Владимир Арро Такая нелегкая русская азбука
Владимир Арро
Такая нелегкая русская азбука
«Приказ по УНР-24 строительного треста № 18 Главленинградстроя. Зачислить на временную работу транспортными рабочими второго отряда следующих товарищей:
Бернар Леконт
Сильви Бриссе
Эдуард Матье
Жан-Поль Дюмон
Пьер Верно
Аньес Мерсье
Оливье Клюне-Кост…»
Всего двадцать пять человек.
Прекрасный приказ! Замечательный! Звучит как поэма. Он — как будто из эпохи грядущей всемирной Коммуны. Именно про такой приказ хочется сказать: «Приказ гласит…» И главное, как неожиданно просто, — зачислить, и все.
В один из дождливых июльских дней в студенческом трудовом отряде Ленинградского кораблестроительного института прозвучала «Марсельеза», и на флагштоке рядом с советским, болгарским, польским флагами взвился и французский флаг.
Дети Парижа мирно стояли на русской лужайке. Ручаюсь, многие из них впервые находились в строю. Клянусь, большинство из них не знало, что нужно делать по команде «равняйсь» и «смирно». Отряд французов дышал тонким ароматом духов «Коти» и насмешливым презрением к дисциплине.
Моросил дождь, волновался Финский залив, поэтому съехавшиеся представители торопливо желали «не только хорошо поработать, но и отдохнуть», «не только хорошо отдохнуть, но и поработать».
«Мой интерес к России связан с тем, что для меня она всегда была окружена тайной. Кроме того, меня как эстета увлекло богатство русского фольклора».
«Мой интерес к России и русскому языку был вызван тем, что душой я чувствую себя совсем близкой к русской душе. Особая любовь русских ко всем видам искусства увлекла меня».
«Литература, музыка и вообще восхищение славянскими странами — вот что вызвало у меня интерес к русскому языку».
«Ансамбль Моисеева и Анна Каренина».
«Просто так».
«Не могу сформулировать только знаю, что не ошиблась».
«Русское происхождение».
«Интерес к социалистической экономике, немного славянской крови, которая течет в моих жилах».
«Я случайно начала учиться русскому языку».
Ну и прекрасно. Милости просим.
Чего только не бывает в этом мире! Сын парижского судьи, дочь гренобльского промышленника, сын бретонского землевладельца, сын французского ученого-атомщика, сын профессора Сорбонны — стоят рано утром в России с инструментом, и ими командует комсомолец Алеша, сын советского кораблестроителя, правнук активного члена «Союза борьбы за освобождение рабочего класса». И они передразнивают его: «Алеша, равняйсь, смирно!»
А потом эти беспокойные дети благополучных родителей роют землю в окрестностях Стрельны. По десять метров на брата.
По траншее, которую они выкопают, будет проложен высоковольтный кабель. Электрический ток пойдет в профилакторий Кировского завода.
— Это что такое — профилакторий?
— Типа санатория. Там лечение, отдых, режим.
— Опять режим… Сухой закон, да?.. Понимаю.
Трасса проходит вдоль трамвайной линии тридцать шестого маршрута. Вагоновожатые уже знают, что какие-то типы с длинными волосами любят посидеть на рельсах, и поэтому издалека начинают трезвонить.
Инструктор по технике безопасности, немногословный мужчина, сказал:
— Увидите железо — не троньте, наткнетесь на проволоку — обойдите. Доложите начальству.
Французы добродушно посмеивались: и тут дисциплина!
Не понимали, что земля эта стрельнинская, тяжелый суглинок, уже до них не раз была перекопана. Долбили ее красноармейские саперные лопатки, буравили мины. В нее прятали боеприпасы, технику и людей.
И вот наткнулись, увидели. Пятизарядные винтовки образца одна тысяча восемьсот девяносто первого года. Потешались над ржавым железом, кричали: «Пиф-паф!»
Дети есть дети.
СЫН УЧЕНОГО:
«Я восхищен тем, как русские люди умеют интеллигентно жить в коллективе. Замечательны отношения товарищества между юношами и девушками, живущими в общежитии».
ДОЧЬ ЗЕМЛЕВЛАДЕЛЬЦА:
«Руководители в лагере очень молодые люди, и не было старых людей, которые бы наблюдали за нами, как это бывает у нас».
СЫН СУДЬИ:
«Я часто слышал здесь слова, которые не переносил во Франции: порядок и дисциплина. Я не верю ни в порядок, ни в дисциплину. Однако здесь, в СССР, есть выдающиеся воспитатели: я думаю о Макаренко».
