Цена видео

Цена видео

Чтобы не получить смертельную дозу, нужно было бегать. И мы бегали, не стесняясь, и интуитивно искали теневую защиту — рекорды по дозе никто устанавливать не хотел, поэтому спрашивали советов у сотрудников станции, старались изучать превентивно, по чертежам, геометрию энергоблока. Мы хотели найти топливо, где-то же оно должно быть!

Приехал в Чернобыль и Николай Николаевич Кузнецов со своими ребятами. Нужна наглядная достоверная информация о разрушенном блоке — надо снимать, у Правительственной комиссии информации явно не хватает, решения приходится принимать не на основании достоверных данных, а руководствуясь некими гипотезами.

В зоне уже установился порядок: надо оформлять пропуска, для этого — писать заявки, получать кучу подписей от начальства, делать фотографии и т. д. А без пропуска топливо не найти и видеосъемку не сделать. Летом 1986 г. в газетах писали, что в Чернобыле все решается мгновенно, без административных проволочек. Это было сильное преувеличение. Пошел Николай Николаевич в первый отдел (я за его широкой спиной). Там обед. Обед закончился, да фотографий нужных у нас не оказалось. Нет и необходимых подписей. Как подумаешь, сколько нужно обойти кабинетов, покажется, что авария в другом месте. И тут Николай Николаевич как гаркнул (на матерном диалекте, естественно — у нас же все свободно говорят на нем), через считанные минуты вопросы с пропусками были решены.

Н.Н. Кузнецов снимал разрушенный блок снаружи (и с вертолетов, и с земли, на промплощадке) и изнутри. Мне довелось работать с ним в качестве дозиметриста и осветителя в помещениях двигателей южных ГЦН (402/3) — с пола и с балкона из местного щита управления; на балконе был фон примерно 40 Р/ч, а по полу мы доходили до 1000 Р/ч, дальше не хотелось, так как съемка требует времени.

На заседании Правительственной комиссии прозвучали слова, что во время аварии были сорваны главные циркуляционные насосы, подразумевая, что сорван режим работы ГЦН, но кто-то понял буквально, будто сорваны со своих мест насосы. Оказалось, что, на самом деле, все ГЦНы — и с южной, и с северной стороны остались в штатном положении. Н.Н. Кузнецов все это отснял. Говорили также, что оператор четвертого блока В.П. Ходемчук, которого после аварии так и не нашли, остался, возможно, в помещении ГЦН. Я пытался высмотреть там хоть какие-нибудь признаки одежды человека — так ничего похожего и не разглядел.

Как-то мы работали в машинном зале четвертого блока. Шли со стороны третьего. Удивительные впечатления: в машинном зале светло — на улице светит солнце, остекление окон почти все цело, а крыша пробита; на полу валяется какой-то мусор — фрагменты железобетонных плит, крошка — в общем, мелочь, кажется, надо провести субботник, прибрать эту ерунду, и можно продолжать эксплуатацию. Между тем, фон растет и растет без видимых нагромождений источников радиации. Доходим до 250 Р/ч, тормозим, надо идти дальше, а дальше — больше!

Конечно, Николай Николаевич практически во всех помещениях, где мы были, старался отснять как можно больше подробностей, для чего и залезть надо было подальше, и поработать трансфокатором, а это — время, а время — доза. Конечно, всё было далеко за пределами Норм радиационной безопасности (НРБ). Выбирался Николай Николаевич в разрушенное помещение северных ГЦНов, снимал разрушенную баллонную системы аварийного охлаждения реактора и непосредственно от двигателей насосов, и с земли, снимал развал у западной стены четвертого блока. И там, и там, и там было примерно 250–300 Р/ч — я держал клюшку с датчиком дозиметрического прибора на груди у Николая Николаевича и был все-таки метра на полтора дальше, поэтому моя доза получалась раза в два меньше. Данные измерений вошли в отчет, по съемкам можно точно установить время экспозиции и таким образом рассчитать полученную дозу. Если это кому-нибудь интересно. Но и без этого могу сказать, что действительная доза (Н.Н. Кузнецова, да и многих других, например, М.С. Костякова, В.И. Кабанова, Ф.Ф. Жердева, В.Д. Письменного, Е.О. Адамова) была больше допустимой аварийной.

Замечательно, что съемки Н.Н. Кузнецова позволили увидеть членам Правительственной комиссии фактуру послеаварийного состояния четвертого блока. Но авторитет первой оценки, первого услышанного слова всегда давит. Так, председатель Правительственной комиссии Ю.Д. Маслюков, не поверил видеосъемкам, сделанным в южном зале ГЦН, — в сознание членов комиссии уже была внедрена мысль, что во время аварии были "сорваны" ГЦНы, и со всей твердостью первого зампреда Совмина тут же высказался, что мы снимали где-то в другом месте, наверное, на третьем блоке. К чести Ю.Д. Маслюкова надо сказать, что он лично (причем со своим помощником) пришел в южный зал ГЦН удостовериться, что насосы стоят в штатном положении. Мы рассветили их тем же прожектором, с которым делалась съемка, и зампред Совмина спокойно стоял в поле 200–250 Р/ч, осознавая действительное положение вещей. (Если кто-то сомневается в личном мужестве больших начальников, то пусть это останется памятным примером.)

Однажды мы работали с Н.Н. Кузнецовым внутри реакторного отделения — интересно было посмотреть, как проложена магистраль для подачи азота в бассейн-барботер четвертого блока со стороны третьего. Так и пошли вдоль трубы. Сначала отсняли вход в штрек сооружения охлаждаемой подфундаментной плиты (глупость, конечно, ненужная, но глупость зафиксированная). Потом прошли в транспортный коридор четвертого блока. В нем на полу оказалась куча непонятного крошева, упавшего через люк из центрального зала. Высота кучи была меньше метра. Удивило, что фон на куче не более 3 Р/ч (или это был просто такой фон в транспортном коридоре?). Вышли во двор — уже были установлены нижние блоки будущей каскадной стены, и шла заливка бетона. Тоже фон 3–5 Р/ч. Вернулись внутрь, продолжили путь вдоль магистрали подачи азота. И вот тут — в какой-то момент надо было низко наклониться — из пластикатового нарукавника Николая Николаевича вылился поток воды. Я удивился — вроде мы нигде не могли зачерпнуть воду рукавом, вода, конечно, под ногами была, но не было повода ползать на локтях. Прошли к барботеру. Николай Николаевич перехватил плечевую камеру левой рукой, опустил правую — и снова поток воды вылился из нарукавника. Тут только я понял, что таскать камеру на плече (тогда были профессиональные камеры UMATIC) — это не для слабого человека, это настоящий физический труд, а поскольку мы были в пластикатовых костюмах, пот стекал с руки в нарукавник. А с других частей тела — тоже куда-то. Под пластикатовыми костюмами — костюмы и исподнее были из стопроцентного хлопка, это только и облегчало — было куда влаге впитываться.

Труба привела к барботеру. Влез через прожженное отверстие в стене. Дошел до тысячи Р/ч (КДГ-1 больше не регистрирует): вроде какие-то кучи красно-коричневой глины? Странно. Как попала глина в барботер? Но потолок цел, никаких предполагавшихся проплавлений. Непонятно. При фоне свыше 1000 Р/ч долго стоять и раздумывать некогда, зарисовал на картограмме то, что видел, и написал: "Кучи глины". Только через два года мы взяли пробы, исследовали их и осознали, что это топливосодержащий расплав, попавший в бассейн-барботер по штатным паросбросным трубам.