Лицензия на отстрел

Лицензия на отстрел

Не исключено, что грядущие историки выдвинут версию о существовании в России конца века сатанинской идеи — такого небольшого дьявольского эксперимента, предложившего снять запрет всего с двух условий. С необходимости журналисту всякий раз отвечать за достоверность своей информации /и отделять таким образом факты от мнений/. А также с его обязательства давать равное право голоса основным участникам.

Предвыборная кампания показала, что из этого получилось.

Решающие военные действия развернулись в июле. Программа «Время» /контролируемая В. Березовским, в чем уже мало кто сомневался/ атаковала возглавляемый В. Гусинским «Медиа-мост». На экране показали схему движения финансовых потоков, из которой следовало, что ближайший крах НТВ неизбежен. Через несколько дней последовал ответный огонь соперника.

Впервые сражения разворачивались не между каналами и олигархами /или политиками/, а между самими каналами. Война каналов, по существу, была мировым прецедентом.

История российского вещания открывала свой новый период — телевидение против телевидения.

События разворачивались стремительно. Некоторые зрители впоследствии сравнивали происходящее со Сталинградской битвой в эфире. Другие — с битвой под Москвой, поскольку объектом бомбардировочной авиации прежде всего оказался столичный мэр, инициировавший создание блока «Отечество — Вся Россия». О характере баталии можно было судить уже по заголовкам бесчисленных публикаций.

«Джин выпущен», «Сеансы телеманипуляции», «Удавы и кролики», «Дезинформация — это искусство», «Народным матом — по депутатам», «В бой идут одни киллеры», «Психиатра в студию!»

Бойцами видимого фронта, совершившими внезапную вылазку в стан противника, выступили ведущие аналитической периодики ОРТ. Ударный отряд составляли Сергей Доренко, Павел Шеремет /«Время»/ и Михаил Леонтьев /«Однако»/. Вскоре к нападающим присоединился и Николай Сванидзе /«Зеркало», РТР/. Центральным атакующим в течение всей кампании неизменно оставался Доренко.

Свою карьеру он начинал когда-то во «Времени» в роли диктора. /Президент назвал его «самым красивым диктором российского телевидения»/. Одно время был ведущим «Вестей», работал на ТВ-6. Затем на РТР вел совместно со Сванидзе программу «Подробности». Впоследствии снова вернулся на ОРТ, чтобы возглавить рубрику «Версии». В силу неуживчивости характера постоянно входил в конфликты с руководством каналов. /«Да, я хамоват и эмоционален, и если человек мне не нравится, то я прямо и открыто об этом говорю»/. После отказа ОРТ от «Версий», ушел на РЕН-ТВ, громогласно хлопнув дверью, причем умудрился сделать это не раз, а множество, растянув церемонию на неделю. «Может быть, господин Березовский, который не имеет опыта общения с прессой, а имеет опыт торговли подержанными автомобилями, рассчитывал, что он сначала поставит меня на колени, а потом покажет пряник из-за угла, и я побегу».

Развязка ситуации, как вскоре выяснилось, зависела от стоимости пряника. После неудачного эксперимента на РЕН-ТВ /программа «Характеры»/ он в очередной раз вернулся на ОРТ, согласившись с более чем заманчивым приглашением олигарха. «Психованным бультерьером» назвал его Михаил Леонтьев, работавший в то время на ТВЦ.

