XX
XX
Кочубей, Мария.
КОЧУБЕЙ. Сегодня был Боря Толь. Очень странный разговор.
МАРИЯ. И что странного?
КОЧУБЕЙ. Он знает, что я рассказывал Женевьев Пеги из «Фигаро». Но я-то уверен, что Женевьев с ним толком не знакома. Я ее дважды переспрашивал. Виделась дважды на каких-то приемах, но никогда не общалась наедине. Она не стала бы ему пересказывать. Тем более я просил её – никому раньше времени не говорить.
МАРИЯ. Ты веришь Женевьев?
КОЧУБЕЙ. О, да. Да!
МАРИЯ. Почему?
КОЧУБЕЙ. Просто верю. Она француженка, красивая и немолодая.
МАРИЯ. Это ужасно убедительно.
КОЧУБЕЙ. Значит, Борис обманул меня. Он не общался с Женевьев. И всё-таки знал про мои двадцать семь ошибок.
МАРИЯ. Каких ошибок?
КОЧУБЕЙ. Сейчас неважно. Я о другом. Я всегда чувствовал, что они прослушивают мой кабинет. На работе. Я не возражал. В конце концов, режимное предприятие. Но они прослушивают где-то еще. Здесь или в машине. Или телефон через батарейку. Когда мы говорили с Женевьев, телефон лежал на столе. Или…
МАРИЯ. Охрана твоя могла доложить. Ее же оплачивает Борис или уже нет?..
КОЧУБЕЙ. Да, охрана могла. Но я убежал от охраны. Я встречался с Женевьев в другом месте…
МАРИЯ. Как это ты сбежал от охраны?
КОЧУБЕЙ. Меня довезли до Патриарших. До отцовского дома. Я зашел в подъезд. Там еще консьержка, которая знает меня со студенчества. Нет, не со студенчества – это я путаю. Со времен института. Марксистско-ленинской лаборатории. Агриппина Ивановна. Но подниматься не стал. Выскочил через чёрный ход. Заднюю дверь. Там есть такая задняя дверь, и Агриппина открывает ее, когда я прошу. Поймал такси и поехал на Курский вокзал. Где мы на самом деле договорились с Женевьев.
МАРИЯ. Таксист не узнал тебя?
КОЧУБЕЙ. В том-то и дело, что нет. Всю дорогу был молчалив и доброжелателен.
Пауза.
Признаться, мне немного хотелось бы, чтоб он меня узнал. Может, он узнал, но виду не подал. Как ты думаешь, Марфуша?
МАРИЯ. Вряд ли узнал. Больше интересно, почему ты перестал бояться ходить без охраны. Тебе надоело жить?
КОЧУБЕЙ. Точно. Надоело. Как ты догадалась?
МАРИЯ. Твой чёрный юмор не всегда к месту, Игоряша. Тебе категорически нельзя выходить одному, и ты это знаешь. И если ты даже не думаешь о своих друзьях, о семье, о трех дочерях, о старике отце, обо мне, потому что ты эгоцентрист чёртов, подумай хотя бы о своей охране. Ведь тебе дадут кувалдой по голове, а им отвечать!
КОЧУБЕЙ. Разве кувалды еще существуют?
МАРИЯ. Я не знаю. Ты тренировался перед поездкой на Валаам?
КОЧУБЕЙ. Почему я должен был тренироваться?
МАРИЯ. Вряд ли ты доберёшься до Валаама живым.
КОЧУБЕЙ. Что ты имеешь в виду?
МАРИЯ. Русский народ – как говорит Гоц, богоносец – замочит тебя по дороге. Распознает твое лицо – и замочит. Не все же такие тупые, как этот таксист из Патриарших на Курский вокзал.
КОЧУБЕЙ. Ты слишком жестко сейчас говоришь, любимая. Напрасно.
МАРИЯ. В самый раз.
КОЧУБЕЙ. Профессор, Евгений Волкович, прислал мне результаты социологического исследования. Свежего совсем, конец ноября. 33 % россиян относятся ко мне вовсе не плохо.
МАРИЯ. 67 % вполне достаточно.
КОЧУБЕЙ. Но откуда 67 % возьмутся по дороге на Валаам?
МАРИЯ. Самолёты на Валаам ведь не летают? Там нет аэропорта, как я посмотрела в Интернете. Значит, ты должен ехать на поезде. На обычном поезде до Петрозаводска. Салон-вагон туда прицепить невозможно. Значит, ты поедешь со своим священником в плацкартном вагоне. Ты давно ездил в плацкартном вагоне?
КОЧУБЕЙ. Я возьму два билета СВ. Для себя и отца Гавриила. С интеллигентным проводником. Ничего не случится.
