Маринэ Восканян Обозреватель Обозреватель отдела "Экономика" журнала "Однако". Smart-консерватизм

Маринэ Восканян Обозреватель Обозреватель отдела "Экономика" журнала "Однако". Smart-консерватизм

Жизнеспособный консерватизм сегодня должен не просто декларировать набор ценностей — их необходимо предложить обществу в адекватном и современном формате. И главное: без соответствия этим ценностям социальной и экономической политики российский консерватизм не будет воспринят как реальная альтернатива либеральному глобализму.

Консерватизм - далеко не новое слово в современном российском политическом словаре. Консервативное экспертное сообщество существовало в течение всего постсоветского периода, у него есть свои авторитетные фигуры и разработанные концепции. Но при этом надо признать, что последние мало известны массовой аудитории, а консервативным мировоззрением эта аудитория назовёт скорее позиции известных ей из медийной сферы экспертов, противопоставляющих себя российским либералам. Можно предположить, что большинство россиян - "интуитивные консерваторы", в качестве базы для своих убеждений скорее ориентирующиеся на здравый смысл и своё понимание культурных и религиозных традиций, нежели на какие-то консервативные теории.

Когда о своём видении России как страны с консервативным идеологическим проектом, к тому же представляющим альтернативу проекту либерально-глобалистскому, заявляет глава государства, это меняет ситуацию. Во-первых, речь должна идти уже не об интуитивной, а о вполне внятной концепции, которая будет доступна в смысловом и стилистическом отношении не только узкой экспертной группе философов и политологов. Во-вторых, если на международной арене Россия претендует не только на статус "полюса силы" с точки зрения ресурсной или военной, но и на положение как минимум регионального "полюса влияния" или "полюса смысла", эта концепция должна быть понятна и близка ближним и дальним соседям. И наконец, в третьих: новый консерватизм сегодня возникает в условиях жёсткого противостояния, по сути, обороны от агрессивного наступления неолиберального в экономическом и неолибертарианского в мировоззренческом смысле проекта глобализации. Это не позволяет неспешно заниматься поиском национальной идеи, а требует уже сегодня защиты своих позиций с использованием всего арсенала современного информационного оружия.

В таких условиях нельзя ограничиться ревизией архива собственной истории и традиций и вытаскиванием оттуда набора более-менее подходящих афоризмов и формулировок. Консерватизм прошлого не способен ответить на вызовы сегодняшнего дня, стать идейным базисом для проекта развития и обеспечить победу в информационных противостояниях. Особенно это касается его стилистической составляющей. Ностальгические отсылки к великодержавности и патриархальному жизненному укладу в современной информационной среде выглядят лишь лубком а-ля рюс, а номенклатурный бессодержательный официоз, объявляя себя консервативным, усугубляет ощущение пустоты и фальши на месте государственной идеологии. Провокационные заявления консерваторов-радикалов (например, в формате вносимых в Думу и при этом заведомо непроходных, но раздражающих общественное мнение законопроектов) в запале "войны ценностей" способны лишь оттолкнуть консервативное, но при этом умеренное российское большинство.

Что нужно, чтобы новая консервативная идея, вобрав наследие традиции, стала живой, способной привлекать миллионы, конкурируя при этом с мощной, обладающей всеми возможными ресурсами для своего продвижения идеей неолиберального глобализационного проекта? Она должна, выражаясь в модных терминах, стать smart-консерватизмом, оперирующим современным языком, предлагающим не архаику, а модернизированную традицию и в конечном счёте - собственный эволюционный вектор движения в будущее.

В данной статье автор не предполагает рассматривать детально саму новую консервативную идеологию для России (читатель может обратиться к предлагаемым теоретическим разработкам коллег, собранным в данном номере нашего альманаха, а также ряду опубликованных фундаментальных работ этого направления, таких как "Русская доктрина", "Традиция и динамический консерватизм" и др.), а хотел бы обратить внимание на специфику позиционирования и формирования имиджа консервативного мировоззрения в нынешних условиях.

Антитеза чему?