Сам Доренко, разумеется, был о себе иного мнения. «Многие часто с ужасом спрашивают у моих сотрудников, — рассказывал он в интервью для «Общей газеты», — как они со мной могут работать? Сотрудники таким вопросам всегда удивляются: да нет, он в жизни абсолютно другой. Не агрессивный, а напротив — очень нежный человек».[74] И доверительно признавался корреспонденту «Аргументов и фактов»: «Политическая линия канала, в моем понимании, очень кратко представлена в Нагорной проповеди».[75]

«Немцов ведет себя как таракан, которого посыпали дустом. Он злобно дергается и суетится», — выражал он свою нежность /в духе христианских проповедей/, давая оценку молодому реформатору в тот период, когда разворачивались события с аукционом по продаже «Связьинвеста». Ни для кого не было секретом, что экранный сарказм ведущего питался негодованием Березовского, потерпевшего неудачу на аукционе и стремившегося свести счеты со своими антагонистами. Вице-премьер Чубайс, причастный к аукциону, в устах Доренко превратился в «нашкодившего кота», «корыстолюбивую машину» и злост-ного взяточника. Судебная палата по информационным спорам при президенте объявила ведущему замечание «за использование некорректных выражений в адрес своих оппонентов». Нам объявляют замечание, значит, нас заметили, — не без удовольствия отреагировал в ближайшей передаче ведущий.

Самый красивый диктор превратился в самого яркого скандалиста.

В одном из интервью Доренко признался, что в детстве был страшным задирой и драчуном. Вспоминал, как однажды за ним бегал какой-то пьяный мужик с топором. Теперь же многим зрителям он и сам все чаще напоминал мужика с топором в эфире. Ни репутация, ни социальное положение жертвы для нападающего значения не имели — Немцов или Чубайс, Коржаков или Лебедь… Ответственность лежала на владельце канала.

«Феноменом Доренко» назвали очередную встречу в телевизионном «Пресс-клубе». Хотя, если говорить о феномене как явлении, ана-литик субботних выпусков «Времени» проявлял себя, скорее, как талантливый плагиатор. Реальным прообразом и феноменом следовало считать Александра Невзорова.

«Упоминание о «600 секундах» меня раздражает, как женщину, которая давно уже стала порядочной, а ей постоянно напоминают о тех временах, когда она ходила на панель, — вспоминал о своем прошлом «железный Шурик» в марте 98 года ведущей «Четвертой власти» /17.03.98/. — Вот все удивляются, почему я вмешиваюсь в события, почему не соблюдаю дистанцию, которая предписана репортерской этикой. Почему я на войнах — стреляю, почему я на митингах — выступаю, почему я вместо того, чтобы вести себя как репортер — во всем этом участвую…».

И далее растолковывал «почему»: «Вы выходили на ринг и пы-тались боксировать по правилам ринга, а я выходил в доспехах, с кастетом. Конечно я проламывал черепа… Никакой я не журналист, никогда им не был. Когда меня так называли, прятался за слово «репортер» — более нейтральное, не обремененное такими этическими нормами, как «журналист».

«А в принципе, на ваш взгляд, должны быть какие-то правила в нашей… не вашей — от нее вы уже отмежевались… профессии журналиста? — спрашивала ведущая.

«Думаю, нет. Ведь задача — продать информационный товар. Упаковать и продать. А ради этого стоит идти на все».

Невзоров шел на все. Его герои вызывали у зрителей шок. В рубрике «Дикое поле» он создал целую галерею сюжетов, где действующими лицами выступали людоеды. Их гастрономическое влечение к людям было сопоставимо лишь с влечением ведущего к людоедам. Герои сюжетов готовили из человечины наваристые супы в то время, как репортер демонстрировал эти деликатесы в своих документальных видеоклипах ужасов. /И герои, и автор были гурманами/. Все это подавалось как обличение правящего режима.

«Всякая журналистская работа, — уточнил Невзоров в другом интервью /для «Общей газеты»/, - на мой взгляд, есть торговля своей репутацией и своим имиджем».[76] Добившись успеха на этом пути в своих программах «Паноптикум», «Дикое поле» и «Дни», Невзоров на время исчез с экрана. Оставив телекарьеру, он, по его признанию, зарабатывал консультациями. «От прошлых времен у меня сохранились уникальные способности к организации политических провокаций, употреблению чистой клеветы, клеветы с примесью относительной правды, разработки ударов по определенным персонам».

