Глава IV. Тотальный социализм

Глава IV. Тотальный социализм

Социализм — это единонаправленное движение, организованной глобальной идеей. Обывательская среда боится социализма как чумы, имея перед глазами его недавний советский пример. Считается, что другого и быть не может. Впрочем, задача состоит не в том, чтобы убеждать обывателя в необратимости советской традиции, а в желании вообще просмотреть за социализмом его реальную суть.

«Да здравствует Франция, да здравствует император!» — неслось от городских окраин до самых окон конвента. И всюду, всюду угадывалось это возбужденное движение. Никем не принуждаемое, текло оно по улицам и площадям, впервые после времен якобинской диктатуры. И, может быть, некий скептик, сухой, как ботанический экземпляр прошлогоднего урожая, назидательно изрекал: «Но ведь это — война, кровь, осиротение…»

Народ не внимал подобным голосам, потому что он получил то, чего был достоин — славу, единство, веру в себя и в свое предназначение и еще возможность перетряхнуть сытый и давно успокоенный мир, что простирался во все стороны от медленно выздоравливающей Франции.

Когда от рабочих окраин Мюнхена по всей Баварии разнеслось: «Германия превыше всего! Германия — это фюрер!», самодовольные бюргеры только морщились. Они помнили красный режим 19-го года, помнили митинги и разбитые витрины лавок, помнили, чем кончились революционные порывы баварского пролетариата. И вот теперь все возвращалось. Может быть в другом обличье. Молодая поросль германского национализма поднималась в полный рост. Она заявляла о себе уличным мордобоем с немецкими большевиками и той силой организованности и идейного натиска, которого так боялись и так ждали все немцы.

«За Родину, за Сталина!» — от охрипших на ледяном ветру паровозных гудков, от холодных стен с темными пятнами окон и не топленных жилых вместилищ эти слова переносились туда, где тысячами зарывались в промерзшую грязь солдаты, свято отдавая свои жизни Родине, и Сталину одновременно.

Разные народы, разные обстоятельства, но что-то их объединяет. Что же?

Лозунги.

Нет, лозунг — это не только политический призыв, это печать исторического самосознания народа. Но когда он провозглашает взаимообращаемость отдельной личности с целым государством или идеей — этот лозунг сотворен тотальным социализмом.

Значительно раньше что-то подобное гремело у Капитолийского холма. А венценосный Цезарь, останавливая жестом шумное возбуждение толпы, говорил, что Рим выше Добра и Зла, и то, чего хочет Рим — хотя Боги. Рим имел Идею, и со временем она обрела то звучание, которое наметила еще Ранняя республика: «Civis Romanus sum!», то есть провозглашаю себя гражданином Рима. В этой формулировке был заключен особый смысл, ибо весь мир был разделен моралью римского социализма на два лагеря: на граждан и на варваров.

ХХ век столкнул лбами две системы тотального социализма. Национальный социализм фашистов и интернациональный социализм Советов. Именно это столкновение повлияло на исход мировой войны, и, разумеется, на всю мировую историю. Сегодня можно было бы сказать, что социализм проиграл на всех фронтах, исключая разве что Китай. Однако такое утверждение будет неправильным. Проиграл не социализм, а Идея и ее движущие силы. Социализм не проигрывает, а замирает, подобно морю, меняющему штормовые порывы на штилевое затишье. Социализм оседает в недрах империй, державная воля которых способна генерировать великие идеи. Разоренные и обнищавшие, теряющие свою власть над географическими территориями и над своей собственной судьбой, они слагают в своих недрах критическую массу социального прорыва. И вот уже эта масса взрывает общественное сознание, разнося в клочья жалкое сопротивление буржуазной демократии.

Рухнул Третий Рейх, рухнули Советы. Но и после их крушения остался идейный национализм и идейный интернационализм, и там, и тут осталась идея рабочего братства, вынесшая, вынесшая на своих плечах коммунизм и фашизм одновременно. Оба эти движения создавались как рабочие партии, и оба они по-своему оправдывали свою социальную ориентацию. Оправдывали в определенной мере, потому что социализм — это духовное возбуждение всего народа, а не его отдельной группы.