Возможно, в каких-то других условиях России бы и не понадобилось так явно переводить "интуитивный консерватизм" в политический формат. Записанные в конституции цели создания "условий, обеспечивающих достойную жизнь и свободное развитие человека" можно трактовать весьма широко и без любых "измов". И дело даже не в том, что требуется выздоровление от навязанного после проигрыша в холодной войне и распада СССР чужеродного для России либерального проекта. Сегодня мы наблюдаем во всём мире процессы цивилизационной трансформации, весьма отличные от логики геополитических противостояний СССР и Запада в недавнем прошлом. Речь вообще больше не идёт о противостоянии одних лишь государств.

Скорее можно говорить о цивилизационном лобби либеральных неопрогрессоров, в составе которого - весьма широкий круг как государственных, так и негосударственных институтов и организаций в основном западных стран, но не только. Какую же идеологию продвигает этот разветвлённый международный субъект? Это можно увидеть, если проанализировать проходящие по всему миру цветные революции, молодёжные протестные акции, повестку множества работающих на "демократизацию" всего мира НКО и ряд идей, уже вошедших в официальный мейнстрим в виде норм и законов в некоторых западных странах. Составные части этого мировоззренческого стереотипа - отрицание любой иерархии, освобождение от авторитетов (государственных, военных, религиозных), семейных ценностей, экологизм (как доктрина равенства, и даже приоритета "прав природы" над правами человека), защита гендерных и этнических меньшинств, антиклерикализм, информационная прозрачность и в конечном счёте отказ от суверенитета государства в пользу глобальных наднациональных структур. В обязательном порядке присутствует указание на то, что уже отжили, не подходят для современности и полностью дискредитировали себя все структуры, характерные для национального государства, - вертикаль власти, традиционные институты, такие как Церковь, семья, система образования.

Патрик Бьюкенен:

"Мне кажется, что многие американцы действительно продолжают верить в парадигму холодной войны и думают, что Россия сегодня является реинкарнацией Советского Союза. На мой взгляд, президент Путин тяготеет к видению мира, который не имеет ничего общего с борьбой капитализма с коммунизмом или марксизмом. В его видении мир разделён по культурным, моральным и социальным признакам. Сегодня происходит великая моральная и культурная борьба между западными силами прогрессивизма, ратующими, например, за свободные аборты и однополые браки, и остальным миром, включающим консерваторов, традиционалистов, католиков, мусульман. Путин выступает в защиту традиционных ценностей от "культурного радикализма", источником которого он считает Запад. Он считает, что в этом конфликте большинство людей в мире - на его стороне".

(Из интервью Русской службе "Голоса Америки" 27.12.2013)

Задача "умного консерватизма" состоит не просто в декларировании защиты объектов ценностной агрессии, а в том, чтобы а) показать происходящую подмену понятий (например, "информационная прозрачность" оборачивается абсолютным отсутствием частной жизни и тотальным контролем, а под лозунгами экологизма часто продвигается отказ от масштабных индустриальных и инфраструктурных проектов); б) дать свои ответы, причём ответы, отличающиеся от тех, которые будут приписаны консерваторам как якобы "консервативные", с целью обвинений в отсталости и "мракобесии"; в) сделать это современным языком, без впадения в "ретроградство".

В частности, это означает не позволить уводить дискуссию в сторону заведомой демагогии. Так, сегодня самой спекулятивной темой оказался вопрос о правах сексуальных меньшинств, и все выглядит так, будто бы ключевой пункт, по которому консерваторы дистанцируются от либералов, - вопрос о гей-парадах. Это отвлекает внимание общественности от массы других куда более важных проблем. Например, от проблемы сохранения государственного суверенитета в контексте давления на государство международных наднациональных структур и записанного в Конституции России приоритета норм международного права над национальными. Отвлекает от вопроса защиты своей экономики и промышленности, от задачи сохранения собственной национальной системы науки и образования. А в первую очередь современный российский консерватор должен говорить именно об этом.

Консерватизм без шизофрении

Если новый российский консерватизм будет декларировать защиту традиционных ценностей, например, в отношении семьи, но при этом государство будет проводить абсолютно неолиберальную политику в других областях, ни о каких перспективах консерватизма говорить не придётся. Потому что экономика, построенная на неолиберальных принципах, неизбежно эти ценности разрушит. И потому что те, кто взял на себя право и ответственность говорить о ценностях в терминах морали и различения добра и зла, не могут одновременно быть адептами абсолютно аморального экономического порядка.

Пример такого противоречия - недавно опубликованная "Стратегия развития государственной молодёжной политики до 2025 года". В которой есть такие слова: "Пока мы не будем учитывать духовной составляющей, не признаем первостепенной значение культурных, духовно-нравственных ценностей, ответственности брачно-семейных отношений, сохранения семейных традиций на фоне их растущей девальвации - все, даже самые радикальные экономические рычаги (безусловно, важные) будут бесперспективными". А затем говорится, что главная цель - сделать молодёжь конкурентоспособной, для чего необходимо прививать ей установку "успешный человек в успешной стране", креативное мышление, коммерциализацию идей и "выстраивание карьерных траекторий", потому что, только создав постиндустриальную креативную экономику, Россия добьётся успехов.

Слово "креативный" встречается в стратегии буквально на каждой странице. Правда, сам автор термина "креативный класс" Ричард Флорида утверждает, что главная ценность креативного класса - отказ от традиции. А несколько месяцев назад он вообще признал, что "креативные кластеры" ни к какому подъёму экономики в тех же США не привели, а скорее усиливают неравенство и социальную поляризацию. Но нам предлагается взращивать именно постиндустриальных креативных предпринимателей, причём с помощью стратегии инвестиций, когда вместо помощи в социализации молодёжи предлагается перейти к "кредитованию" с целью "эффективной отдачи". Идея интересная, только вот если уж авторы вспоминают о духовности и традициях, то в России нет такой традиции - смотреть на человека с целью дать ему сегодня рубль, а завтра получить с него два.

Янни Коцонис

"Похоже, по обе стороны Атлантики считают, что ключевые идеологические и социально-экономические вопросы нашего времени решены. Речь идёт о неолиберальном мироустройстве, признании рыночной экономической модели и сопутствующей высокой концентрации капитала в руках узкого круга лиц. В определённой степени так оно и есть: в то время как в США в последнее время появились аргументы против такой неолиберальной модели, в России она практически не подвергается сомнению или контестации. Если в России есть консенсус относительно того, что частная собственность и рыночная экономика являются основами общественного устройства, то реальные дебаты перетекают в культурное пространство. Неолиберальный консенсус элит достигнут и в России, и в Соединённых Штатах. В таком случае мы действительно можем говорить о происходящих в глобальном масштабе спорах о том, что традиционные ценности приносятся в жертву либо рынку, либо леволиберальной повестке дня. Следует обратить внимание, что чем больше мы спорим, используя терминологию Бьюкенена, о "войне культур", тем меньше мы уделяем внимания социоэкономическим вопросам.

Между тем и в США, и в России социоэкономические вопросы поднимаются: на оппозиционных демонстрациях в России говорят об уровне и качестве жизни, а в США сейчас много разговоров об имущественном неравенстве. Но если мы сосредоточимся на "войне культур", все эти разговоры отойдут на второй план".

(Из интервью Русской службе "Голоса Америки" 27.12.2013)

И такой вот "креативный консерватизм" чиновники предлагают нам на каждом шагу. Наш главный редактор Михаил Леонтьев недавно откровенно заявил - "это шизофрения": консерватизм, как "очень правильная, по всем впечатлениям адекватная и очень выгодная позиция" совершенно не сочетается с "абсолютно негативной, дегенеративной макроэкономической политикой", которую ведёт правительство.

Действительно, смесь морального консерватизма и экономического либерализма - для русской ментальности шизофрения, потому что в этой ментальности - правда, справедливость, и "человек человеку - друг, товарищ и брат". И экономика - для человека, а не человек - для экономики. А вообще предлагаемая смесь - это старый добрый англосаксонский консерватизм, идеальная идеология для имперского кастового общества, абсолютно внутри себя непротиворечивая и логичная. Где никаких сантиментов о справедливости нет. Которая очень приглянулась на самом деле нашему правящему классу и в которую он с удовольствием развернёт посылы главы государства о консерватизме.

Для многих представителей нашей власти и элиты именно такой вариант англосаксонского консерватизма - идеал. Вертикаль власти, традиционные ценности, даже религиозные, и при этом полное невмешательство государства в частную жизнь граждан, и в особенности в экономику. Воспроизвести здесь, в России, западный "потерянный рай". Мол, вы там ушли не в ту степь со своими меньшинствами и гринписами. Этого нам не надо. А вот либеральная экономика, платное образование, "конкуренция регионов" и прочие механизмы, стимулирующие борьбу за выживание, в которой выигрывают самые успешные, - это мы возьмём. Потому что "совок" у нас закончился и тащить на себе этот ленивый народ мы не собираемся. Сильные побеждают, лузеры пусть пеняют на себя. Государство вам не собес. А вы там, на Западе, ещё обзавидуетесь тому, как мы ваши настоящие ценности реализуем. Так мыслит наш консервативный чиновник, менеджер госкорпорации и очень большая часть "правящего класса".

