25. Верна ли аналогия С. Кондрашова?

25. Верна ли аналогия С. Кондрашова?

Станислав Кондрашов в недавней статье в «Известиях» сравнивает чеченскую войну с вьетнамской.

Что же у них общего? Вьетнамская – война между двумя государствами (еще и отстоящими друг от друга на тысячи километров), чеченская – перемещение войск в пределах одного государства, введение их на территорию, на которой незаконные субъекты власти и силы оружием добиваются изменения статуса территории, открыто, гласно, массово нарушают права сотен тысяч людей на жизнь, на неприкосновенность личности и жилища, на мир и покой. На территорию, на которой преследование русских стало нескрываемой политикой властей. На территорию, жители которой не могли больше рассчитывать на защиту Закона.

Государство ввело (и обязано было ввести) войска, имея конечной целью защиту Законом «прав человека» людей, живущих в Чечне.

Чечня три года (1991—1994) жила без законов, без какой-либо защищенности «прав человека» русского населения Чечни. А «защитники прав человека» в России и правозащитные организации Европы и мира ни словом не обмолвливались о массовых преследованиях русского меньшинства в Чечне и чеченцев, не поддавшихся национально-освободительной идеологии уголовников.

Нет, г. Кондрашов, тут скорее аналогия с ситуацией начала века в России, с временами войны 14-го года и февральской революции 17-го.

Та же страшная ошибка русских народолюбцев, гуманистов, демократов и социал-демократов, то же преступное оправдание морали террористов (эсеров и большевиков), та же капитуляция перед аргументацией силой («критикой оружием»), церетели – перед лениными, то же заискивание и испуг перед кучкой людей с моралью преступников, готовых на все ради захвата власти (в такой же момент ослабления государства войной и переменой строя), так же оправдывающих свои действия «интересами и волей широчайших масс» (не эту ли «волю и интересы», по мысли «демократического» российского телевидения, должны символизировать оскаленные и немо орущие в стекла телекамер лица женщин с чеченских митингов), та же потерянность интеллигенции перед толпой, чей бессмысленный и безрассудный бунт просвещенная часть общества обязана останавливать своей моральной твердостью и новыми пониманиями.

Запад потому стал Западом, что высшие классы его обществ умели в эпохи революций противостоять разрушительным интересам толпы, низов общества.

Карл Маркс очень сетовал на это «ренегатство» и «непоследовательность» высших классов во всех буржуазных революциях 19-го века. А почему, собственно, «ренегатство»? Образованные классы что ли когда-то обещали во всем следовать «воле широчайших низов»? Никак не хотели верхи нормальных обществ последовательно разрушать свои общества, и потому эти общества живут сегодня лучше России, проведшей самую последовательную из революций 20-го века.