Сегодняшние попытки реабилитировать русский народ от коммунистического прошлого безосновательны. Социализм не может быть личным делом только коммунистов, число которых в Советском Союзе составляло лишь 8 % от всего населения страны. Однако, историческая практика показывает, что и такое незначительное количество способно содержать тотальную идею на глобальных мировых территориях.

Тотальный социализм — самая динамичная и самая организованная форма развития общества. Организованность эта подстегнута карательным рефлексом социализма на любое непослушание. Таковы законы жанра.

Впрочем, карательная функция характерна не только для тотального социализма.

Попробуйте-ка вы сейчас провозгласить антиамериканский политический курс в своем государстве, национализировать капталы американских банков и выкинуть еще что-нибудь подобно. Реакция окажется незамедлительной, ибо для этого и существует ЦРУ. Смена правительства, государственные перевороты, политический шантаж и убийства — вот обычные приемы влияния американской Идеи в подобных ситуациях. Так что карать — прерогатива не только тотального социализма.

А что же стоит за американской Идеей?

Передел всего человечества по образцу собственных гражданских прав и свобод. Понятие «американец» переросло географическую категорию и уж тем более национальный признак. Оно символизирует гражданский строй и систему общественных отношений.

Что-то подобное уже было, не так ли? Только к римской модели прибавился и собственно американский мотив общества свободной инициативы, или общества равных возможностей. Таким образом появился и главный зачинщик идеи — предприниматель. И как любая социалистическая идея, американская активно использует право развития низших народов, превращенное в право насилия над ними. Под низшими народами понимаются те, кто значительно отстает в своем историческом развитии от некоего мирового технического стандарта. При этом не учитываются ни собственные желания этих народов, и возможность существования их собственного исторического ритма развития. «Гражданин Рима» или «варвар», все типично.

Таким образом американское общество представляет собой модель гражданского социализма, где основной идеей является свобода прав личности, и потому не может существовать тоталитарная форма. Нет направленной диктатуры, есть гражданское влияние.

Может показаться, что имущественные различия мешают социалистической идее. Однако, как оказалось, далеко не всегда. Более того, попытка поставить частную собственность в основу регулирования общественного обустройства — примитивная уловка марксистов, на которую попался весь мир. Действительно, ни одному из традиционалистов и в голову не придет причислять Америку к социалистической формации. «Америка — оплот капитализма!», — твердят они во всеуслышание.

Но нет такого общественного строя, как капитализм.

Только марксисты рассматривают мировую историю в отношении труда и капитала. Так же точно можно утверждать, что мировая история — это отношение интеллекта и производства. Интеллект — двигатель цивилизации. Можно утверждать и то, что есть народы с цивилизаторской инициативой, и именно они создают ход мировой истории. На этой идее базируется националистическая теория. Но самое поразительное в том, что каждая из перечисленных идей по-своему права, в том числе и марксистская. Права, но лишь в какой-то мере, ибо мировая история — это совокупность развивающихся процессов, а не отдельно взятый и раздутый до полного абсурда аспект.

Капитализм — это только свобода на орудия труда, средства производства, а главное — свобода присвоения материального продукта. То есть, свобода частной собственности. Имущественное равноправие как идея характерно для социализма с пролетарской начинкой, поскольку имущественное неравенство возбуждает революционные страсти именно у нищих.

Когда вы входите под могучие своды храмов, холодный камень которых не обласкан солнечным светом, стирается граница между купцом и пролетарием, богатым и бедным. Религия — это форма гражданского социализма, в принципе глухая к проблеме капитализма и некапитализма. То есть это фактор в религии ничего не значит. Еще раз подчеркну — в принципе.

Таким же образом ничего не значит существование частной собственности и для другой формы гражданского социализма — элитарной демократии. Элитарная демократия — это правление национальных элит, которые стоят над государством и, стало быть, над правительством, контролируя политику, экономику, банковский капитал и общественную идеологию. Такие элиты могут быть сформированы по принципу родственных связей, духовных или кастовых организаций. И эта форма гражданского социализма не зависит от проблемы, в чьих руках сосредоточена собственность.

Капитализм же является формой отношения к частной собственности и не более того. Он безыдеен. Идеи создает его вечная спутница — буржуазная демократия. Но на ее месте мог бы находиться гражданский и даже тоталитарный социализм. Частная собственность от этого не пострадала бы. Правда, в том случае, если социализм делают не малоимущие слои. Отсутствие собственнических традиций у этой части населения и вызывает отрицательные инстинкты к имущественному накоплению.

Джон Буль ел сочный ростбиф, прихваченный хрустящей коркой. Он ел так, как едят люди с отменным здоровьем и полным отсутствием житейских проблем. Не знаю, как для кого, но для меня это человек был просто Джонни. Он носил белые чесучовые штаны в обтяг и лакированные штиблеты.

Во всяком случае таким его изображали карикатуры. Джонни знали в каждой советской семье, потому что он символизировал западный капитализм. Джонни часто ел ростбиф и, должно быть, любил приложиться к пивной кружке. Он был толстым, нескромно толстым и абсолютно довольным собой. Капиталист в пролетарском воображении непременно должен быть толстым, самодовольным и хорошо одетым. Вероятно, в отличие от нас. Не знаю уж, кто это решил, что социализм всегда связан с нечеловеческими усилиями, тяготами и лишениями. И что его делают люди с обтянутыми кожей лицами и глазами навыкате. Эти люди неразлучны с дымящей папиросой, а свои угловатые черепа, выстриженные впрок, они прикрывают кепками «социалистического фасона».

Так было до войны. В пятидесятых закончилась целая эпоха. Эпоха штурмового социализма. Но изменения коснулись не только нас. На агитационных плакатах стал появляться другой капиталист — высокий, худой, с седеющей куцей бородкой и в цилиндре. Этого звали «дядя Сэм».

В пролетарском сознании произошел сдвиг. Зато лица первых социалистов нашей страны стали сочнее и самодовольнее. Правда, на белые чесучовые штаны в обтяг никто так и не перешел.

Вопрос с капитализмом заключен только в том, быть или не быть частной собственности. Эта проблема будет волновать общество всегда. И не только русское общество. Хотел бы напомнить, что Парижская коммуна существовала еще до того, как появилось выражение «рука Москвы».

Вообще, вопрос с капитализмом не является политическим. Это все, как у нас говорят, за уши притянуто. Перед нами чисто экономический вопрос. На чей карман работает человек, на собственный или государственный? Если на государственный, то человек этому что-то положено гарантированное за свой труд. Причем гарантированное не профсоюзами, а самой экономикой. Но это чрезвычайно скудно. Только в рамках ограниченных потребностей. Иначе для государства труд людей обесценится. Если же человек работает на собственный карман, то не экономика содержит его, а он содержит государственную экономику. Главным, образом благодаря системе налогов. Так что частная собственность, а с ней и капитализм — это понятие экономическое.

Задумывался ли кто-нибудь из вас, откуда вообще происходит проблема собственности? Собственность обоснована инстинктом материального жизнеобеспечения, принуждающего человека откладывать излишек про запас. Чтобы не полагаться завтра на удачу. Так было десятки тысяч лет и потому генетическая память породила устойчивый инстинкт. Ему более всего подвержены те люди, которые по своим природным данным не могут решительно и быстро пополнять свои материальные резервы. Не имеющие для этого физических и умственных способностей. Общественная мораль Запада использует этот инстинкт в качестве главной движущей силы общественного строительства. Массовая культура провозгласила девиз: «Правильно то, что выгодно!» Это — стиль жизни.

Но ведь собственность — родная сестра достатка, который всегда являлся символом стабильного положения семьи, народа, государства. Так было и при большевиках. Достаток продолжал играть роль витрины семейного благополучия. Мужчина в обществе неизбежно оценивался своей способностью содержать семью, обеспечить достаток и материальную независимость семьи от любых жизненных перемен. И. Таким образом, война с собственностью стала формой социального лицемерия.

