«И не она от нас зависит, а мы зависим от неё…»

«И не она от нас зависит, а мы зависим от неё…»

Литература

«И не она от нас зависит, а мы зависим от неё…»

НИКОЛАЙ РУБЦОВ – 75

Своё понимание поэзии Николай Рубцов изложил в письме к А. Яшину от 3 ноября 1964 г.: «…в Ваших словах о моих летних стихах есть, конечно, правда, и мне, честное слово, было полезно узнать Ваше мнение. Для меня как раз было главное не то, что Вы можете куда-либо рекомендовать стихи (говорю абсолютно честно), а главным было знать Ваше мнение о них. Бросаясь, как говорится, в какую-либо крайность в своих писаниях, всегда хочется знать, что же скажут о стихах люди, имеющие в этом деле настоящий толк.

Только я вот в чём убеждён, Александр Яковлевич (разрешите мне поделиться своим, может быть нелепым, убеждением): поэзия не от нас зависит, а мы зависим от неё…»

Стихи из дома гонят нас.

Как будто вьюга воет, воет.

Вот так поэзия, она

Звенит – её не остановишь!

А замолчит – напрасно стонешь!

Она незрима и вольна.

Прославит нас или унизит,

Но всё равно возьмёт своё!

И не она от нас зависит,

А мы зависим от неё…

О понимании Рубцовым сущности поэзии говорит и его письмо как литконсультанта начинающему автору:

«Тема вашего стихотворения – полёт в космос – была уже использована во множестве стихотворений разных авторов, т.е. эта тема, как говорится, общая и старая…

Вашего оригинального настроения в стихотворении – нет.

Вашего оригинального мировоззрения в стихотворении тоже нет…

Когда я говорю Вам, что тема Вашего стихотворения старая и общая, это ещё не значит, что я вообще против старых тем. Любви и смерти, радости, страданий – тоже темы старые и очень старые, но я абсолютно за них и более всего за них!

Потому я полностью за них, что это темы не просто старые (вернее, ранние), а это темы вечные, не умирающие. Все темы души – это вечные темы, и они никогда не стареют, они вечно свежи и общеинтересны…

Поэзия идёт от сердца, от души, только от них, а не от ума (умных людей много, а вот поэтов очень мало!). Душа, сердце – вот что должно выбирать темы для стихов, а не голова…

Такие недостатки, которые есть, на мой взгляд, в Вашем стихотворении, сейчас довольно широко распространены в стихах и множества других авторов. Причём частенько такие стихи всё же печатают, и если Вы встречаете такого рода стихи в печати, то не думайте, пожалуйста, что так и надо писать. Всем нам надо учиться писать так, как писали настоящие, самые настоящие поэты – Пушкин, Тютчев, Блок, Есенин, Лермонтов. Законы поэзии одни для всех».

...Николай Рубцов едет в Вологду. Поэт Борис Чулков по просьбе А. Романова приютил тогда Рубцова. В обширной библиотеке хозяина Рубцов знакомится ближе с творчеством французских поэтов. Вот что пишет Б. Чулков:

«Рубцов очень много читал – особенно в первое время, к его услугам были все мои книги. Надо ли говорить, что – сам поэт до мозга  костей – читал  он  почти исключительно одних поэтов. Из прозаиков неизменно выделял и поминал лишь только Гоголя, столько же прозаика, сколько и своеобразнейшего поэта в прозе.

