Владимир Бушин -- О сепаратизме и не только

Владимир Бушин -- О сепаратизме и не только

Окончание. Начало — в № 41, 43

7 СЕНТЯБРЯ 2011 Г.

Сегодня в "Литературке" статья Юлиана Королева "Отлучение от Льва Толстого". Это как же можно отлучить от писателя — запретить его книги, что ли?

Оказывается, известный литературовед Игорь Волгин, профессор филфака МГУ (в молодости стихотворец) под одной обложкой опубликовал последний дневник писателя и свою работу "Лев Толстой как русский скиталец". Ну, что ж, пусть под одной, не в этом дело. А в том, что профессор счёл уместным рассуждать о таких сторонах интимной жизни писателя и его жены, которые раньше было достоянием лишь их дневников. Ведь Толстой вёл несколько дневников: один — "Ежедневник", т.е. краткие записи о событиях и встречах в течение дня вроде заметок на перекидном календаре, что делают многие; второй — и события, и пространные размышления, философствования, который он вёл с девятнадцати лет до предсмертного дня; третий — "тайный" дневник; четвертый — "дневник для одного себя". Только для себя, чтобы что-то не забыть! И очень странно, как можно было два последних дневника обнародовать без малого миллионным тиражом, допустим, в 22-томном собрании сочинений в 1985 году.

Софья Андреевна тоже вела и "ежедневник", и обстоятельный (два тома!), но не регулярный, дневник. Какая может быть регулярность при тринадцати родах и пяти смертях детей, не говоря уж о переписке всех рукописей мужа и всём хозяйстве, лежавшем на её плечах? А изданные в 70-е годы помянутые выше "Яснополянские записи" врача Маковицкого? Да ещё дневник В.Ф. Булгакова, последнего секретаря. Мне довелось с ним видеться и беседовать в Ясной Поляне летом 1960 года и получить в подарок переизданную тогда книгу "Л.Н.Толстой в последний год жизни". Потом мы переписывались. Да ещё воспоминания Б.А.Гольденвейзера. Да ещё переписка писателя и с женой, и с другом, единомышленником В.Г.Чартковым, со многими другими...

Так вот, во всех этих записях, письмах почти за полвека семейной жизни, а у Льва Николаевича на пятнадцать лет больше, как уже сказано, немало интимных подробностей, частностей, бытовых мелочей. И тем, кто читал, всё это давно известно, кто интересуется, тот знает это, помнит.

Но вот в литературоведческом сочинении рассуждать о том, что в молодости великого писателя постигла "нехорошая болезнь"... Во-первых, хороших болезней не бывает. Во-вторых, уверять, по словам Ю.Королёва, что сия болезнь "подвигла Толстого начать писание своего дневника, сделать шаг к духовному самоопределению и самоконтролю", это, как сказал другой классик, сюжет, достойный кисти Айвазовского, а я скажу — речи Медведева.

Ну, насчёт самоконтроля возражать не приходится. Ведь когда-то сам Пушкин призывал друга к самоконтролю и опасению ещё более нехорошей болезни:

И то-то, братец, будешь с носом,

Когда без носа будешь ты.

Но как жаль, что Игорь Леонидович Волгин в молодости болел только стихами и, как видно, не сподобился подхватить интересующую его болезнь, хотя шансы, возможно, и были. А если бы подхватил, глядишь, достиг бы такого "духовного самоопределения", что тоже выбился бы в классики.

Далее литературовед фиксирует наше внимание на том, когда именно гения навсегда покинул Эрос. Но странно, автор почему-то не говорит, на что, в смысле духовном и творческом, это подвигло великого писателя земли русской. Или ни на что? А почему? Допустим, помянутая пьеса "Живой труп", написанная, когда Толстому было уже за семьдесят, не явилась ли как раз итогом отлёта Эроса? Ведь очень похоже: Федя Протасов бежал от жены, притворился трупом!

А однажды, в передаче телевидения "Апокриф", которую ведёт известный писатель еврофейской культуры, профессор Волгин даже поведал нам о том, как всемогущий и бесстыдный Эрос в некий час настиг гения аж в сапогах. А годы-то были уже пенсионные. И об этом — по телевидению! Для всего народонаселения державы, включая школьников и ветеранов войны, которым опасны любые стрессы. Да не пригласить ли Берлускони в МГУ заведовать кафедрой русской литературы? Он всё-таки своих 35 любовниц, стесняясь публичности, скрывал.

Того, кто читал прекрасные книги великого писателя, знает его биографию, но не осведомлён об эротической стороне его жизни и не интересуется ею, Ю.Королёв обвиняет в "непростительном невежестве", ибо всё это "зафиксировано в записях и Толстого, и Софьи Андреевны, и Маковицкого, и Гольденвейзера и широко известно". Да, широко, но в узких кругах, особенно — в кругах толстоведов, ибо люди предпочитают читать сами художественные произведения писателя, а не дневники, не переписку его или жены, Маковицкого или Гольденвейзера. Вот, допустим, четырехтомник Маковицкого, каждый том страниц по 500 большого формата. Кто, кроме толстоведов, будет его читать? Тираж 15 тысяч экземпляров. И вполне достаточно. Нет нужды в дальнейшем просвещении народа на сей счёт.

В.Королёв уверен, что Волгин устно и письменно "касается всех этих рискованных сюжетов с поразительным тактом, преграждая путь той пошлости, которая всё больше овладевает нашей массовой культурой". Да, вот кинорежиссер В.Хотиненко и его коллеги уже и Достоевского в постель уложили. Ведь ложился же он в постель не один? Ложился. Почему же не показать? Свобода, блин, свобода!

