Николай Тряпкин “а в душе моей свет...”

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Николай Тряпкин “а в душе моей свет...”

Николай Иванович Тряпкин — живой классик ХХ века. Его поэзия уже расположена во всех хрестоматиях рядом со стихами Александра Блока и Сергея Есенина, Николая Клюева и Ивана Бунина, Павла Васильева и Александра Твардовского. Еще студентом Литературного института я познакомился с Николаем Ивановичем, более того, он бывал у нас в общежитии, пел свои стихи. Он никогда не чурался молодых. Он и сам нередко писал и пишет веселые, песенные, плясовые стихи. “Эй, раскидывай скатерть, хозяин! Слышишь песни, походку и свист?..” У Николая Ивановича за плечами тяжелая жизнь, но он всегда брал ее тяжесть на себя, на свою поэтическую удаль и нес в себе открытую радость, любовь и сострадание. Поэтому его любили все поэты — от Рубцова до Межирова — и не замечали чиновники. Помню, как яростный и могучий Юрий Кузнецов еще в самое застойное время отказался от участия в работе Всесоюзного писательского съезда только потому, что в число делегатов не попал Николай Тряпкин. Кузнецов всегда понимал значение Тряпкина в русской поэзии — и тогда, и сейчас.

5 декабря Николаю Ивановичу Тряпкину исполняется 80 лет. Он — один из знаковых поэтов газеты “День”-”Завтра”. Подобно Борису Примерову. Подобно Станиславу Куняеву. Многие свои новые стихи он нес в последние годы прямо в газету. Это он писал, обращаясь к Александру Проханову: “Горит в веках твой бесподобный “День”... Как ценит он нас, так мы любим и бережем его. Дай Бог вам, Николай Иванович, и сегодня творческих сил, дай Бог — преодолеть все невзгоды и болезни. А мы — всегда вам поможем.

Владимир БОНДАРЕНКО

и вся редакция “ЗАВТРА”, все авторы и читатели газеты

* * *

А жизнь прошла. Закончены ристанья.

Исправим печь. И встретим холода.

И только смутный гул воспоминанья

Проходит вдруг по жилам иногда.

Он пронесется там, как в шахтах воды,

Промчится гул — и снова забытье.

И перед древним сумраком природы

Горит свеча — окошечко мое.

* * *

В.А.Архипову

За синие своды, за вешние воды

Зовут меня детские сказки природы,

На белую гору, к метельному бору,

Отвесить поклон старику Зимогору.

И северный дед, убеленный снегами,

Кудлатый, как бор, залопочет губами,

Читая берложьи священные Веды,

Усевшись на пень для высокой беседы.

Сосновые своды, глухие проходы...

Я слушаю тайную флейту природы,

Иду через дремы, очнуться не смея,

К прогалинам детства,

в страну Берендея,

На красные горы, в певучие боры,

Где тучи с громами ведут разговоры,

Где сосны и ели вздыхают о Леле

И ждут заревой ворожейной свирели.

И старый медведь, умудренный годами,

Там ходит с клюкой,

оснащенной суками,

Храня заповедники звука и Слова

От страшного зверя и глаза лихого.

Проносятся тучи, проносятся годы,

Меняются земли, меняются воды.

А я эти тропы, и вздохи, и стуки

Держу на примете, беру на поруки,

А я эти песни, рожки и свирели

Хотел бы оставить

в родной колыбели,

Где красные горы, где шумные боры,

Где я на дулейке искал переборы

И слушал земли заповедные Веды,

Садясь на пенек для высокой беседы...

СКРИП МОЕЙ КОЛЫБЕЛИ...

Скрип моей колыбели!

Скрип моей колыбели!

Смутная греза жизни,

Зимний покой в избе.

Слышу тебя издалека,

Скрип моей колыбели,

Помню тебя изглубока,

Песню пою тебе.

Сколько прошло морозов!

Сколько снегов промчалось.

Сколько в полях сменилось

Пахарей и гонцов!

Скрип моей колыбыли!

Жизни моей начало.

Скрип моей колыбели!

Думка моих отцов.

То ли гудок пастуший,

То ли поход вчерашний,

То ли моих кормилиц

Голос в ушах стоит...

Скрип моей колыбели!

Вымах отцовской шашки,

Скрип моей колыбели!

Звук боевых копыт.

Сколько снегов промчалось!

Сколько дождей пролилось!

Сколько опять — в коренья,

Сколько опять — в зерно!

Грозы прошли над миром,

Древо отцов свалилось —

И на сыновние плечи

Прямо упало оно.

Пусть же на тех погостах

Грустно поют свирели,

Пусть говорят на струнах

Ветры со всех сторон.

Пусть же послышится в песне

Скрип моей колыбели —

Жизни моей человечьей

Благословенный сон.

Скрип моей колыбели!

Скрип моей колыбели!

Древняя сказка прялки,

Зимний покой в избе.

Слышу тебя издалека,

Скрип моей колыбели,

Помню тебя изглубока,

Песню пою тебе.

ПРИТЧА О ВАНЬКЕ-ВСТАНЬКЕ

“Все сумею. Все смогу. Все найду...”

А тележка — на железном ходу.

А на привязи — конек-игрунок.

А домишко — золотой шеломок.

Ходит Ванька, на колеса глядит,

Ухмыльнется — да приплясывает:

Звери-курицы! Даешь Совнарком!

Погарцуем перед красным крыльцом!

Что за нэп! Что за хлеб? Что за ВЦИК!..

Ходит Ванька — сам себе большевик.