Если Россия не планирует принимать модель нынешнего либерального Запада, значит ли это, что она должна ориентироваться на Запад вчерашний, с его колониальными империями и "бременем белого человека", только потому, что джентльмены, "окультуривавшие" туземцев и получавшие прибыль с фабрик, где менее удачливые по происхождению имели счастье трудиться по 12 часов с 5 лет, были сторонниками традиционной семьи, Церкви и сильного государства? Ведь в результате мы получим вовсе не консерватизм и свои ценности, а обычное кастовое общество с "элитой", её "обслугой" и остальными "лузерами".

Такая Россия никому консервативным ориентиром не будет. Более того, ничто так не дискредитирует российский консерватизм, как его "гибрид" с неолиберальными экономическими моделями, а значит - их оправдание. Подобная фальшивка по схеме "духовность - народу, деньги - олигархам" никого - ни внутри страны, ни по соседству - обмануть не в состоянии. И если господа, пишущие молодёжные концепции, смогут-таки воспитать так чаемого креативного карьериста, грезящего стать "успешным человеком в успешной стране", то ни о каких "крепких традиционных семьях" и "патриотизме" они могут и не мечтать. Потому что в логике креативной успешности этой "успешной страной" для них в любом случае будет не Россия и не её традиции.

Российский консерватизм, понимаемый как система ценностей, основанная на своей традиции, и где в первую очередь ценностью является справедливость, никак не может сочетаться с абсолютно противоположной по своей сути системой, в которой все заняты лишь выживанием в конкурентной борьбе всех со всеми. В особенности бесперспективен либеральный консерватизм как модель для идеологического притяжения соседей. Россия, перенявшая чужие правила и пытающаяся замаскировать это декларациями о своих традициях, ни у кого уважения не вызовет. И напротив, сочетание консервативных ценностей с собственной, нелиберальной, национально ориентированной экономической политикой продемонстрировало бы подлинную, а не только декларируемую российскую альтернативу.

Консерватизм вместо неоархаики

Опасность состоит и в том, что далеко не все, кто отвергает либеральную модель, являются союзниками. Одним из эффектов тех же арабских революций становится выход на сцену религиозных радикалов, то есть нео-архаика. Возврат к средневековым практикам жизни ничего общего с разумным консерватизмом не имеет. Более того, модель глобализированного мира, которая должна получиться в результате разрушения национальных государств с их идеологиями, как раз подразумевает создание огромного массива территорий, погрузившихся в это неоварварство. Ни радикальные исламисты-ваххабиты, ни малые этносы, под видом национального возрождения погружающиеся в языческие практики, ни ультраконсервативные представители христианства не представляют для глобализации ни малейшей угрозы, поскольку не в состоянии формировать на своей основе сколько-нибудь устойчивую, способную противостоять глобализационным практикам региональную экономическую и военную силу. Такие возможности имеют лишь крупные государства либо региональные союзы.

Однако очевидно, что подобные образования, где проживают миллионы людей, не могут строить эффективную экономическую, техническую и военную инфраструктуру, поставив в качестве базиса средневековые ценностные установки, а напротив, способны выступить в качестве альтернативы либертарианскому неопрогрессизму, лишь предложив жизнеспособные, приведённые в соответствие сегодняшним реалиям консервативные установки. И разного рода "ура-реакционеры", пытающиеся либертарианскому эпатажу противопоставить эпатаж радикально-консервативный, приносят консервативной идее откровенный вред: ведь после каждого заявления таких персонажей, наоборот, начинают выглядеть куда пригляднее аргументы оппонентов.

Разумный консерватизм должен ясно и чётко отмежеваться от неоархаики. Средневековый дикарь не является союзником современного консерватора лишь потому, что ему не нравятся либеральные нравы.

Подлинные свободы

"Право детей иметь отца и мать - неотторжимое право. От имени детей и будущих поколений мы провозглашаем, что наш долг - бороться против закона и поставить режим на место.

Мы не принимаем больше всевластия презрения, лжи, коррупции и искажения основ нашей цивилизации. Решения надо принимать от имени справедливости и солидарности. Мы свидетельствуем, что другое будущее возможно. Мы не принимаем того, что во всём мире человек низведён до "потребителя-производителя". Мы не смиримся с нищетой наших братьев. Мы не хотим больше подчиняться диктату торговой идеологии. Мы не принимаем общество, где банки заменяют соборы. Мы хотим поставить человека в центре политического проекта. Мы - весна восстановления подлинных свобод! Мы - весна гуманизма!"

(Из манифеста движения "Французская весна")

Между тем консерваторам будут всячески пытаться инкриминировать именно архаические и радикально-утопические интенции. Здесь можно рассмотреть весьма интересный пример: прошедшие в 2013 году массовые протесты во Франции против недавно принятого закона "Брак для всех", разрешившего гомосексуальным парам усыновлять детей, а также внесшего во французское правовое поле существенные изменения. Вместо понятий "мужчина" и "женщина" вводится понятие "личность", а понятия "мать" и "отец" заменяются на "родитель № 1" и "родитель № 2". Протесты против этого нововведения преподносятся как результат гомофобии или ультрарадикализма католиков-традиционалистов. Однако организатором этих акций выступила вовсе не Церковь, а движение "Французская весна", участники которого не имеют ничего против однополых союзов (для которых во Франции юридически уже давно существуют принципы оформления). Вовсе не это видится французам угрозой традиционным ценностям, а то, что ребёнка лишают права иметь отца и мать. Руководитель движения Беатрис Бурже в интервью британской Independent заявила: "Я в разводе. Как я могу быть католической экстремисткой? Я никогда не голосовала за правых радикалов. Я решительно против любого рода насилия. Мы выступаем за нарушающее закон, но ненасильственное сопротивление. То есть мы намерены не подчиняться государству, которое навязало стране закон, искажающий и подрывающий истинные основы человеческого общества и цивилизации". Как считают активисты движения, принятый закон - часть глобальной либерально-либертарианской кампании по замене истинных человеческих ценностей на ценности эгоистические и по "низведению человечества до положения, не помнящего своих корней, глобализованного потребителя-производителя".

Интересный анализ французских протестов против данного закона можно найти у публициста Дэвида Белла в публикации в журнале Foreign Affairs. Автор утверждает, что вопреки представлениям американцев основным аргументом против однополых браков является вовсе не религиозный консерватизм. Он указывает, что "противники однополых браков в основных политических партиях Франции в массе своей дистанцировались от религиозных групп. Лишь незначительная часть уличных демонстрантов, у которых были взяты интервью, говорили о Боге <...>. В действительности наиболее значимая часть оппозиции имеет корни в профессиональных сообществах, таких как профессора права и психоаналитики, чьи коллеги в США в большинстве своём обычно благоволят однополым бракам. Значительное число публичных интеллектуалов также громко выступили против закона". Более того, Белл утверждает, что против таких радикальных трансформаций права в угоду гендерному радикализму выступают даже французские феминистки - поскольку, как полагает автор, во Франции феминизм, говоря о равенстве прав, не подразумевал стирания различий между полами.

То есть сторонниками традиционных моделей на самом деле могут выступать отнюдь не только и не столько некие архаичные традиционалисты и религиозные фундаменталисты, а представители интеллектуальных и научных кругов и вообще вполне современные люди с гуманистическими и демократическими взглядами. Именно это и должны неустанно подчёркивать сторонники разумных консервативных ценностей, ведь главным аргументом в атаке на "новый консерватизм" со стороны либеральных неопрогрессоров станут обвинения в мракобесии и возврате к тёмным векам. И здесь неплохо напомнить о том, что возврат в каменный век и переход власти к религиозным фанатикам идёт сегодня полным ходом именно в тех регионах, где были осуществлены "демократические" народные революции и как итог разрушены именно светские умеренные политические режимы, а на смену им приходят националисты и религиозные радикалы.