А в бескрайнем море русской поэзии, что же в первую очередь привлекало Рубцова? Конечно же, без памяти был он влюблён и в Пушкина, и в Лермонтова, и в Блока, и в Есенина, учился у них (достаточно здесь назвать рубцовское стихотворение «Кружусь ли я в Москве бурливой…» – вариацию на тему пушкинского «Брожу  ли я вдоль улиц шумных…»), но сердцу не прикажешь – и вот Рубцова больше манят к себе Тютчев, Фет, Полонский, Майков, Апухтин…

И особенно, конечно же, много мы говорили о Тютчеве. Как восторгался Рубцов знаменитым триединством  Тютчева: «блистает, блещет и блестит»! Многие стихи поэта озарены тютчевским светом, но не меньше, чем светом, – и сумерками, и осенью Тютчева…

Книга Тютчева (стихи и статьи в дореволюционном издании) и была едва ли не единственной личной книгой Рубцова. Сейчас уже ходят легенды,  что он, ложась спать, клал её под подушку. Я могу лишь сказать, что, во всяком случае, остальными книгами, которые ему попадались, Николай не дорожил и, бывало, оставлял где угодно. Книге же Тютчева такая судьба не угрожала».

Потрясающая каждого читателя и слушателя «Прощальная песня» (первый вариант) написана, по-видимому, в конце осени 1966 года, потому что в тексте обозначено «Будет льдом покрываться река…». Николай глубоко переживает расставание с женой и дочерью, он же понимает, что дочь остаётся сиротой при живом отце, и обращается к Генриетте:

Мы с тобою как разные птицы!

Что ж нам ждать на одном берегу?

Может быть, я смогу возвратиться,

Может быть, никогда не смогу.

Но однажды я вспомню про клюкву,

Про любовь твою в сером краю

И пошлю вам чудесную куклу,

Как последнюю сказку свою.

Чтобы девочка, куклу качая,

Никогда не сидела одна.

– Мама, мамочка! Кукла какая!

И мигает, и плачет она…

И всё-таки Николай Рубцов оставляет надежду на будущее: «может быть, я смогу возвратиться».

15 января 1965 года Рубцов был восстановлен в Литинституте (на заочном отделении). Возвратившись в Николу, Рубцов пишет Глебу Горбовскому:

«Дорогой, дорогой Глеб!

Сижу сейчас, закутавшись в пальто и спрятав ноги в огромные рваные старые валенки, в одной из самых старых и самых почерневших избушек селения Никольского…

Я пропадаю здесь целый месяц. Особенного желания коротать здесь зиму у меня нет, т.к. мне и окружающим меня людям поневоле приходится вмешиваться в жизнь друг друга и мешать друг другу, иначе говоря, нет и здесь у меня уединения и покоя, и почти поисчезли и здесь классические русские люди, смотреть на которых и слушать которых – одни радость и успокоение. Особенно раздражает меня самое грустное на свете – сочетание  старинного невежества с современной безбожностью, давно уже распространившееся здесь.

Но вот что: в институте меня в течение года три раза исключали за неумеренную, так сказать, жизнь и три раза восстанавливали (за что я благодарен, конечно, не администрации, а некоторым хорошим людям, в том числе и нашим хорошим (есть там разные) – институтским ребятам). И после этой, можно сказать, «сумасшедшей мути», после этой напряжённой жизни, ей-богу, хорошо некоторое время побыть мне здесь, в этой скромной обстановке и среди этих хороших и плохих, но скромных, ни в чём не виноватых и не замешанных пока ни в чём людей.

В Вологде ко мне отнеслись хорошо. Читал я там, когда приехал, стихи на собрании писателей, и, можно точно сказать, стихи на них подействовали. Вообще, в Вологде мне всегда бывает и хорошо, и ужасно грустно и тревожно. Хорошо оттого, что связан я с ней своим детством, грустно и тревожно, что и отец, и мать умерли у меня в Вологде. Так что Вологда – земля  для меня священная, и на ней с особенной силой чувствую я себя и живым и смертным…»

Подготовил Юрий КИРИЕНКО-МАЛЮГИН

Автор – организатор и участник ежегодной литературной конференции «Рубцовские чтения», фестивалей «Рубцовская осень», «Рубцовская весна», «Есенинская осень» и других. Редактор-составитель альманаха «Звезда полей».

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345

Комментарии: