Широпаев Алексей Русский из будущего (Слово о Константине Родзаевском)

Широпаев Алексей

Русский из будущего (Слово о Константине Родзаевском)

Когда смотришь на один из его портретов — открытый лоб, ясные, дерзкие глаза, молодецкая борода, чёрная фашистская рубаха — рождается ощущение невыразимой нови, грядущего утра и думаешь: «Так вот каким ты можешь быть, русский человек!» Неведомая, непривычная Русь светит нам из глаз молодого вождя Всероссийской фашистской партии, зовёт и манит, запечатленная на фотографии заревых 30-х годов.

Вспоминая белогвардейскую молодёжь, ген. Туркул видел в её героическом облике искру нового национального качества, черты новой России, неуловимый образ которой мелькнул в пламени противобольшевицкой борьбы. «Такой России и не было никогда» — признаёт Туркул и добавляет, что она, «просиявшая в огне», ещё будет.

Эту мечту о новой национальной воле, о Новой России и Новом Русском молодые герои принесли с собой в эмиграцию. В лучшей, национал-революционной части русского Зарубежья крепло убеждение в том, что коммунизму можно противопоставить только «образ будущего», а не ностальгию по обанкротившемуся прошлому. Белых радикалов вдохновлял Муссолини, провозгласивший идеал нового итальянца, во всем не похожего на вчерашнего.

Накануне революции в полный рост стал вопрос о необходимости переосмысления и ревизии хрестоматийного образа русского человека, воспетого славянофилами и превращенного ими в «икону». Время грозно требовало от «русака» способности «мужественно творить жизнь, овладевать своей землей и национальной стихией», окончательно преодолеть в себе «бабье», пассивное начало, остаться достойным миссии импероносца. Речь шла, по сути, о новом рождении русской души в её первородном нордическом качестве. Русской душе пришла пора, омывшись в солнечных изначальных арийских стихиях, освободиться от слащавой славянофильской «иконографии», исторической усталости, наслоений и штампов, и заново открыть в себе Христа и Россию.

Слишком долго «русак» лелеял в себе всевозможную «обломовщину» и «достоевщину», двоился между полюсами бытия и при этом любил это двоение, кичился им как некой «широтой» души, не понимая, что любит в себе неоформленность, хаос, тёмную «бабью» стихию. Этот русский тип к 1917 году исчерпал себя. Закат петербургской империи взывал к Герою, к Сверх-русскому, преодолевшему в себе ветхость, свободному от «придавленности грехом», смеющему творить своё национальное Завтра.

Но судьба решила иначе. Хрестоматийный русский в 17-м году с треском обанкротился, а волевое, активное начало заявило о себе в России — но с отрицательным духовным знаком. «Мужественная русская сила проснулась в России после революции. Но ее пробуждение было оторвано от русских духовных течений…» — писал Бердяев. Трагедия в том, что наше антикоммунистическое сопротивление в целом не выставило ответной, положительной мужественности, светлой, арийской воли. Белые не противопоставили революции Красной, Интернациональной — революцию Белую, Национальную и свели свою борьбу к плоской полулиберальной, полумонархической реакции. Белое движение не посмело дерзать, «творить жизнь» и не стало горнилом национального Завтра, рубежом русского самопреодоления и прорыва в новое качество. Белое движение не ответило на большевицкий «футуризм» — «национал-футуризмом». Новая небывалая Россия, «просиявшая в огне», не воплотилась в идеологию, стиль и политическое действие, оставшись лишь неясным ощущением, мечтой, бросившей свои отсветы на погоны героев.

Белое движение не стало фашизмом. Но нет сомнения, что мощный фашистский импульс, глубокие внутренние протофашистские черты оно в себе несло. И не случайно во время показа в республиканской Испании кинофильма «Чапаев», лишь только на экране появлялись белогвардейцы в чёрной форме с черепами на рукавах, шагающие в полный рост на большевистские пулемёты, зал взрывался негодующими криками красных: «Долой фашистов!» Стиль узнавался сразу.