Но в чем же такт в писаниях и телевыступлениях И.Волгина? Где его преграда на пути пошлости? Нет ответа. А не больше ли такта в воздержании, которое проповедовал Толстой, в данном случае — в воздержании от копошения в семейном белье, от подглядывания в щелочку. Ведь все эти "рискованные сюжеты" — не более как именно щелочка в жизни и творчестве великого писателя.

Скажу о себе. О том, например, что приписывают Чайковскому, я узнал от покойного однокурсника Григория Поженяна, когда мне было, пожалуй, лет двадцать пять. И никогда не верил, хотя слышал о письмах, будто бы подтверждающих сей факт. И вот, 30 июня этого года на страницах "Комсомольской правды" президент Московской психотерапевтической академии профессор Михаил Буянов, профессионально и обстоятельно изучивший вопрос, поведал, что никаких писем не существует, что всё это вранье, которое распустила студентка консерватории Пургольд, упорно мечтавшая женить на себе Чайковского; но он успешно избег её пылких объятий.

Успехи сексуального литературоведения, естественно, радуют не всех. Профессор того же МГУ Владимир Линков в интервью "Толстой и сегодня неудобен и государству, и церкви" (лучше бы не "государству", а "власти"), напечатанном 29 августа в "Московских новостях", усмотрел у Волгина попытку "дискредитировать Толстого как личность". Это, конечно, слишком, и вызвало решительный, язвительный и зубодробительный отпор помянутого Юлиана Королёва. Он считает, что В.Линков — "провинциальный фокусник, грозным партийным слогом изрекающий смехотворные вещи и приписывающий оппоненту свои ночные кошмары", что его интервью — "сочетание литературоведческой унтер-пришибеевщины с ханжеством позднесоветской эпохи". Это именно пришибеевщина в натуральном виде и есть. Да ещё с таким довеском: "В результате такой "дискредитации Толстого" заметно расширился круг тех, кто кровно почувствовал и полюбил автора "Анны Карениной". Кровно! То есть мы, дескать, и сами знаем эти сапоги Эроса. И с нами самими бывало такое, и в галошах даже, и в противогазе...

Уверяет, что читатели после книги Волгина "Толстого полюбили именно как личность, "живого, а не мумию". Последние слова, видимо, цитата из обращения Маяковского к Пушкину: "Я люблю вас, но живого, а не мумию". Да, живого, но ведь поэт не высказывал недовольства тем, что Пушкину совсем не обязательно быть объектом сексуального литературоведения, для любви к нему вполне хватало его произведений. Маяковский, как и нормальные читатели Толстого, понимал и то, что в натуру почти всякого "живого человека" (есть асексуалы) природой заложена сексуальная потребность, однако звонить об этом с Ивана Великого, голосить с Лобного места нет никакой нужды, это считается не только излишним, но просто неприличным, тем более в профессорских устах.

Но Ю.Королёв делится личными впечатлениями: "Мне приходилось наблюдать, с каким горячим и пристальным интересом читали эту книгу Волгина и юные студенты, и искушенные интеллектуалы". Кто спорит! Любителей клубнички всегда хватало не только среди профессоров. А уж студенты-первокурсники в пору появления вторичных половых признаков!.. Вот ещё был Васисуалий Лоханкин с книгой "Мужчина и женщина"...

Ю.Королёв негодует, уверяя, что В.Линков "хотел бы наложить табу на эту "секретную информацию, оставить её в "спецхране". А заканчивает статью так: "Целомудрие целомудрию рознь. Недаром Пушкин говорит о преувеличенной стыдливости..." Пушкин ещё говорил о необходимом в литературе чувстве соразмерности и сообразности. Именно с таким чувством в помянутой "Анне Карениной" Толстой подал "секретную информацию":

"Всё то, что почти целый год для Вронского составляло одно желание его жизни, заменившее ему все прежние желания; то, что для Анны было невозможною, ужасною и тем более обворожительною мечтой счастия, — это желание было удовлетворено. Бледный, с дрожащей нижней челюстью он стоял над ней и умолял успокоиться, сам не зная в чём и чем:

— Анна! Анна!— говорил он дрожащим голосом.— Анна, ради Бога!.."

20 СЕНТЯБРЯ 2011 Г.

Открываю сегодня самую революционную газету современности. Ожидаю увидеть призыв: "К оружию, граждане! На баррикады!" А мне преподносят рассказ знакомого старого писателя В. Он пишет о своей молодости: "Я был физически силён, недурён собой и постоянно испытывал нежность и влечение к женщинам". Ну, это естественно. И однажды из нежности получилось вот что: "Её голос невнятным ветерком дошёл до меня: "Я знаю, что случится между тобой и мной". Что же тут невнятного? Дважды два. Герой всё понял и "охваченный горячим огоньком нетерпения порывисто и страстно обнял её". А дальше — "мы ненасытно обнимались и всю ночь отдавались друг другу". Кто — мы? Холостой автор и жена какого-то горного инженера. Это тоже естественно, но противозаконно, ибо сказано: "Не восхоти жены ближнего своего". Кончается так: "Её голос не забыт и не забыта сумасшедшая ночь нашей ненасытной близости..." Тоже понятно. Только надо бы оставлять это на страницах дневника, как тот же Толстой и Софья Андреевна, а не спешить украсить этим полосы массовых общественно-политических газет, тем более архиреволюционных.