Идея коллективности, общности, единомыслия, по моим наблюдениям, у большинства молодых французов вызывает нестерпимую зевоту. И если, по воле обстоятельств, и собирается какая-то группа молодых людей, например, для поездки к нам, то первоочередная задача каждого — отмежеваться. Ну и, разумеется, чтить и свято соблюдать автономность другого. Даже руководители группы чаще всего начинали так:
— Мы, конечно, хотели бы поехать туда, но это только мое личное мнение…
…Прозвучала “Марсельеза” и на флагштоке взвился французский флаг.
По траншее, которую они выкопают, будет проложен высоковольтный кабель
“Мне не хочется ездить на экскурсии, лучше чистить картошку и работать в лагере”
На штабном столе сменяли друг друга ведомости и накладные…
— То, что я скажу, совсем не выражает точку зрения каждого…
— Я уверен, что все члены группы думают об этом по-разному…
Эти фразы звучали как заклинание: ради бога, не объединяйте меня с другими, я сам по себе, а остальные — не знаю.
Апофеозом индивидуализма и маниакальной независимости друг от друга стали стены французских университетов. Здесь каждый пишет собственный манифест или лозунг. Он ни по набору слов, ни по конструкции не должен походить на другие. Желательны различия и в способе начертания: пульверизатором, долотом, паяльной лампой. Администрация не возражает. Администрация добродушно посмеивается. Вот мне и кажется поэтому, что мои друзья находятся в приятном заблуждении, считая себя опасной социальной силой. Не всегда, на мой взгляд, уместны заявления вроде таких: «Разрешите от имени всех присутствующих…» или «Я думаю, что выражу мнение всего коллектива…» Но искреннее единомыслие, гармония действий и помыслов личностей мне всегда казались главными человеческими ценностями.
Наверное, даже в этой маленькой группе были люди с тайной тоской по искренней дружбе, взаимной поддержке и коллективности. Иначе отчего бы мы получали такие письма с дороги:
«Очень грустно уезжать от вас. Не то что я тоскую по линейке, но хотела бы провести в лагере еще две недели».
Гость: — Нам не на что вешать одежду.
Хозяин: — Одежду нужно вешать на вешалки.
Гость: — Но где их взять?
Хозяин: — Сделать.
Гость: — Чем?
Хозяин: — Ручками.
Гость: — Из чего?
Хозяин: — Из палочек.
Гость: — Чем прибить палочки?
Хозяин: — Гвоздиками.
Гость: — О-ля-ля!
Кроме вопроса о вешалках, нужно было помнить о бесперебойном снабжении лагеря пирожками, об автобусе для доставки людей на рабочий объект, о чистоте в комнатах, о воскресных экскурсиях, о политинформациях, о дне взятия Бастилии…
Командир и комиссар страдали от недосыпания. На штабном столе сменяли друг друга ведомости и накладные, отчеты и инструкции, табели и наряды.
Все чего-то жаждали: бригадиры — резиновых сапог, мастер Володя Михайлов — компрессора для работ на асфальте, завхоз отряда Юра Куперштейн — «машины-хозяйки», чтобы возить продукты не на трамвае.
Комиссар Леня Товстых, мучаясь над машинкой, жаждал чистоты и ясности слога. «Исходя из того…», «В соответствии с этим…»
— Фу ты, — вздыхал он, — так и прут, так и лезут!..
СЫН СУДЬИ:
А студенческий лагерь жил зрелой, нешуточной жизнью. В полную силу работали все службы: инженерная, комиссарская, медицинская, быта. Юноши на глазах превращались в мужей: решимость во взгляде, твердость в словах, складка над переносицей.
Да и гостям старались внушить сознание полной ответственности за общее дело.
«Советская молодежь! Она была для меня загадкой. Сейчас, не пробыв здесь и месяца, я знаю, что у русской молодежи те же стремления, что и у нас, те же желания».
ДОЧЬ ПРОМЫШЛЕННИКА:
“До приезда в Советский Союз мое представление о России было совсем неправильным».
ДОЧЬ ЗЕМЛЕДЕЛЬЦА:
«Я представляла себе русскую молодежь такой: всех русских девушек довольно мужественными и, наоборот, всех мальчиков очень романтичными и даже женственными. Я много открыла во время своего пребывания в лагере. Я открыла серьезную, трудящуюся молодежь, поющую и веселую. Я поняла, что в ней очень разные типы людей, так же как и в нашей молодежи».
Вот видите, сколько открытий!
Французы изучают вас не напряженно, не морща лбы, а весело, между прочим, постольку поскольку, и я бы даже сватал, в свободное от веселья время. Они не отказывают себе в удовольствиях, охотно дурачатся и поют в любых обстоятельствах, относясь с невнимательным вниманием к тому, что их окружает.
За внешней безучастностью к происходящему, за вихрем озорных выходок и острот не сразу разгадаешь зоркое зрение, обостренность чувств и жадность ума.