Циничная откровенность делала ему честь и к тому же отлично способствовала завоеванному им имиджу.

Именно Невзорову принадлежала и наиболее точная характеристика Сергея Доренко. которого он когда-то сам рекомендовал: «Он восхитительный конферансье своего личного политического театрика. Основная проблема журналистики ведь заключается не в том, чтобы не продаваться, а в том, чтобы маскировать продажу. Он первый, кто демаскировался… Я вижу в этом некий новый стиль, новое слово жанра. И нужно аплодировать тому, кто первым использовал жанр открытой продажи».

Ученик превзошел учителя.

К профессии документалиста ни тот, ни другой прямого отношения не имели, поскольку каждого из них интересовала не столько «журналистика во мне», сколько «я в журналистике». Один в свое время даровито имитировал рискового репортера, пока не выбился в комментаторы, другой пришел к комментатору, решительно распрощавшись с амплуа благопристойного диктора.

Но желающих следовать этим путем оказалось немало. Слово «компромат», как до этого «расчлененка», удивительно быстро вошло в повседневную практику. /«Предавший и продавшийся один раз — будет это делать вечно, — предупреждал в начале 98 года публицист «Московских новостей» Александр Жилин /«Четвертая власть», 8.11.98/. — Впереди новые выборы… И вас всех, ребята, те же хозяева позовут и точно также покажут вам цели, и точно также вместо патронов выдадут баксы, и вы будете отстреливать конкурентов»/.

Очень скоро ругать Доренко в ангажированности за его субботние выпуски «Времени» стало дежурным тоном. Тот объяснял своим критикам, что воспринимает телевидение как «большой и страшный интеллигентский гадюшник». Ситуация усугублялась еще и тем, что под шапкой «Времени» его личная точка зрения приобретала статус официальности. В ответ на обвинение об отходе от чистой журналистики, Доренко возражал: да, он знает, что новости не вправе выражать точку зрения ведущего, которую должен составить сам зритель. Но Россия страшно эмоциональная страна, и если вы преподносите что-то стерильно, то это скучно. «Я делаю передачу так, что люди должны меня любить или любить ненавидеть. Некоторые меня любят, некоторые любят меня ненавидеть. Но они любят меня ненавидеть каждую субботу».1

Справедливость последнего убеждения подтвердилась, как только ведущий на время был снова отстранен от эфира. «А без Доренко скучно», — отреагировала «Комсомольская правда». «Когда его убрали, стало ясно, какая огромная пустота образовалась на его месте», — согласилась «Новая газета».

Пустота просуществовала недолго. С приближением предвыборной кампании ее заполнила новая рубрика — «Авторская программа Сергея Доренко».

Технология атаки

Журналисты, освободившие себя от необходимости отвечать за достоверность сообщаемых ими фактов и давать соперникам равное право голоса, вели эфирные схватки под знаменами олигархов. Для достижения цели использовались любые средства. Михаил Леонтьев, не стеснявшийся в выражениях по адресу Березовского, когда работал на лужковском ТВ-Центре, развернул орудия в обратную сторону, как только оказался на ОРТ, и добавил язвительности в оценках: «Московская система — это крысятник такой. А Юрий Михайлович — это председатель крысятника. Кадровая политика осуществляется путем слабо регулируемого загрыза».

Запретить каналам долбать друг друга никто не может, признавался в «Известиях» Николай Сванидзе. «У нас нет технологии защиты, есть только технология атаки… Дайте мне любой объект — и я из него сделаю просто кашу».[77]

Для начала Доренко обвинил Лужкова в покупке жеребца в Гер-мании за 30 тысяч долларов и в приобретении роскошного особняка в Карловых Варах. Затем изобличил беззаконные акции — о переводах мэрией огромных сумм на счета в иностранных банках и о будто бы полученных Лужковым участках земли в Испании взамен установлен-ного /за наш государственный счет, разумеется/ памятника Церетели.