Этот стиль несла в своих сердцах покинувшая Крым боевая антикоммунистическая молодёжь — потому так сразу откликнулась она на победный марш черных фашин Муссолини и коричневых батальонов Гитлера. На фоне гнилостного, окончательно «обабившегося» Русского Зарубежья, погрязшего в архаике, ностальгии, поражённого старческим бессилием и маразмом, выступили молодые активисты, заряженные пафосом героизма и волей к будущему. Появились русские фашисты — посланцы «России грядущей». По прошествии гражданской войны история с новой силой потребовала от русского националиста дерзновенной, мужественной, творческой Воли, Белой Воли, Белого футуризма, солнечно-активного отношения к жизни. Не случайно И. Ильин, назвавший свой «Русский колокол» журналом волевой идеи, сразу отметил на его страницах появление русских фашистов и подчеркнул их волевой, активный характер.

Ильин же определил фашизм как возрождение рыцарственного начала — в ответ на «безбожие, бесчестие и жадность современного мира». «Роль древнего рыцарства стремится в настоящем исполнить фашизм» — подтверждал журнал ВФП «Нация». Это принципиально важный аспект для понимания нашей темы. Рыцарь — это кристаллизованный образ Героя, носителя активного волевого начала, покорителя косной материи, творца жизненных форм. Рыцарь — носитель Огня, он преодолевает, плавит «лёд» мировой энтропии, постоянно вносит в жизнь новое качество. Ёмкий образ этой борьбы — поединок Святого Георгия с драконом (один из излюбленных плакатных сюжетов у русских фашистов). Выдвигая рыцарственность в качестве краеугольного принципа новой личности, русские фашисты окончательно хоронили ветхого исторического «русака», чьи застарелые «комплексы» привели к национальной катастрофе. Над могилой старого русского поднялись железные ряды ВФП.

И первым Новым Русским Рыцарем, бросившем вызов дракону, стал сам глава партии Константин Родзаевский. Вырвавшись в 1925 году из советского Благовещенска, он, словно ниоткуда, подобно героям древних мифов, появился на зарубежной политической арене. Конечно, материалист-верхогляд не увидит за плечами молодого фашиста ничего, кроме опутанной колючей проволокой Совдепии. Мы-то знаем, что в сокровенном смысле Родзаевский явился из еще не различимого русского Завтра, неся в себе его Солнце, смеющий творить, дерзновенный и свободный. Не старческие вздохи о реставрации, о петербургских парадах и осетрах вынес он из Большевизии, а революционную волю к неведомой «третьей России». Сознательно он облачился в чёрную фашистскую форму, отрекаясь от скверны мира сего и посвящая себя Миру Грядущему.

Ещё и ещё раз вглядитесь в фотографии чёрных шеренг Всероссийской фашистской партии. Перед нами не просто одна из многих русских националистических организаций. Мы видим рыцарский орден Национальной воли, прообраз новой аристократии ницшевского типа, достоинство которой определяется не помпезными родословными, а волей к Завтра, к «земле детей». Мы видим лица высвеченные таинственной новой энергией, новым благородством, преображённые чертами нового духовно-расового типа, видим лица первенцев священной солнечной «мутации». В заревой перспективе русского исторического пути, в арке гигантской радуги, поднялся колоссальный образ: Сверх-русский, царственный исполин, лучащийся обнаженной плотью. Подобно первому арию, широко раскинув руки, шагает он навстречу своему утру, благословляя просторы новой светозарной Империи. И над всем восходит знамение, явленное в солнечном диске: Свастика, древняя и вечно юная, возносящая державного двуглавого орла.

Свет этих далей, однажды открывшихся душе Константина Родзаевского, навсегда остался в его глазах. Теперь этот свет долетел и до наших душ и необратимо преобразил их. И перед нашим внутренним взором сверкнул пленительный горизонт Сверх-России, Национальная Возможность, оплаченная мученической кровью вождя русских фашистов. И для нас уже нет выбора — наши сердца там, за мистическим рассветным горизонтом.

газета «Народный строй» № 1–2(2-3) 1995