Консерваторы как "борцы с Системой"

Если проследить движение "маятника освобождения", то можно заметить, что, пройдя на Западе разумную фазу, когда были решены реальные вопросы расовой и половой дискриминации, законодательно закреплены все базовые права личности (причём интересно, что многие эти права, которых на Западе добивались с боями, например, всё, что связано с правами женщин, в СССР появились сразу же после его создания в 20-х годах XX века), этот маятник вовсе не остановился, а продолжил движение в сторону воинствующей толерантности, как бы парадоксально ни звучало такое словосочетание. Фактически сегодня речь идёт о постановке под вопрос любых прав большинства, будь то право на рождественскую ёлку или на представление о браке как союза мужчины и женщины.

И здесь у консервативной идеологии внезапно возникают интересные имиджевые преимущества, которых никогда ранее не было. До нынешнего времени концепция освобождения от навязываемых государством, обществом или религией ограничений всегда была программой борьбы неких прогрессивных в своих глазах групп, уступающих при этом по силе Системе. Имидж оппозиционера, революционера, смелого борца против некого, явно превосходящего по всем параметрам противника, традиционно вызывает симпатию. Такая фигура традиционно становится героем в музыке, кино, литературе. В то время как любые представители устоявшейся и официальной власти или адепты её ценностей изображаются лишь бездушными "слугами Системы" или в лучшем случае наделяются внутренними сомнениями в правоте этой Системы. Причём неважно, идёт речь о чиновнике реального государства или вымышленном солдате межгалактической империи. "Быть против" всегда было модно и, выражаясь современными терминами, "круто".

Но сегодня именно модель либеральной демократии и либертарианцы-неопрогрессоры сами стали доминирующей и подавляющей других Системой. Собственно, потому настолько фальшиво и смешно выглядит этот пафос (а лозунги об освобождении угнетённых остались всё теми же, "из подполья") на фоне вопиющих акций политического и силового вмешательства в дела других государств. Теперь именно сторонников традиционной семьи полиция в одном из ведущих государств ЕС разгоняет слезоточивым газом, а за малейшие сомнения в правоте нести остальному миру исключительно свою философию всё чаще любого политика или эксперта ждёт обструкция. Не говоря уже о непрекращающихся предложениях со стороны либерального лагеря в любой "либерализировавшейся" стране для наилучшей демократизации провести репрессии в форме люстраций для всех несогласных.

Собственно, ничего нового не происходит. Как в случае с большинством революций, неолиберальная, набравшись сил и одержав свои победы, превратилась в диктатуру - со всеми имиджевыми издержками. Автоматически подарив противникам образ притесняемых борцов за свободу. Сегодня "быть против" и быть "борцом против Системы" значит как раз быть консерватором. И это на редкость выгодная позиция, не использовать которую было бы крайне глупо. С точки зрения имиджа она позволяет включить в арсенал абсолютно все приёмы оппонентов. Собственно, уже упомянутая "Французская весна" - пример того, как борьба за традиционные ценности может происходить в стилистике протестов 1968 года и под лозунгами борьбы за права - но права традиционные.

"Имидж - всё": проблема Большого стиля

Если новый консерватизм не использует это внезапно появившееся преимущество, его главной проблемой может стать то, что идея, глубоко верная по сути, вполне способна тем не менее проиграть конкурентам по форме. Достаточно вспомнить, что одной из ключевых причин поражения СССР в холодной войне стал именно стиль в самом широком понимании. До определённого момента Красный проект обладал мощной привлекательной энергетикой - и своим стилем, эстетикой. В позднем СССР не было уже ни того, ни другого - и возникла парадоксальная ситуация, когда отсутствие этой внешней привлекательности в глазах своих же граждан сводило на нет все реальные преимущества, такие как доступность бесплатных социальных благ или качество товаров. Панельные новостройки решают проблему жилых квадратных метров, но если они откровенно уродливы, то любая открытка с красивыми домиками где-то за границей становится аргументом в пользу противника. Никакие ГОСТы на продукты питания не имеют значения, если эти продукты продаются в безликой и некрасивой упаковке.

Алексей Чадаев:

"[В 60-е] в пылу борьбы за сокращение издержек на дизайне откровенно сэкономили: хрущёвская пятиэтажка - это своего рода храм-памятник голой функциональности. А потом год за годом бросали гигантские ресурсы в топку заведомо проигрышной пропагандистской войны с "тлетворным влиянием Запада" - каковое "влияние" на самом деле было стилистическим куда в большей степени, нежели идейным.