Никому из мыслителей идеологического реализма не пришло в голову, что сдерживать естественные человеческие инстинкты — это все равно, что бороться с ветром при помощи мочевой струи. Труд не только неблагодарный, но в какой-то степени даже опасный. Если большевикам и удалось искоренить категории «богатый» и «бедный», то им на смену пришли «обеспеченный» — «необеспеченный», что в сущности являлось тем же самым. Попытки сделать собственность коллективной реально удались разве что в сельском хозяйстве. Правда, для этого пришлось сперва уничтожить житную, ситцевую, дородную русскую деревню. Истребить ее костяк, подпустить к ней голод и разруху и уж тогда насильно сколотить колхозы. Из уцелевших.

Вся эта эйфория коллективизма на поверку гроша ломанного не стоила. Народ боязливо уважал то, что стояло за понятием «наше», но и никого не подпускал к тому, что скрывалось за понятием «моё».

Потому с полной уверенностью можно считать частную собственность не только допустимой к социализму, но и необходимым фактором социальной устойчивости. Проблема же состоит в силовом регулировании отношений между богатыми и бедными. То есть в том, чтобы не разводить эти понятия, увеличивая разницу между их представителями в обществе, а, напротив, сближать эти крайности. Например, с помощью сдерживания скачкообразного обогащения одних и частичного содержания других за счет государственной казны.

При всей порочности буржуазной морали есть идеи ею созданные и особо почитаемые, целесообразность которых вряд ли стоит оспаривать. «Бедным быть стыдно!» — одна из таких идей.

Социализм — это концентрация духовных и физических сил общества в одном идейном направлении. Социализм может быть штурмовым, интенсивным. Для этого используются жесткие меры принуждения. Такая форма долго не существует. Здесь повторяются законы спринтерского и стайерского бега. Как правило, дистанция штурмового социализма прямо пропорциональна длине жизни диктатора.

На смену ей приходит процессуальный социализм. Принцип этого социализма: «Следовать революционным традициям». Чувствуете разницу? Не создавать революцию, а всего лишь следовать ее традициям.

Гражданский социализм можно было бы назвать общественным, ибо он строится не сверху, по воле «передового отряда», а снизу, никем не принуждаемый. Гражданский социализм есть детище организованного общественного сознания. Он сам выдвигает политических лидеров и элементарно низвергает их, если они демонстрируют свое несоответствие общественной идее.

Полная его противоположность — социалистическая диктатура. Здесь Идея опускается сверху вниз. Чем дальше от вершины — тем ниже уровень посвящения. Таким образом, общенародный уровень, как самый низший, вообще не является посвященным. Его просто заставляют свято верить, поддерживая эту веру примитивными формами пропаганды и устрашением.

Гражданский социализм, в отличие от диктатуры, может существовать тысячелетиями, то затухая, то разгораясь с новой силой. Кстати сказать, на уровне первичных материй именно социализму соответствует сакральное соединение двух стихий — Неба и Огня. То есть Идеи и Движения.

Вполне естественно, что диктатура куда менее почитаема среди свободолюбивой части населения. Это те самые общественные слои, на которых базируется гражданский социализм. Они не любят, когда им что-то навязывают сверху, ограничивая их собственные идейные способности. Более того, следуя древнейшему инстинкту человеческой общины, эти слои привыкли сами подбирать себе правителя, а если уж быть абсолютно точным — то подбирать дирижера своей социальной идее. Именно это и понимается им как демократия. Конфликт между лидером и обществом гражданского социализма вовсе не является переходом на форму социалистической диктатуры. Для этой формы необходимо наличие глобальной социалистической Идее, а демократические лидеры, как правило, абсолютно безыдейны. За идею здесь понимается политическая программа партий. То есть, пропагандистские поделки на злобу дня.

Однако социалистическая Идея куда шире и всеохватнее. Именно она и является той самой Сверхзадачей, в которой насущные проблемы становятся только одним из элементов глобальной общечеловеческой проблемы. Какая уж тут диктатура? Примитивное властолюбие. Побольше собственной власти, поменьше собственного подчинения.