За эксклюзивными интервью Доренко вылетал в Германию и Испанию, где заодно «обнаружил» шикарные дома и участки, принадлежащие отечественным олигархам /соперникам Березовского/, куда его отказалась впустить охрана. /Газеты тут же сообщили, что еще недавно он сам гостил с семьей у тех же олигархов в упомянутом доме, где ему был предоставлен «БМВ» и личный повар/.[78]

Но как вскоре выяснилось, все это была лишь артиллерийская подготовка перед генеральным ударом.

Подтасовки, нелепицы, алогизм, мания величия, блеф — такими оценками награждала его выступления пресса. И в то же время астрономически росли рейтинги популярности. «В нашей субботне-воскресной телеаналитике информации — ноль, доказательств — никаких, а давление на слабую и неустойчивую психику обывателя — всех всякой меры». «Почему Доренке можно, а мне нет? — восклицала Е. Рыковцева /«Московские новости»/. — Да потому, что и меня и мою газету на следующий день легко разоблачат… «Бред, халтура, демагогия!»… Потому что выгонят с работы за профнепригодность. А вот Доренко не выгоняют…».[79]

Его называли информационным шантажистом и киллером, обвиняли в персональном садизме, присущему скверному ребенку, который с наслаждением отрывает лапки лягушечке и рубит по кусочкам хвостик кошечке. Требовали психиатрической экспертизы. «Мой профессиональный диагноз? Доренко абсолютно здоровый негодяй», — заверила академик и врач-психолог. — Здесь речь идет не о патологии, а о нравственности».[80] /«Уже доказано, что современный журналист имеет право быть подлецом, — предостерегал в свое время Леонид Жуховицкий в «Пресс-клубе» на встрече, посвященной феномену Доренко /27.04.98/. — Теперь пытаются доказать, что современный журналист не может не быть подлецом»/.

«Я лично пишу о нем в последний раз, — не выдержала доренковских выступлений И. Петровская. — И пишущих коллег призываю из санитарно-гигиенических соображений эту фамилию в своих обзорах не упоминать… Отныне о его программе — как о покойнике: или ничего, или хорошо. Но последнее будет означать, что меня пытали».[81]

Диссонансом прозвучало лишь мнение Березовского. «Я просто восхищаюсь программой Сергея Доренко», — заявил он «Новой газете», объяснив, что экстремизм — это такая типичная особенность русской натуры.[82]

Появление подобной программы на ОРТ вполне отвечало представлениям руководства канала, уверенного, что средство коммуникации — это в первую очередь средство манипуляции. «Объективная аналитика не существует и не может существовать, — утверждал генеральный директор К. Эрнст за два года до этих событий, когда был еще генеральным продюсером. — Аналитика на ТВ — это всего лишь игра, а не реальность. И вопрос в том, кто лучше и искуснее в такой игре преуспел».[83]

Никакой ответственности за выступления Доренко канал не несет, — в свою очередь уверяла корреспондента газеты «Мир за неделю» руководитель Дирекции информационных программ Татьяна Кошкарева. Его рубрика, объясняла она, не информационный выпуск — это авторская программа. А единственное отличие журналиста от Художника с большой буквы заключается в том, что он имеет дело с фактами.

«Я всегда являю собой образец и эталон политкорректности, — утверждал поначалу и сам Доренко. — У меня всегда ко всему прилагается печать, подпись или платежка».[84] На экране, и в самом деле, мелькали копии платежных поручений, звучали города и названия банков. Однако то, что является доказательством на бумаге и может быть подтверждено или опровергнуто в суде, — не довод для экранного журналиста. Сколько-нибудь внимательному зрителю аргументы Доренко представлялись не более убедительными, чем пресловутые семнадцать чемоданов Руцкого, на которые тот ссылался в Государственной Думе.,

Понимая, что, настаивая на фактологичности своих версий, он выглядит все менее доказательно, Доренко сменил пластинку. Отныне он не имел больше дела с фактами. «У меня программа не фактов, а мнений, — повторял он в многочисленных интервью. — Меня смотрят… Вот и все». Словом, если комментарии расходятся с фактами, то, опять же, тем хуже для фактов.