Зияющая дыра на месте политического стиля - главная угроза стабильности власти. Более значимая, чем любая "коррупция" вместе с "силовым беспределом": и про то, и про другое оппозиционный агитпроп должен ещё как-то объяснять, чтобы вербовать адептов. А тут и говорить ничего не надо - достаточно одного взгляда. "Не круто".

(Из статьи "Без лица", газета "Аргументы и факты", 19.06.2012)

Можно сколько угодно упрекать делающих выбор "по одёжке" в недальновидности и в неумении отличить реальные преимущества от внешнего лоска. Но факт остаётся фактом, эстетика среды и выражающийся через неё стиль всей общественной системы - серьёзнейший параметр, формирующий мировоззрение населения. Именно потому, что это связано с непосредственным визуальным, эмоциональным восприятием. "Истинные ценности без упаковки" работают только в мобилизационные периоды: действительно, для голодающего не имеет значения, как сервирован кусок хлеба, а для бездомного - в каком архитектурном стиле будет исполнена крыша над головой. Так же как и для тех, кто увлечён большим проектом - будь то полёт в космос или научные прорывы - наверное, не так важен дизайн повседневности.

Но парадокс в том, что как раз - и когда были бездомные и голодающие, и когда были масштабные свершения - советское государство было очень озабочено стилем. А вот когда, наконец, наступил период относительно благополучной и спокойной жизни, конкуренты это государство без проблем обыграли именно на поле стиля - в музыке, в одежде, в дизайне.

У нового консерватизма должен быть стиль - и стиль привлекательный. Ни ностальгия по советским символам, ни лубочная "Россия, которую мы потеряли", ни безликие бело-сине-красные шедевры нынешнего номенклатурного государственничества эту задачу не решают и не решат.

Стиль и прогресс

Для кого нужен сегодня в России разумный консерватизм, smart-консерватизм? Принято считать, что российское большинство - население регионов за вычетом мегаполисов - и так консервативно. Из-за границы картину рисуют в ещё более сгущённых красках - "тёмная масса" путинского большинства и стремящийся к западным идеалам молодой средний класс. Картина эта не соответствует действительности по двум причинам: масса отнюдь не такая тёмная, как принято считать, и претензий к власти у неё хватает, другое дело, что её чаяния - это недостаточно консервативная и национально-ориентированная политика. Причислять весь образованный и финансово устойчивый слой людей, занятых интеллектуальным трудом в больших городах, к "оппозиционерам" кажется весьма спорным - особенно если отвлечься от неприятия конкретных фигур власти и политики и начать разбираться, какие именно из либеральных ценностей они готовы разделить.

Как мы уже видели, постоянный фантом дискуссий о политических настроениях и социальной структуре российского общества - креативный класс. То он объявляется целью, и в его ряды требуется рекрутировать всю молодёжь, то он объявляется "пятой колонной" и подрывателем устоев. Политизированность вопроса уводит от действительно серьёзной темы: ведь теория креативного класса подразумевает, что научный, технический и информационный прогресс обязательно идёт рука об руку с набором либертарианских ценностей. Согласно автору термина Ричарду Флориде, это личная самореализация, индивидуальные свободы, предпочтение нематериальных благ финансовому успеху и открытость, то есть отказ следовать традиционным моделям жизни и карьеры, ассоциировать себя с определённым государством или нацией и стремление вместо этого свободно самоидентифицироваться и искать своё место в глобализированном мире. Например, согласно этой теории, уровень технических инноваций выше в тех городах, где среди населения больше процент творческой богемы и секс-меньшинств (что, впрочем, ряд американских коллег автора оспаривает).

Вне консолидации

Валерий Фёдоров:

"Старт нынешнего цикла общественных настроений можно датировать 2009 годом. Это - низшая точка, год экономического кризиса, массовых увольнений, катастрофических ожиданий и надежды на государство как единственную силу, способную помочь и защитить. Затем запускается экономический рост, но довольно слабый и невпечатляющий. Улучшение общественных настроений произошло, но лишь до определённого предела. Восстановить динамику до рекордных темпов 2007-2008 гг. не удалось, желанная стабильность (а она для россиян означает непрерывное улучшение, а не застой) не пришла, и все это быстро почувствовали. Результатом стал политический кризис 2011 г., выйти из которого удалось благодаря консолидации большинства общества вокруг Владимира Путина - консолидации на консервативных и во многом патерналистских основаниях. Что это за большинство? Его можно назвать "народным", хотя социологи это слово не любят. Если воспользоваться терминологией Натальи Зубаревич, делящей нашу страну на "четыре России", из этих четырёх вокруг Путина объединились три: Россия индустриальная, Россия сельская и Россия национальных республик.