Наконец, элитарный социализм. Это когда социалистическая Идея не поднимается снизу и не опускается сверху. Она управляет обществом, но никто не знает откуда. Элита стоит над государством, над всеми слоями государственной власти, над законом. Элита контролирует правительство вовсе не оперируя голосами избирателей или открытым общественным мнением. Ей глубоко наплевать, о чем кричат газеты. Она не только равнодушна к этой демократии для глупцов, но даже может ее умышленно взбудораживать. Социалистическая Идея здесь раскрыта полностью только для самой Элиты. В случае необходимости придать большую динамику определенным общественным процессам, Элита, вовсе не раскрывая Идею, продвигает путем выборов нужную ей политическую партию, или отдельно взятых лидеров.

Бесспорно, каждая из перечисленных форм может и не являться социализмом. В том случае, если она безыдейна. Например, большое количество стран Запада находится под почти неограниченным контролем клановых группировок, носящих характер национальных элит. Однако, в большинстве случаев, эти элиты создаются и существуют лишь ради самой власти. Идея власти здесь заменяет власть Идеи.

То же в полной мере касается и индивидуального диктаторства. Даже в случае благих намерений диктатора поставить под собственный контроль коррумпированный и разложившийся государственный аппарат, это никак не будет являться социалистической диктатурой.

В конечной счете, толстый и ленивый буржуа боится не чьей-то бесконтрольной власти, он боится именно Идеи, способной взбудоражить все общество. Буржуа боится принуждения, боится утратить свободу. Ведь если Идея не является духовным порождением самого буржуа, значит, она непременно станет притеснять его свободу.

В прежние времена, при Советской Власти, меня удивляло, с какой неоспоримой уверенностью общественным сознанием управляют марксистские и ленинские догмы. Взять, к примеру, слова Ленина, что свобода — это осознанная необходимость. На первый взгляд — бредовый парадокс, ну подумайте — необходимость. То есть, самопринуждение, склонение к чему-то обязательному и неотвратимому. Какая же эта свобода?! Однако, обратите внимание на само определение, выраженное прилагательным «осознанная». В нем-то вся и штука. Именно осознанная необходимость. Никто никого не принуждает, ибо в основе стоят как бы собственные убеждения.

Я бы сказал, что «осознанная необходимость» — эта и есть Идея. И таким образом получается, что Свобода определена как Идея. Стало быть, Идея — это Свобода.

Внушив на генетическом уровне подобную установку, можно получить врожденный гражданский социализм. Люди будут рождаться свободными, а стало быть, идейными. Или наоборот.

И одного взгляда достаточно, чтобы обнаружить всю сложность социалистического строительства. К примеру, штурмовой социализм невозможен без силового перестроения общества и, разумеется, без силового влияния Идеи на общество. Гражданскому социализму, напротив, часто сопротивляются его же выдвиженцы, ибо «народная Идея» ограничивает их личную власть. Но есть форма, как бы лишенная внутренних противоречий. Это — тотальный социализм. Он способен обеспечить курсирование Идеи и сверху вниз, и снизу вверх. Каждый на место собственной гражданской свободы ставит Идею. Американца, к примеру, сточки зрения материально раскрепощенного буддийского монаха, весьма условно можно считать свободным человеком. Американская свобода имеет большую материальную зависимость. Но именно эта свобода и отражает американскую Идею, и все вполне соответствует нашим выводам.

При тотальном социализме «Идея сверху» не заглушает гражданскую идею, а отвечает ей в жанре глобальной политики. Ведь нельзя же утверждать, что гражданская идея может сама управлять вопросами геополитики, мировой стратегии или национальным менталитетом. Гражданская Идея — это только единое, осознанное самоопределение народа. Разумеется, политическое. Хотя в представлении народа политическая сторона Идеи может быть вообще делом десятым.

Спросите у славян-лютичей, кстати, одного из самых грозных варварских племен, почему они к Х веку отказались не только от централизованной, но и от удельной княжеской власти? И это тогда, когда повсюду в Европе шла концентрация геоментальных сил и создание геополитических христианских блоков. Они ответили бы, что отказ от княжеской власти и есть способ сохраниться в рамках старой, народной традиции. Ведь принятие христианства как новой традиции лежало только на совести князей: Мешко I, Владимира Святославовича, Иштвана I, Гарольда II Синезубого, Олафа Трюгвассона, Вацлава Святого и других.

И эта позиция лютичей оказалась ошибочной. Если бы лютичи имели у себя «Идею сверху», весьма возможно, что до сегодняшних дней на карте Европы существовало бы еще одно славянское государство.