Но апелляция к собственному мнению в устах Доренко звучала не менее пародийно, чем его признания в вечной верности заповедям Нагорной проповеди. На ум тотчас приходил анекдот, когда чиновник входил в кабинет начальника с собственным мнением, а выходил из кабинета с мнением начальника.

Боевая задача, поставленная перед обоими, выступавшими от имени государства, каналами, была единой — дискредитировать всеми доступными средствами блок «Отечество — «Вся Россия» /в интерпретации Доренко «Отечество минус Вся Россия»/.

Директор томского «ТВ-2» рассказывал, как в начале предвыборной кампании получил из Москвы два предложения. Первое — показать шесть уже готовых откровенно «антилужковских» информационных сюжета, четыре из которых содержали неподтвержденные оскорбления. Второе — за приличные деньги сделать несколько блиц-интервью на улицах города. /При этом 60 % томичей должны были высказаться за блок Жириновского/.

Избирательные блоки и телеканалы становились все менее разборчивы в средствах. «У меня складывается ощущение, что московское телевидение… «обалдело» от собственного величия, — признавался Михаил Пономарев, руководитель информационного вещания ТВ-6, на дискуссии о ходе предвыборного процесса. — Произошла подмена понятий: мы не освещаем события, а стали их участниками и очень хотим стать не просто участниками, а главными героями этих событий».[85]

Наиболее эффективным, по мнению политтехнологов, оставался популисткий подход. «В чем суть наших разногласий с моим напарником Сергеем Доренко? — размышлял Николай Сванидзе в тот год, когда оба вели «Подробности». — Он считает, что нужно идти за зрителем. Я же считаю, что зритель должен идти за мной».[86] «Своими» Сванидзе считал интеллигенцию и политизированные слои общества. Зато умение ориентироваться на самые широкие вкусы принесло Доренко невероятную популярность, достигшую пика в период последних выборов. И уже трудно было сказать, кто за кем идет — Доренко за зрителем или зритель за Доренко.

Игра на публику была способом его самоутверждения. Некоторые критики считали, что он создал новый тележанр «народной аналитики». Это было явным преувеличением. Аналитика и массовое сознание — антиподы. Кто умеет вводить толпу в заблуждение, тот легко становится ее повелителем, — еще сто лет назад утверждал автор «Психологии толпы» Гюстав Лебон. Тот же, кто стремится ее образумить, считал он, всегда оказывается ее жертвой. Роли жертвы Доренко предпочитал роль народного трибуна, задача которого — не исследование истины, а увлечение масс. /«Мой жанр — это мой способ быть со своим зрителем»/. Оружие такого трибуна — не логика, а риторика Не сомнение, а бесстрашие. Готовность в любую минуту указывать — кто виноват.

Это было еще одно воплощение митингового мировосприятия.

Словно убедившись в справедливости лебоновского утверждения, изменил своим принципам и Н. Сванидзе, изменив тем самым и своим зрителям. /На войне как на войне/. В программе «Зеркало» он «рассекретил»» учебный спецфильм МВД, предназначенный для внутреннего просмотра работниками правоохранительных органов, и выдал его за журналистское расследование, демонстрирующее беспомощность московской милиции и смертельную угрозу, нависшую над столицей. НТВ, попытавшееся разоблачить фальшивку, было тут же объявлено активным участником информационной войны, а требование журналистской корректности — стремлением любыми путями обелить столичного мэра /а, значит, и «Отечество — Вся Россия/.