Вот Жан-Поль, например, бретонец в коротких штанишках. За час, проведенный, скажем, в парках Петродворца, он успеет попрыгать, побегать, спеть песню, порисовать, трижды выпить воды, поспать на траве, свернувшись калачиком. А поговорите с ним на следующий день — он все помнит, все видел.
Двадцать пять «транспортных рабочих второго разряда» могли изучать нас: а) на работе, б) в столовой, в) в общежитии, г) на танцах, д) на экскурсиях, е) в бане, ж) во всяких других обстоятельствах летнего студенческого быта.
И вот в конце месяца им был задан вопрос: в чем же разница между нами и вами?
ДОЧЬ ПРОМЫШЛЕННИКА:
«Советскую молодежь отличает чувство общественности, т. е. каждый сознает, что он живет для остальных и вместе с ними, а не для самого себя. Отсюда любовь к родине развита в СССР значительно больше».
СЫН ПРОФЕССОРА:
«Она значительно моложе по духу и культуре, чем молодежь Запада».
ДОЧЬ ПРОМЫШЛЕННИКА:
«В СССР государство больше доверяет молодежи, поручая ей ответственные дела. Советская молодежь — это настоящая молодежь. У нее много силы, активности, любви к жизни. У нее есть социальные цели и сознание своей общественной роли. Французская молодежь в настоящее время не столь увлечена жизнью и менее счастлива морально, за несколькими исключениями. Но так как это молодежь не одной идеологии, а молодежь, которая может выбирать среди множества дорог, она, несомненно, обладает большей оригинальностью и фантазией. Остается узнать, позитивна ли эта фантазия».
СЫН ПРОМЫШЛЕННИКА:
«Студентам в СССР легче жить, легче найти работу, чем студентам Франции. У них есть масса возможностей, которых не имеем мы. Но у них есть и обязанности, которых нет у нас».
И, наконец, самое главное. То, что не вызывало разных мнений. То, о чем одни говорили со стыдливым смущением, а другие — с гневом.
ДОЧЬ ИНЖЕНЕРА:
«Общеизвестно, что во Франции шансы преуспеть в жизни зависят от семьи, в которой ты родился».
ДОЧЬ ВРАЧА:
«Советская молодежь имеет огромные возможности для учебы, для получения фундаментального образования и развития культуры. Равные шансы для всех. Во Франции шансы выйти в люди имеют лишь дети буржуазии».
ДОЧЬ СЛУЖАЩЕГО БЮРО:
«Преимущества советской молодежи в том, что у нее есть возможность учиться при полном равенстве всех, что у всех в начале жизненного пути равные шансы. Во Франции по меньшей мере два сорта молодежи: дети буржуазии и дети рабочих. В общем, поведение молодых русских ближе к поведению молодых французских рабочих. Прямые, здоровые духом, без ненужных проблем».
Конечно, хорошо бы узнать, что думают те, на кого так похожи наши студенты. Но их не было в группе, так же как их почти нет во французских университетах.
Пройдет несколько лет, еще больше разрастутся деревья в Стрельнинском парке, дом, в котором мы жили, станет водноспортивной базой, профилакторий Кировского завода примет электрический ток. А где-то в Гренобле дочь промышленника приступит к обязанностям преподавательницы русского языка в лицее, сын врача отправится на службу куда-нибудь в Африку, в Москве будет аккредитован молодой корреспондент парижской газеты — сын бретонского землевладельца. Дочь судьи станет сотрудницей издательства, сын профессора Сорбонны — дипломатом, дочь служащего бюро — переводчицей государственного центра внешней торговли.
Конечно, студенческое их представление о России и ее людях дополнится чем-то новым. Незнание сменится знанием, предубеждения — объективностью, сомнения — уверенностью. А может быть, вместо одних иллюзий придут другие.
Во всяком случае в числе других и эти нынешние студенты когда-нибудь будут формировать французское общественное мнение о Советской России. Не прямо, так косвенно. Не сразу, так постепенно. Потому что кого ж будут слушать в первую очередь? Не того ли, кто прочитал несколько десятков русских книг, побывал в Советском Союзе, да еще владеет русским языком?
И вот я пишу им вдогонку: так нелегка русская азбука! Приезжайте еще.
Пусть приезжают.
Приложение
— Что в Ленинграде произвело на вас самое сильное впечатление?
«Присутствие Ленина».
«Я была тронута красотой Невского проспекта, когда вечером все гуляют и еще светло на улице».
«Быть может, я романтик, но берега Невы, вечер при закате солнца — это само великолепие».
«Громадность, необъятность всего».
«Первый контакт с городом — открытие Невы и каналов».