МАРИЯ. Потом вы едете на «Жигулях» 91-го года выпуска до лодочной станции. Там вас встречает монах. Вы садитесь на лодку, которая давно должна была утонуть от старости. Но не утонула, потому что монахи очень легкие. Ты весишь как два монаха, Игорь, а то и три. Эта поездка на лодке может стать для неё последней.
КОЧУБЕЙ. А для меня?
МАРИЯ. Я никогда не видела, как ты плаваешь в ледяной воде.
КОЧУБЕЙ. А как же отец Гавриил?
МАРИЯ. Ты думаешь, он вынесет твоё тело на себе? Или закроет тебя, когда народ схватится за кувалду?
КОЧУБЕЙ. Целый народ – всего за одну кувалду?
МАРИЯ. По случаю прибытия в их провинцию премьер-министра Кочубея найдут много кувалд. Все, какие остались от советской власти. Я тебе обещаю.
КОЧУБЕЙ. Это ты все вычитала в Интернете?
МАРИЯ. Да, в Интернете. А еще там вычитала, что в монастыре Святого Духа, куда вы, судя по всему, направляетесь, нет удобств. То есть, они есть, но на улице. В монастырском дворе. Тебе придется по ночам бегать до вэтру. А по ночам будет минус двадцать. Или минус двадцать пять. Как получится. И жить ты будешь вдвоем с монахом каким-нибудь…
КОЧУБЕЙ. Мне обещали отдельную келью.
МАРИЯ. А монах может оказаться геем. Геем, Игорь. Среди монахов таких много. Они потому и идут в монахи, чтобы скрыть главное. И ночью он начнет к тебе приставать. А геи, особенно активные, очень даже обожают пастозных экономистов чуть за пятьдесят.
КОЧУБЕЙ. Неужели гей-монах может на меня польститься? Мне ведь уже не чуть, а прилично за пятьдесят.
МАРИЯ. В общем, если интеллигентный проводник выльет тебе кипяток прямо на колени, не удивляйся. И не обижайся. Это будет твой выбор.
КОЧУБЕЙ. Но в Интернете об этом не написано.
МАРИЯ. Там все написано. Больше, чем ты думаешь. Например, там написано, что на Валааме не работает мобильная связь. У тебя там телефон ловить не будет. И что с тобой, и где ты, – никому не известно. Если засосёт под ложечкой или случится, не дай Бог, почечная колика, – кто тебя будет спасать? Чёртовы монахи?
КОЧУБЕЙ. Но это же прекрасно, что не ловит мобильный. Боренька с Гоцем не смогут меня прослушивать. Кстати, ты давно видела Гоца?
МАРИЯ. Недавно. Я его видела совсем недавно.
Несколько нервно.
Пойми, Игорь, у нас с тобой уже полгода не было секса. Да какие там полгода – месяцев восемь. А женщина в моем возрасте не может без секса. Неужели ты этого не понимаешь?!
КОЧУБЕЙ. Да что ты? Я это прекрасно понимаю. Вот, когда наша команда пришла в правительство…
МАРИЯ. При чем здесь твоя команда?!
КОЧУБЕЙ. Мы первым делом разрешили секс. Всем, особенно женщинам. Раньше ведь нельзя было даже в гостинице селиться вместе, если официально не муж и жена. Мы отменили все запреты. Все ограничения. Разве женщины нам за это не благодарны? А мужчины?
МАРИЯ. Да. Выражаясь словами Гоца, вы сказали всему народу: ебитесь конем!
КОЧУБЕЙ. Боже, я впервые слышу от тебя такую грубость. В первый раз за восемнадцать лет! За восемнадцать с половиной лет!
Пауза.
Мария обнимает его колени.
МАРИЯ. Игоряша, милый, давай ты не поедешь на Валаам. И в Америку не поедешь тоже. Давай лучше мы сразу после Нового года вдвоем отправимся в Инсбрук. А оттуда – в Тревизо. Возьмем самолёт «Цизальпины». Один целый самолёт на нас двоих. Закажем шампанское, клубнику, чёрную икру. Можно и красную, но под шампанское надо чёрную. Обязательно. А ты мне подаришь оркестр. Тот самый, который был у нас на десятилетии. Скрипки Андалусии, бывший оркестр дома культуры Капотни. Отметим годовщину свадьбы. Прямо в воздухе. Давай сделаем так. В Альпах ты отоспишься. У тебя мозги заработают по другому. Ты похудеешь.
КОЧУБЕЙ. У нас же летом годовщина свадьбы…
МАРИЯ. Ну мы же в этом году толком не отмечали. Вот и отметим зимой. Только вдвоем. Телефоны выключим, если хочешь. В Тревизо есть прекрасная гостиница. Она тебе понравится. Там Гоголь писал «Мертвые души». Второй том.
КОЧУБЕЙ. А зачем нам на двоих целый самолёт?
МАРИЯ. Чтобы поместились шампанское и оркестр. Ты только согласись. Ты только скажи «да», все остальное я организую. Не думай об этом.
КОЧУБЕЙ. Это будет не Борин самолёт?
МАРИЯ. Нет, это будет наш самолёт. Наш, с надписью «Цизальпина» на борту. Ты же так хотел…
КОЧУБЕЙ. Наверное. Я хотел…
МАРИЯ. Ну?
КОЧУБЕЙ. Но я же не могу теперь не ехать на Валаам.
МАРИЯ. Ты можешь не ехать на Валаам. Ты вообще можешь всё. Ты был самым смелым премьер-министром в истории. Ты пошёл на реформы, на которые не решился бы никто. Ты спас Ельцина. Спас страну. Спаси теперь одну-единственную женщину, которая тебя умоляет.
КОЧУБЕЙ. Не надо меня умолять, Марфуша. Это не так красиво.
МАРИЯ. Это очень красиво, Игорь. Умолять, и чтобы обязательно со слезами.
КОЧУБЕЙ. Как икра в Калининграде.
МАРИЯ. Что?
КОЧУБЕЙ. Так, ничего. Почему-то вспомнилось.
МАРИЯ. Хочешь, я сейчас, сегодня поеду к отцу Гавриилу. И он благословит наш рейс Инсбрук – Тревизо. Он не станет тебя больше зазывать с собою на Валаам.
КОЧУБЕЙ. А как же туберкулезные больницы?
МАРИЯ. Туберкулезные больницы подождут. Сейчас мне важнее ты.
КОЧУБЕЙ. Я посплю пару часиков. И потом сразу скажу тебе, что я решил. Хорошо? Меня Боря Толь очень утомил. Он слишком назойлив и дидактичен. А я – сельский житель. Мне не нужна его дидактика. Он, кстати, предлагал раскассировать наш бермудский оффшор. И отдать мне мою долю наличными. Там уже накапало сто сорок восемь миллионов. Даже с хвостиком.
МАРИЯ. Ты, конечно, отказался?
КОЧУБЕЙ. Конечно. Где же я буду держать сто сорок восемь миллионов? В чемоданах? Они займут всю гостиную. Нам негде будет повернуться в собственном доме.
МАРИЯ. Всё понятно. Что-то в тебе меняется, но сам ты – не меняешься.
Пауза.
Иди поспи, Игоряша. Поспи. Я взобью тебе подушку. Помнишь, доктор Берешит говорит, что тебе нужно спать на высокой подушке? Чтобы не было изжоги, помнишь?
КОЧУБЕЙ. Берешит – очень милый человек. Как он сейчас?
МАРИЯ. Нам надо к нему поехать. Прямо перед Инсбруком. Он тебя посмотрит и скажет, на что обратить внимание.
КОЧУБЕЙ. Он каждый раз советует мне похудеть. И каждый раз я не следую его совету.
МАРИЯ. Это не страшно. Похудеешь в Италии. За 2 недели сбросишь пять килограмм. Я тебе обещаю. Я знаю специальную диету… Макароны с манго. Ты ведь любишь макароны с манго?
Пауза.
КОЧУБЕЙ. Разболелась голова после Бориных нотаций. А вечного анальгина у нас в доме еще нет.
МАРИЯ. Чего нет? У нас все есть. Дать тебе парацетамол?
КОЧУБЕЙ. Не надо. Я вспомнил, как мы с тобой однажды ездили в Переславль-Залесский. На машине. Была страшная погода. Снег. Мы остановились у маленькой церкви. Зашли внутрь. Органист играл Генделя. А святые с икон как будто рвались наружу, чтобы послушать Генделя из партера. Потом он спустился к нам и сказал, что два последних сочинения написал сам. А вовсе не Гендель. И мы подарили ему коробку конфет. Ничего другого под рукой не оказалось. Помнишь?
МАРИЯ. Это было в Монтеземоло. Девяносто пятый год.
КОЧУБЕЙ. Вот я и говорю. Переславль-Залесский. Только у нас бывает такой дикий снег. Русский снег страшнее инфляции.
МАРИЯ. Ложись отдыхать. Лишние воспоминания – самое вредное. Берешит всегда об этом говорил.
КОЧУБЕЙ. Берешит прав. Пойду.
МАРИЯ. Иди, пожалуйста. Ступай.
КОЧУБЕЙ. Иду. Иду.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.