( хаос ): КАКОЙ ТАМ УЖ ПЛАСТОВ… Федор Дубровин

( хаос ): КАКОЙ ТАМ УЖ ПЛАСТОВ… Федор Дубровин

C голоду мрут уймы детишек,

Эшелон с людьми пошел под откос,

Но об этом ни слова, ни звука, — тише:

Убийцы слушают “Кавалер Роз”.

Вальтер Газенклевер. “Убийцы в опере”.

Art-Manege — это манерное англо-французское название выдумали устроители международной художественной ярмарки, прошедшей недавно в Манеже. Теперь здесь дозволено появляться art-истам не чаще одного раза в два года, хотя художников среди “уважаемых господ” (цитирую приглашение) было немного, зато хватало art-дилеров, art-журналистов, art-девушек (в черных колготках), art-киллеров… Короче говоря, всего того, что мнит себя художественной элитой.

Уверен: среди этой art-публики найдутся люди, которым было стыдно, которые помнят Манеж и в бронзовом блеске помпезных сталинских выставок, и в ореоле наивно-неуклюжих хрущевских эскапад эпохи сурового стиля, и в обольстительном многоголосье экспозиций времен крушения основ. Эти залы наполняло циклопическое величие, борьба и столкновение взглядов, трагедия и ликование. Однако никогда это место не было ареной для фарса: выполненная с безупречным чувством евроремонта, евроживопись на евроформатах (довольно мелких) предназначена для офисов, ресторанов, спален и жилых комнат, но не для людей.

Манеж, залы которого помнят Пластова, Попкова, Аникушина, Мухину, разгорожен на белые клетушки (не случайно устроители продавали его пространство метрами — то ли квадратными, то ли погонными — Бог весть). Так что казалось: само наше искусство, утеряв привычное пространство страны и мира, превратилось в isdelie — компонент дизайна.

Эта большая выставка, скорее, похожа на выставку в крохотной, очень сытой и благополучной стране. Вот, проезжая в вагоне ТGV где-нибудь в Гааге или Руане, художник думает о том, как хорош он и все окружающее. Такое мировоззрение, хотя и пошловато, но естественно: что вижу, о том пою.

Художники России, скорее, вынуждены делать вид, что “все хорошо”, и беспокояться более всего о том: купят ли “уважаемые господа” у художников эти картины. И эту стерильную, больничную пустоту не закрасить акриловой белизной коммунальных клетушек-стендов, не затянуть черным капроном.

Пустоту эту подчеркивал, как нельзя лучше, белый стенд казахстанской галереи с загадочным и пряным восточным названием “Тенгри-Умай” (картины не успели растоможить — вот где слились форма и содержание).

Экспрессионистские стихи Вальтера Газенклевера, написанные в годы Первой мировой войны, свидетельствуют о возникновении большого стиля вследствие активного вмешательства художника в события современности. Живопись германских экспрессионистов не вписывались в евроремонт и евродизайн. А вот нынешний российский Art-Manege поражает равнодушием художников к страданию и боли, разлитым в нашем мире. Все это происходит вопреки традиции русской живописи, которая, начиная с иконы, сострадала несчастным: “Смерть переселенца”, “Утопленница”, “Утро стрелецкой казни”, “Земство обедает” — нет, эти шедевры нашей школы не предназначены ласкать глаз “уважаемых господ”.

Я уходил из Манежа, от дрожжевого вернисажного шампанского, наступая на разбросанные фантики галерейных проспектов. Ничего другого там не было. Впрочем, в голове звучали мелодии “Кавалера Роз”.

Федор ДУБРОВИН