Вне консолидации осталась Россия мегаполисов, но у неё нет ни политического лидера, ни политической организации, ни политической программы, привлекательной в том числе и для "других Россий". Победа Путина деморализовала эту часть нашего общества, она вновь не видит перспективы в политике, ворчит и травит анекдоты".

(Из интервью Expert Online , 30.12.2013)

Ключевым здесь является акцент на то, что "они не желают подчиняться инструкциям со стороны организаций и институтов и сопротивляются традиционным групповым нормам", и то, что "несогласие с организационными нормами можно считать новым общепринятым принципом". В работе Флориды чётко очерчен весь "либертарианский набор", о котором уже было упомянуто в контексте лозунгов цветных революций: защита окружающей среды, гендерное равноправие, духовные интересы, отличные при этом от общепринятых религиозных представлений (New Age), отказ от материального успеха в пользу самореализации (богатство - удел коррупционеров и корпоративных "жирных котов"). Не будем здесь подробно рассматривать судьбу креативного класса в США в контексте кризиса - более детально этому будет посвящена одна из следующих публикаций журнала.

Нас интересует другое. Если мы не согласны с этой теорией, с тем, что быть способным к созданию нового - это в обязательном порядке "девиационный" сценарий, то необходимо ответить на вопрос: а каким же может быть набор российских ценностей, присущий национально ориентированному образованному и творческому слою общества? Может ли консерватизм быть мировоззрением учёного, инженера, предпринимателя, художника? Запрос на творческую и осмысленную деятельность в России всегда был и есть. Собственно, большую часть если не креативного, то уж точно офисного российского класса составляют те, кто, условно говоря, либо был инженером, проектировавшим самолёты, но ушедшим в офис в 90-е, либо те, кто быть этим инженером успел только помечтать, но в 90-е поступил учиться уже на менеджера. Несомненно, россияне обладают и образовательным, и творческим, и интеллектуальным потенциалом. Автоматически причислять Россию мегаполисов к неким "внутренним изгоям", испытывающим лишь неприязнь к любому упоминанию о консерватизме и традициям, видится преувеличением. Речь идёт о том, что россиянам нужно предложить если и консервативную, то при этом всё равно современную и жизнеспособную национальную идею. Патриотизм, стилистически ориентированный на тех, кто "с телевизором, футболом и рассадой", им не подойдёт. А вот консерватизм, руководствуясь которым государство сможет вести внятную экономическую политику, перестанет принимать непродуманные законы, сделает образовательную и медицинскую сферу не объектами безумных либеральных преобразований, а сферами национального интереса, - такой консерватизм устроит очень и очень многих.

* * *

В мире существует весьма мало государств, способных выработать и предложить идеологические концепции, которые могут стать силой, формирующей будущее - как свое, так и глобальное. Мы живём именно в таком государстве, да и нынешняя геополитическая ситуация не даёт России шанса уклониться от выработки подобного мировоззрения. Непрекращающиеся информационные атаки на Россию должны избавить от иллюзий всех: мы живём в условиях идеологической войны.

Как ни странно, но это в чём-то даже хорошо, ведь война ценностей означает актуализацию дискуссий о вопросах, которые считались уже давно закрытыми. Либеральная повестка дня исходит из того, что больше не существует противоречий в ответах на вопросы "что хорошо", а "что плохо" и обсуждать надо лишь параметры жизненного комфорта и экономической эффективности. Но те, кто с этой повесткой не согласен, имеют полное право предложить своё видение политики, морали, мироустройства и представлений о человеке вообще. Будучи консервативным в своих основаниях, наше государство тем не менее должно предложить жизнеспособную и динамичную модель будущего.

Такой smart-консерватизм, а не просто сетования на разрушение традиций, сегодня хотят увидеть многие и в России, и в других странах - и smart-консерватизм может стать тем мостом, с помощью которого Россия выстроит отношения с множеством союзников как на Востоке, так и на Западе.