Что ни слово — то рублев на пятьсот,

А сынишка — погоди! — подрастет!..

Ходит Ванька да посвистывает,

Да делишки всем подыскивает,

Да все колышки постругивает,

Да жену свою поругивает...

То ли год, то ли век, то ли два...

Где ты, Ванька, удала голова?

Запропал ты где-то там... Ой-е-ей!

Душу грешную, Господь, упокой.

А домишко да под весь корешок

Подклевал золотой петушок.

Зашумела, зацвела трын-трава...

Ой ты, Ванька, удала голова!

А сынишка — вот с такой бордой!

Целый день сидит за кружкой пивной.

Дует пиво — ради притчи сия...

Святый Боже! Все мы люди твоя.

А НА УЛИЦЕ СНЕГ...

А на улице снег, а на улице снег,

А на улице снег, снег.

Сколько вижу там крыш,

сколько вижу там слег,

Запорошенных крыш, слег!

А в скиту моем глушь,

а в скиту моем тишь,

А в скиту моем глушь, тишь.

Только шорох страниц

да запечная мышь,

осторожная мышь, мышь.

А за окнами скрип, а за окнами бег,

А над срубами — снег, снег...

Сколько всяких там гор!

Сколько всяких там рек!

А над ними все — снег, снег...

Затопляется печь. Приближается ночь.

И смешаются — печь, ночь.

А в душе моей свет.

А врази мои — прочь.

И тоска моя — прочь, прочь.

Загорается дух. Занимается дых.

(А на улице — снег, снег.)

Только шорох страниц.

Да свечи этой вспых.

(А за окнами — снег,снег.)

А в кости моей — хруст.

А на жердочке — дрозд.

Ах, по жердочкам — дрозд, дрозд.

И слова мои — в рост.

И страна моя — в рост.

И цветы мои — в рост, в рост.

А за окнами — снег. А за окнами — снег.

А за окнами — снег, снег.

Из-за тысячи гор. Из-за тысячи рек.

Заколдованный снег, снег...

* * *

Суматошные скрипы ракит,

Снеговая метель-хлопотушка.

Не на курьих ли ножках стоит

У тебя твоя вдовья избушка?

Ни двора, ни крыльца, ни сеней.

Только снег, что бельмо, на окошке.

Да на крыше концы от жердей —

Как у ведьмы надбровные рожки.

Да сермягой обитая дверь,

Да за вьюгой — ни зги в переулке.

Уж не ты ли тут скачешь теперь

На какой-то подмазанной втулке?

Только ворон — кричи не кричи,

Да и ты не страшна мне, колдунья.

И всю ночь мы с тобой на печи

Да под шубкой твоей, да под куньей.

Пусть рыдает метель, как сова,

Пусть грохочут в лесах буреломы.

В нас пылают такие дрова,

Что сгорят все другие хоромы.

Только ночь, да крутель, да сверчок,

Только волчья грызня за избою,

Да заглохшая дверь — на крючок,

Да сиянье твое надо мною.

И всю ночь, как шальная, летит

Грозовая под нами подушка,

И с питьем недопитым спит

За трубою волшебная кружка.

* * *

Загостился я, земля, в твоих долинах,

Закружился на охотах соловьиных,

Засиделся у печорского сугора,

Загляделся в Соловецкие озера.

То ли в горе, то ли в ссоре,

то ли в славе

Изругались мы на каждой переправе.

То ли в Чуди, то ли там, на Верхотурье,

Протрубили мы все роги наши турьи.

Загостились мы, землица, заигрались,

То ли Богу, то ли стогу поклонялись.

То ли сыну, то ли батьке, то ли матке

Загадали мы заморские загадки.

А теперь бы нам к последям

в рукавичку —

Ту ль веселую проказницу-синичку.

Подержал бы я голубушку, погладил —

Да и песенку последнюю б изладил:

То ли в горе, то ли в хвори,

то ли в славе

положил бы я головушку в канаве.

То ли в Каме, то ли в храме,

то ли в клети,

То ли где-нибудь у мышки на повети.

ЖЕЛТЫЙ ТАЙФУН

Ах, ни горестных жалоб,

ни смертной тоски!

И не место раздорам и суетной злобе!

Это просто запрыгали злые пески —

И пошли танцевать

над просторами Гоби,

Из-под мертвых озер,

из-под каменных дюн,

Из-под горьких пластов

раскаленного света...

Это каменный смерч!

Это желтый тайфун!

Это злобные духи завыли с Тибета.

Где ты, ласковый свет

сунгурийской зари?

Где вы, красные маки

на рейдах Кантона?

Закружился песок над волной Уссури,

Над высокой звездой боевого кордона.

Закрывай же ладонями эту строфу

И не дрогни под гулом сыпучего шквала!

Это мудрый Конфуций

и скорбный Ду Фу

Голосят под прыжком Огневого Шакала.

Это ходят, кружат, завывают пески

Над Великой стеной

и по скверам Харбина...

Ах, ни горестных жалоб,

ни смертной тоски!

Да святится в руке твоей

щит паладина!

* * *

То ли это в космосе,

То ли это здесь...

Говорят, особые

городишки есть.

Все кругом бетонное —

Солнце и вода,

И в котлах реакторных

Варится еда.

И горит за городом

Атомный закат,

И стоит над городом

Атомный солдат...

То ли это в космосе,

То ли это здесь,

Только знаю, чувствую —

Непременно есть!

И что в этом городе

С мэром заводным

Даже делать нечего

Песенкам моим.

Полностью цикл публикуется в “Нашем современнике” № 11-12