...Ни в селе Селифан

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

...Ни в селе Селифан

Литература

...Ни в селе Селифан

ЛИТПРОЗЕКТОР

Евгений Гришковец, которого, по его же словам, актёры почему-то не считают актёром, а писатели – писателем, тем не менее написал новую книгу. О чём проникновенно и поведал читателям своего интернет-дневника: «Ночью, точнее, уже на рассвете, закончил книгу. Мне это удалось. Хотя последние дни продирался к финалу и ощущал невероятное сопротивление текста и материала. Но книга закончена. Пока даже не испытываю ни радости, ни облегчения».

Ну об облегчении – чуть ниже. Удивительно в этой истории другое. Книжка «А… а», по сути – объяснение в любви Америке, оказалась до ужаса небольшой. А ведь темища-то! Просто даже непонятно, почему «сейчас принято, я бы даже сказал модно, считать Гришковца попсовым, простым и вообще не писателем (дескать, и я так могу)» (Иван Бибилов).

Да что вы! Только настоящий писатель мог поступить так, как Гришковец, поясняющий в одном из интервью: «В книге нет Микки-Мауса, американской еды, а были уже целые главы написаны… Книга была бы очень толстая, если бы я воплотил все темы. Можно было изваять такой огромный текст, рядом с которым Музиль бы покурил, но зачем?»

Поясним, что тут имеется в виду колоссальный, но так и не завершённый роман «Человек без свойств» австрийского писателя Роберта Музиля (1880–1942), с которым наш автор, как видим, обращается запанибрата. Наверное, потому, что у Гришковца – не роман, рассказ об Америке (хотя сама страна ни разу не называется, даже в заголовке) человека, который ни разу в США не был. «Человек этот биографически как бы я – но это всё же не я, а герой книги, который совершенно на меня не похож», – поясняет автор. А для пущей ясности втолковывает в другом интервью: «Моя книга – произведение художественное».

Нет, что хотите делайте, но так и слышится другой настоящий писатель, незабвенный Иван Александрович Хлестаков: «Я, признаюсь, литературой существую».

В третьем интервью речь уже идёт о делах куда более серьёзных: «Я понимаю, что книжка очень своевременная, но притом это совершенно лирический текст, в нём нет идеологической составляющей. Она полностью контрапунктна сегодняшней идеологии, от которой я задыхаюсь уже который год. От того внятного и бессмысленного патриотизма, в котором любой повод вплоть до 65-летия Победы используется для спекуляций».

Поговорим об этой самой «идеологической составляющей», которой якобы нет в «лирическом» тексте.

Цитируем «А… а»:

«У тех, кто покорял Дикий Запад, и тех, кто искал золото, были, судя по книгам и иллюстрациям, большие сильные лошади, крепкие фургоны, были умные, красивые ездовые собаки и сани. У них была удобная, красивая одежда и обувь, разное снаряжение, которое хотелось иметь и уметь им пользоваться. У них были красивые ружья, ножи, винчестеры и револьверы».

Это у них. А у нас?

«А у наших переселенцев, в наших книгах и фильмах, телеги скрипели, колёса этих телег ломались и отваливались, лошади постоянно болели и дохли. Из снаряжения у них имелись в основном только какие-то чёрные топоры, которые заменяли им весь инструментарий. Этими топорами они могли сделать всё, что угодно. И делали! Вот только всё у них получалось какое-то плохое, кривое и некрасивое».

И это не идеология? Тогда вспоминается старый анекдот о том, как у человека потребовали публичного извинения за то, что он якобы безосновательно оскорбил соседа. Человек извинялся так: «Что?! Иван Иваныч не сволочь и не мерзавец?! Ну извините!»

Тут самое время вспомнить, что Гришковец от героя, от лица которого ведётся повествование, дистанцируется, поясняя в четвёртом интервью: «Это, конечно, литературная игра, но мне было важно отделить себя от героя и показать, что это не эссе, а повесть. Что у неё есть герой. Он – не я. Я взял этот приём из «Записок из мёртвого дома» Достоевского. Достоевский ведь при этом пишет совершенно биографическую историю своего пребывания в остроге, на каторге».

Ну просто классика жанра: «Куда там Достоевскому с «Записками» известными!»

Гришковец, судя по всему, этой самой классики не дал труда себе освоить. А то бы знал, что «Америка в глазах Достоевского и его героев – это terra incognita, место далёкое, глухое, чуждое и непонятное, земля неизвестная и неизведанная.

Бегство в Америку, по Достоевскому, – это прежде всего либеральный миф, распространяющийся в русской среде как пожар. Достоевский высмеивает тех, кто готов пресмыкаться перед либеральным вздором, у кого закрыты глаза на истинное положение вещей.

В Америку бегут как на Луну – место, где нет законов, установлений и представлений о добре и зле. Именно эту мысль выражает Свидригайлов, подслушав признание Раскольникова Соне. «Если вы убеждены, что у дверей нельзя подслушивать, а старушонок можно лущить чем попало, в своё удовольствие, так уезжайте куда-нибудь поскорее в Америку!» В глазах Достоевского, верящего во всемирность, всечеловечность русского человека, Америка – это ещё и место всеобщего разъединения и обособления.

Русский человек, бежавший из дома, залетевший в Америку и оставшийся там навсегда, считает Достоевский, определённо потерян для Отечества.

Ни одного своего героя писатель не подверг подобной участи» (Л. Сараскина. «Америка как миф и утопия в творчестве Достоевского»).

Опять же, осваивая кроме Музиля и классику отечественную, Гришковец знал бы, что бегство в Америку как одна из устойчивых тем русской литературы впервые прозвучала у А. Пушкина. В 1834?году он записал в дневнике анекдот об Александре I, услышанный от своего приятеля по «Арзамасу», русского посланника в Вашингтоне П.И. Полетики: по слухам, император будто бы собирался дать своим подданным конституцию и свободу, а затем отречься от трона и удалиться в Америку.

Известно, что после провала своей поэмы «Ганц Кюхельгартен» манией бегства в Америку был охвачен и Гоголь. Этот же выход видел для себя и молодой Белинский, писавший родителям, что если его «выключат из университета», то он отправится служить «в Сибирь, на Кавказ или в Северо-американские российские владения». А лермонтовский Печорин?мечтал: «Как только будет можно, отправлюсь, – только не в Европу, избави Боже! – поеду в Америку, в Аравию, в Индию, – авось где-нибудь умру на дороге».

И ещё раз обратимся к исследованию такого авторитетного специалиста, как Людмила Сараскина: «В Америку не едут с трезвой головой, для определённого дела, или просто в гости, на каникулы, в отпуск, навестить родных, или для путешествия, как в Европу. Туда бегут, навсегда, навеки, и все понимают, что бегство в Америку – это последняя крайность, на которую может решиться человек, последняя точка, до которой он дошёл, угол, куда он загнан непреодолимыми обстоятельствами».

А вы говорите – идеология! Вот тебе и «А… а». Малых ребятишек, которые горшок осваивают, обучают этими же двумя буквами. Не всем сразу удаётся освоить этот жизненно важный процесс. Гришковец – среди самых успевающих учеников. Хотя облегчения пока и не испытывает.

В общем, не знаю, как там с актёрами, но почему писатели Гришковца своим не считают, теперь понятно.

Александр ЯКОВЛЕВ

Евгений Гришковец. А… а . – М.: Махаон, 2010. – 256?с.

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 5,0 Проголосовало: 1 чел. 12345

Комментарии: