (83 процента опрошенных накануне выборов сказали нам, что уверены в его победе), слабая их мобилизация, неяркая кампания самого Собянина, невыраженный личностный аспект. В результате из тех, кто в наших опросах говорил, что придет и проголосует за Навального, пришли и проголосовали сто процентов, а из тех, кто говорил, что придет и проголосует за Собянина, пришли и проголосовали лишь 45 процентов.

— В таком случае почему «неяркий» Собянин набрал в Москве голосов больше, чем харизматик Владимир Путин?

— Владимир Путин набрал 47 процентов при явке в 60 процентов, Собянин набрал почти 52 процента при явке в 32 процента. Если вы посчитаете по процентам, то окажется, что разрыв большой, а если «по головам», то различие мало заметно.

— Наконец, вопрос к политологу Валерию Федорову. Каков главный урок честных выборов столичного градоначальника?

— Главный урок в том, что низкая явка не всегда работает на партию власти. Если ты соглашаешься с низкой явкой, то это не значит, что ты получаешь гарантию победы. Все обстоит с точностью до наоборот: чем меньше избирателей, тем большее значение имеют даже самые небольшие активные группы, которые могут привлечь на свою сторону и мобилизовать избирателей. И если ты провозглашаешь лозунг открытости и конкурентности выборов, то должен предполагать и вероятность проигрыша, а если проигрывать не хочешь, то учиться выигрывать «спортивно», по правилам.