Проступило из безмолвья лицо

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Проступило из безмолвья лицо

Рукопожатие

Проступило из безмолвья лицо

ПОЭЗИЯ                                                                                                                                                                                 

Деню ДЕНЕВ

Человек причастился

Человек прожил счастливо и хорошо,

Как у белки в дупле погостил он...

Но вдруг вывернул душу – порожний мешок,

Выбил пыль от муки хворостиной.

Видно, вызрело новой судьбы яйцо,

Попросился наружу цыплёнок,

Проступило иное из безмолвья лицо,

Вспыхнул голос, молчаньем спелёнат.

Покатилась с горы жизнь тревожной лавиной,

Рядом нет ни любимой, ни друга.

И вторая подходит к концу половина,

Затянулся на лбу обруч туго.                                                                                                  

Каждый – автор своей неоконченной пьесы.

И, снимая слой грубого дёрна,

Мы судьбу обнажаем и сладим с ней, если

Отделим в срок от плевел зёрна.

Истолчём в муку, испечём хлеба –

Пусть лишь годные для воробьёв и собак.

Человек причастился... И сбросил оковы,

И пчелой зажужжал он над именем новым.

Перевод Анастасии ЕРМАКОВОЙ

Терновый венец

Жизнь утекает, как песок, – так что же делать?

Ни милости не будет, ни пощады.

Земная слава пахнет горьким и горелым.

Бежать за ней? Конечно же, не надо.

А надо бы успеть законопатить стены

И кровлю ветхую подправить до зимы.

С долгами рассчитаться непременно:

А вдруг ещё пойдёшь просить взаймы.

И – заходить почаще бы к Ивану,

Он болен, одинок, любая болтовня

Ему не то чтобы небесной манной,

А – мировыми новостями дня.

Простое, важное, как прежде, делать надо:

Пахать и сеять и беречь родное поле.

Ведь я хозяин и отец, и свой порядок

Я никому нарушить не позволю.

…Но дух томится, в теле заключённый,

Он прорывается на свет сквозь темноту,

И я, чтоб чистым встать пред Божеским законом,

Венец терновый на главу себе сплету.

Перевод Федота СМУРОВА

Сибила АЛЕКСОВА

Тревога                                                                                                                                

Лишь стоило расшевелить

нелепую тревогу,

что я есть, –

как в тот же миг одной

 мне становилось тесно.

Отдёргивало небо

от меня всю синь свою,

лишало меня веры

в детские ответы.

И день горчил,

как вызревший в неволе плод.

Я подбиралась к женщинам, сидевшим перед домом,

к домашним платьям их и чистым разговорам,

в которых даже малость – это очень-очень много.

Где даже малости хватает, чтобы жить.

Насытившись десертом старых сплетен,

я затихала, занырнув в уют огромного безвременья.

На лак облезлый глядя на ногтях,

на дне половника я засыпала тихо.

А надо мной порхали звуки. Все думали, что я мала,

что разговоры женские струятся, не касаясь...

И голод смыслов тайных утолив,

 я возвращалась в сад,

бежала покормить внезапно помудревших кур.

Ладошки полные спокойствием и просом.

И так – до новой, подступающей тревоги.

Комната моей прабабушки                                                                                       

Раз день весенний вырос уже так,

что заглянуть в окошко бабушкино может,

то он заскочит и побелит чисто стены.

И лишь сейчас я вспомнила, как там широко.

В иголки ржавые лучи, как нитки, вдеты.

И паутина в швейной той машинке онемевшей.

Но я же знаю, стоит лишь открыть

в кладовку дверцу,

как там найдутся для меня и марципан с халвой,

и твёрдые орешки.

Из нор мышиных запахи пробрались,

и вижу я: мы на кровати с бабушкой сидим.

О чём мы говорили и во что играли

в часы полуденные, светлые такие?

Возможно, в своей старости была она

гораздо искренней, чем я.

...Внезапно солнце отлепило нос от стёкол

и комнатка свалялась, как носок из шерсти.

И на меня нахлынула вина, и я была

у родственников мёртвых частой гостьей:

вина за то, что я тогда была не очень

хорошей внучкой и послушной деткой.

Перевод Марии БОРИСОВОЙ

Георгий АНГЕЛОВ

Писатели                                                                                                                                      

Водки – залейся. Кричат эрудиты.

Тучи, конечно же, пыли в глаза.

Позы оракулов, ныне забытых,

Психов и рыцарей; словом – буза.

Всюду очкарики и юмористы.

Кто-то заходится в приступе слов,

Слышится: «дискурс», «Платон», «модернисты».

Множество, множество лысых голов.

Острые шуточки. Вздохи «со смыслом».

Мечтанья о мякоти женских тел.

Наверно, никто бы не смог перечислить,

Какие он книги «друзей» одолел.

Чужды они мне, как иудаизма

Заветы для верующих христиан, –

Эти шагающие катаклизмы

В яме, где в рост человека – бурьян.

Болгария, видимо, умирает,

Писатели ж, глядя в свои пупки,

Весь мир на дуэли с собой вызывают,

Как Моськи, в амбициях сверхвелики.

Всё. Ухожу. Улыбается кто-то.

Во взгляде – стоячая, с тиной, вода.

«Знакомо ли вам ощущенье полёта?»

Ну кто без лукавства ответит: «Да»?

* * *

Тоска – это два потухших взгляда

На старческих лицах нестарых людей,

Которым теперь не уйти из ада,

Поглотившего их детей.

Что виною беды – изуверская секта

Или, может быть, героин?

А возможно, что равнодушный некто

Зарезал их без малейших причин?

...Мать и отец – ни плача, ни крика.

Неубран стол и пролита вода.

И в мёртвом воздухе так страшно тикают

Часы, не идущие никуда.

Перевод Юрия БАРАНОВА

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345

Комментарии: