НЕОРДИНАРНЫЙ ПОСТУПОК
НЕОРДИНАРНЫЙ ПОСТУПОК
Сейчас многие пытаются креативничать и в доказательство своей способности к этому предпринимают, как они думают, неординарные шаги. Но так ли уж невероятны, необычны, неповторимы те их поступки? Нет, конечно. Хоть прыгай с самолета без парашюта, хоть ходи нагишом на людях, хоть говори стихами — никого чудачествами уже не удивишь, НЕТ в этом неординарности. Потому что задумано, потому что идет от осознанного желания удивить, навязать себя, потому что это ни что иное, как замышлённая эпатажность, да подчас просто неоправданный эксгибиционизм в расширенном толковании слова. И вообще, нынешняя озабоченность масс не походить ни на кого, навязчивое стремление поразить окружающих своим видом или поведением, эдакий бихевиористический funk (фанк) как стиль жизни, ряженной под эксклюзив — все это стало новой обыденностью, неприятным проявлением измышлений, извращений (от «вращаться»), избыточности человека.
Вместе с тем неординарность как явление жизни продолжает существовать. Так что же это такое, в чем она выражается и чем измеряется?
Синонимов у этого слова много, впрочем, как и внешних прорисовок, им обозначаемых. А смысл, скорее всего, так ускользающе тонок, что его надо ловить между другими смыслами. Во всяком случае неординарность — это вовсе не черта характера, не деталь внешности, вообще не нечто, постоянно присущее кому-то или чему-то. Нет, это лишь миг — выпучившийся, вздыбленный, выплеснувшийся протуберанцем в явную, видимую часть жизни. И уж конечно, неординарность нельзя ни повторить, ни создать. Зато можно предугадать, но тогда она перестанет быть неординарностью, ибо никого не поразит.
Общеизвестно, что после неординарного поступка Марины Цветаевой, ее самоубийства, покровитель обширной литературной плеяды, известный писатель Борис Пастернак обвинил в этом себя. Не в прямом смысле, конечно, а в нравственном.
Что делать мне тебе в угоду —
Дай как-нибудь об этом весть,
В молчаньи твоего ухода
Упрек невысказанный есть.
Действительно, уж кто-кто, а он вполне мог бы предотвратить столь печальный итог, если бы…
Она давно была на грани отчаяния, искала избавления от него. Но, цепляясь за любую возможность выкарабкаться, всякий раз убеждалась, что нити, привязывающие ее к жизни, катастрофически рвутся и все соломинки слишком хрупки.
Вот, например, приехала она в Чистополь решать свои дела о месте эвакуации, встретила там участие Лидии Чуковской — хорошее и результативное, и в ней снова зажглась свеча надежды. Ненадолго, потому что пришлось возвращаться в Елабугу, пустую от друзей. И там свеча опять погасла, теперь уже навсегда.
Для многих осталось тайной, почему М. Цветаева так распорядилась собой. Ее дочь Ариадна Эфрон обратилась за разъяснениями к родной тетке, материной сестре, и к своему негодованию, услышала то, с чем согласиться не могла. Мнение Анастасии Ивановны, изложенное ею в «Воспоминаниях», показалось Ариадне возмутительно предвзятым, почти клеветой. В отместку Ариадна затеяла вражду, фактически натравила на мемуаристку литературных критиков и материных биографов, в частности, Анну Саакянц, позволившую себе цеплять на Анастасию Ивановну ярлыки безответственной фантазерки и в грубых выражениях спорить с нею — человеком, духовно близким Марине Цветаевой, являющейся наперсницей ее детских и юношеских лет. Это возмутительно до того, что даже смешно. Зато доказывает остроту вопроса и жажду истины. Но те люди сами ушли в небытие, так ее и не найдя.
А ведь тайна приоткрывалась им в словах Анастасии Ивановны: «Но если бы не только Пастернак, а если бы все писатели мира захотели преградить ей путь к ее шагу — она бы их отстранила. В этот час она прошла бы сквозь них, как сквозь тень… И я бы не удержала ее. На ходу своем она сжала бы мне руку, молча. Зная все, что я бы рвалась ей сказать. Полная своим рвением, не слыша меня в этот час…». Хотя в главном и Анастасия Ивановна, не разгадавшая тайну сестры, ошибалась — спасти Марину Цветаеву можно было.
С моей точки зрения, все высказанные на сегодня версии и объяснения этого загадочного самоубийства неверны, ибо указывают на причины, далеко не первой значимости, третьестепенные.
К слову замечу, что для самой М. Цветаевой принятое ею решение отнюдь не было неординарным, тайным… Более того, я полагаю, что она многим намекала на такой исход, если уж говорила о нем моей маме, коротко знакомой с поэтессой. Хочется, хочется мне написать книгу об этом знакомстве, и материал уже подобран… Дай, Бог, силы и время!
Но сейчас речь не о Марине Цветаевой.
Хочется понять, что произошло с Львом Толстым, который тоже совершил неординарный поступок — в свой закатный час ушел из дому. От кого он бежал? Напомню очертания этой тайны, завершившейся 7 ноября (по ст. ст.). 1910 года смертью писателя.
В ночь на 28 сентября он тайно покинул Ясную Поляну в сопровождении своего врача Д.П. Маковицкого. Заподозрить его в болезненной бездумности нельзя — как видим, он отдавал отчем своим действиям, побеспокоился и о здоровье, и о пристанище, ибо направлялся не куда-нибудь, а конкретно в Шамординский монастырь. Кроме того, как и М. Цветаева перед самоубийством, он оставил после себя записку, адресованную жене, где, в частности, писал: «…и делаю то, что обыкновенно делают старики моего возраста: уходят из мирской жизни, чтобы жить в уединении и тиши последние дни своей жизни.
Пожалуйста, пойми это и не езди за мной, если и узнаешь, где я. Такой твой приезд только ухудшит твое и мое положение, но не изменит моего решения». Далее он прощался с нею и благодарил за совместную жизнь.
Казалось бы — все объяснено доходчиво и должно быть понято и принято любящим человеком. Но ведь любящим! А его жена думает о своем реноме и опять своевольничает: вопреки просьбам мужа предпринимает розыск и преследование, окружает его своими посланниками. Лев Николаевич пускается в бега, теперь уже панические, без конечной цели. Сопровождаемый нежелательными соглядатаями приближающейся кончины, он путает след, мечется, говорит, что едет то в Новочеркасск, то в Болгарию, то на Кавказ… Что-то гнало его вперед, лишая спокойствия, удаляло от людей… Он искал уединения, а они, ничего не понимая, настигали его. Какое бессердечие, какой ужас!
Навязчивая со стороны жены забота, эгоистичная, нечуткая, без понимания сути происходящего, завершилась трагедией — великий писатель скончался утром 7 ноября 1910 года… в чужом доме, так и не обретя покоя. Жаль могучего старика, настоящего белого бизона среди людей (пишу так, чтобы не повторяться за В. Лениным).
О загадке предсмертного бегства Л. Толстого много писали, рассуждали — уход это или бегство, виновна ли в этом жена или кто-то другой, сняли документально-публицистические фильмы, но тщетно — причины неординарного поступка так и не нашли. Журналист П. Басинский, например, опубликовавший роман-версию «Бегство из рая» и получивший за нее литературную премию «Большая книга — 2010», признается: «… его уход в 82 года из дома до сих пор остается такой же загадкой, как строительство египетских пирамид. Что-то нас все время тревожит в этом событии, не дает покоя. Причем каждое время этот вопрос ставит по-новому».
Почему всех исследователей этой тайны постигла неудача, хотя каждый из них и приближался к ее разгадке на шаг или два?
Потому что они не смотрели в корень событий, внутрь естества человека, совершающего, с их точки зрения, нечто неординарное. Заметьте, не в душу — а естество.
Чтобы пояснить сказанное, приведу несколько цитат, казалось бы, не в тему — о том, как ведут себя сильные животные, чувствуя приближение смерти.
Джон Сандерсон, тринадцать лет руководивший станцией по поимке слонов, в своей книге пишет: «Слоны, конечно, тоже умирают, однако практически никто не видел их трупов. Существуют давние легенды о том, что они имеют свои кладбища, скрытые непроходимыми джунглями, куда уходят умирать, чувствуя приближение конца. В Южной Индии считают, что кладбище слонов находится у труднодоступного озера, к которому нет доступа человеку.
Я видел останки погибших слонов всего лишь дважды, да и то это были свидетельства несчастных случаев, а не естественной смерти. Десятилетия исследований так и не дали ответа на эту загадку».
То же самое можно прочитать в книге «Жизнь среди слонов», авторы Иэн и Ория Дуглас-Гамильтон. Они пишут: «Существует мнение, что слон оставляет свое стадо и удаляется на „кладбище“, когда чувствует, что скоро умрет. Смерть приходит к слону спокойно, поскольку животное укладывается в удобном месте среди бесчисленных костей и бивней.
Чувство собственного достоинства слона подчеркивает все его поведение, даже в предсмертные часы».
Аналогичное поведение наблюдается и у других сильных животных, например, у бизонов. Об этом писали и пишут многие авторы: Джеймс Уиллард Шульц в повести «Апок, зазыватель бизонов», Лизелотта Вельскопф-Генрих в книге «Токей Ито», Майн Рид в известном приключенческом романе «В поисках белого бизона», и т. д.
Да что там крупные, сильные звери! Даже домашние питомцы поступают так же, если у них есть возможность.
Однажды я стала свидетелем, как прощалась с моей мамой ее любимая черная кошечка с удивительными ясно-зелеными глазами. Мама жила в частном доме, причем на околице, так что ее огород выходил в открытое поле. Естественно, домашние животные жили на свободе, разве что песик на день привязывался на цепь. А кошечка вволю бродила где вздумается, однако регулярно в обед наведывалась во двор, да и ночевать являлась домой — на ночь мама запирала ее в летней кухне для безопасности.
И вот однажды она, как всегда, пришла в полдень, потерлась о мамины ноги, попила налитого в блюдце молока и снова пошла со двора. Но, отойдя на несколько метров, повернулась к маме и сильно-сильно закричала. Затем постояла недолго и медленно удалилась. Больше она не появлялась. И сколько мама ни искала ее живую или нет по соседям, по кустам и укромным местам — не нашла. Ушла гордая зверюшка, чтобы запомнили ее красавицей.
То ли от нежелания осквернять свой дом эманациями смерти, то ли стремясь привыкнуть к бесконечному одиночеству еще при жизни, то ли спеша слиться с природой при не померкшем сознании, то ли по другим причинам, но многие живые создания не терпят лишних глаз в свой последний час. И не хотят оставлять свои трупы там, где их могут найти.
Люди — часть природы, наделены теми же инстинктами, что и животные. Никто не удивляется тому, что многие женщины не хотят, чтобы их видели постаревшими, изуродованными смертью женского начала. Но точно так и мужчины не хотят, чтобы их знали слабыми, беспомощными. Истории известны бесчисленные случаи пострига в монахи вполне обеспеченных и благополучных людей, когда к ним приходила старость или неизбывное горе. Так, например, Ирина Годунова, вдова царя Федора Ивановича, оставшись единственной наследницей престола, по собственной воле приняла монашеский постриг под именем Александры и ушла из мира людей. Аналогично поступила и великая русская матушка Елизавета Федоровна Романова, вдова великого князя Сергея Александровича, убитого эсером И. П. Каляевым в Московском Кремле. Что же касается мужчин, то до сих пор остается тайной исчезновение императора Александра І — недюжинного человека и мудрого правителя. Есть данные, что он тоже удалился в монастырь. Таких примеров не счесть и в новейшей истории, взять хотя бы Наталью Владимировну Малышеву, которая прошла разведчицей всю Великую Отечественную войну, затем долгие годы отработала в области конструирования авиатехники. А в 2000 году, почувствовав немощь, приняла постриг с именем Адриана.
Простолюдины же практиковали отшельничество — удаление в леса, в одинокие скиты, в безлюдье.
А кто не мог этого сделать, тот просто уединялся дома и не показывался на люди. Известно, например, что так поступила Любовь Орлова, которая в последние годы жизни разговаривала со знакомыми из-за занавески.
Говорят, что Л. Толстой замыслил свой уход давно и обдумывал его тридцать лет. Сомневаюсь, что это так и что его можно упрекать в коварстве, но, безусловно, он размышлял о старости и готовился к ней. А почувствовав приближение небытия, попытался встретить его достойно, как подобает сильному существу — в уединении.
С этой точки зрения тайны в его уходе нет, он согласуется с природной этикой сильного существа со здоровыми инстинктами. Другое дело, что фактически ему не удалось совершить задуманное. И в результате получилось наоборот: стараниями жены поднялся шум, великого человека превратили в выжившего из ума пигмея, а миг его ухода — в балаган. Тем самым подруга великого писателя лишь еще раз показала миру свою душевную глухоту. Не ровня она ему была, не ровня.