Тотальный социализм строится по принципу электромагнитной индукции, когда морально — этический потенциал Идеи обращается снизу вверх, а политический потенциал — сверху вниз.

Физика — удивительная наука. Она способна найти ответы не только на загадки Природы, но и объяснить причины общественных процессов. Взять, к примеру, такой вопрос: «Зачем нужно вообще полагаться на социализм?». Любой политик — социалист тут же станет упражняться в искусстве политической пропаганды, а физика без всякой предвзятости скажет вам, что социализм — это поступательная энергия, и, в соответствии с законом сохранения и превращения энергии, она не покидает общество, а только превращается из одного вида в другой или переходит от одного социально — исторического аспекта к другому.

Можно считать социализм кинетической энергией, тогда как проблемы, его создающие — потенциальной. Обратимость общественных процессов в целевые, идейно организованные программы и есть основа социализма.

Как вы думаете, что объединяет русских царей: Михаила Федоровича, Алексея Михайловича и, скажем, Павла I?

Подскажу: никто из них не был социалистом.

А вот Петр Алексеевич, известный как Петр Великий — им был. Сам по себе, без какого бы то ни было идеологического принуждения со стороны. По образу мысли, политическому темпераменту и историческому самосознанию. Его социализм насильственно вверг Россию в стандарты Западной Европы. Его социализм развернул такое государственное строительство, что Россия опередила свой собственный исторический ритм лет на 100–150. Из Средневековья в Просвещение. По воле одного человека. Это он стриг бороды боярам и менял их долгополые чикмени на европейские камзолы. Почему никто раньше не делал ничего подобного? Почему после него не нашлось среди престолонаследников ни одного такого же социалиста-реформатора?

Россия сопротивлялась Петру, сопротивлялась его реформам даже после смерти царя — социалиста. Но она компенсировала тот исторический урон, который нанесло ее культурно — экономическому развитию господство монгольского менталитета.

Да, Петр был тираном, диктатором. Но это был диктатор-социалист, в отличие, например, от диктатора- самодура Ивана Грозного, который социалистом не являлся и все его деяния объяснялись только стремлением к собственной безграничной власти.

Заблуждался ли Петр? Это другой вопрос. Он рассматривает существо проблемы в качестве прилагательного, отвечающего на вопрос «какой?»: хороший — плохой, нужный — ненужный…

У нас другая цель: Социализм как имя существительное. Качество этого существительного — всегда частное дело истории. Впрочем, точно так же, как и качество иных форм общественного существования. Например, буржуазной демократии.

Ее сторонники в России так настойчивы в своих радениях о правах человека, что в пылу забот не замечают, как политическое влияние отдельной части народа — а именно либерально-буржуазной — на массовое общественное сознание выдается за подлинную демократию. Фактически, за каждым лозунгом Российской демократии стоит лицемерное вранье.

О каких правах вообще может идти речь, если в России никому не гарантировано право на жизнь? В 95–96 гг. В Москве только по официальной статистике ежемесячно убивали на улицах от 80 до 120 человек. И это в Москве, с ее отлаженной оперативной системой пресечения преступности и полицейского сыска.

А что прикрывает преступность, как ни либеральные формы общественного управления?

Или вот чисто «конституционная» свобода — свобода совести. В России она стала свободой христианства над совестью. Много ли вам приходилось в последнее время встречать атеистической информации? Это не к вопросу об истине, нет, это к вопросу о свободе совести. Свобода совести в буржуазной России — такая же иллюзия, как и сама совесть.

Меня всегда удивляло, откуда в России берутся бездомные? Если не считать беженцев из «горячих точек». Ведь система социальных гарантий еще недавнего прошлого создавала стабильный уровень средне терпимого существования. Откуда? Российская демократия отвечает на этот вопрос. Отвечает правом каждого потерять все разом: дом, средства к существованию, жизнь. Так что по-разному можно делать не только социализм, но и буржуазную демократию.

Однако только социализм способен сделать прорыв из нравственной нищеты и физического убожества в идейно — организованное бытие. Причем не обязательно коммунистическое.