Принципу обеспечения равных прав противопоставили право сопернику — быть постоянной жертвой. В такой ситуации, разумеется, необходимо определиться и самому ведущему — кого защищать и с кем соответственно воевать. При всей своей экстравагантности Доренко был удивительно предсказуем, а круг его мишеней известен заранее, очерчивая круг недоброжелателей Березовского. В этом смысле он, можно сказать, был жертвой своих собственных жертв. Постоянные жалобы журналистов «как трудно в наше время быть независимым» устранялись удобным доводом — зависимость открывает возможности для полного самовыражения. Достаточно, чтобы твои взгляды совпадали со взглядами твоего хозяина.

«Новости — наша профессия». У сотрудников НТВ этот лозунг имел рабочую версию: «Делать новости — наша профессия». Но если не считать обязательным добиваться достоверности и всесторонности материала, то можно делать новости, не опираясь ни на какие факты. Достаточно, чтобы у публики возникало впечатление достоверности.

Именно к созданию «впечатления» все чаще стремились инициаторы журналистских исследований, стремившиеся прежде всего ошеломить результатом. «Сенсация — наша профессия».

«Сенсация! Тайное хобби Пушкина», «Найдены «засекреченные» работы», «Пушкин о пушках»- под такими анонсами некто Л.Вяткин опубликовал в наши дни результат своего открытия. Оказывается, великий поэт /солнце русской поэзии/ с увлечением проводил важные испытания артиллерийских орудий на Волковом поле. Вяткин даже обнаружил публикацию А. Пушкина в журнале «Невский зритель» за 1821 год. Публикация называлась «Примечание на литье артиллерийских орудий». Последние сомнения отпали, когда ученый выяснил, что автор публикации — действительный член Вольного общества любителей российской словесности. Кто же это, как не всеми нами любимый классик? Ведь Пушкин — это «наше все».

Сенсацию разоблачили эксперты, прочитавшие этот бред, напечатанный в газете «Совершенно секретно» и журнале «Слово». Никогда, объяснили они, наш классик членом этого общества не был и даже его не посещал. Подлинный автор публикации в «Невском зрителе» — писатель и боевой офицер, капитан лейб-гвардии Андрей Викторович Пушкин.[87]

Подобного рода «открытия» в отношении нынешних политиков Доренко делал еженедельно. И обнародовал тиражами, несопоставимыми с любой газетой или журналом. Правда, сенсации носили не столько научный, сколько уголовный характер. В начале года он обвинил в государственном заговоре премьер-министра: «На этой неделе мы стали свидетелями передела власти. Фактически Примаков пытался отстранить Ельцина… Что ж, один из двух стариков оказался здоровее другого и намерен этим воспользоваться».

В конце того же выпуска ведущий сообщил, что приемный сын Примакова возглавляет подозрительную компанию «Трансаэро», а его жена замешана в неблаговидных финансовых махинациях. На следующий день газеты опровергли информацию как абсолютную ложь. Никакого отношения семья премьер-министра к указанным лицам не имела. В тот момент этот выпад стоил ведущему очередного отстранения от работы / на экране возникла очередная «огромная пустота»/.

Но стоило Примакову впоследствии, когда политическая ситуация изменилась, возглавить вместе с Лужковым «Отечество — Вся Россия», как Доренко /точнее, Березовский устами Доренко/ обвинил его в организации покушения на Шеварнадзе. Версию опроверг Шеварнадзе. Затем на свет был извлечен некий Андрей Батурин, опять же якобы замешанный в финансовых операциях и приходившийся родным братом Елены Батуриной — жены Лужкова. Оказалось, что у жены Лужкова нет брата Андрея.

Следующим стало обвинение Лужкова в убийстве американского гражданина Тейтума, причастного к денежным аферам, связанным с гостиницей «Редиссон-Славянская». При этом будто бы брат Тейтума, движимый чувством мести, прилетел в Москву для встречи с тогдашним директором ФСБ. Газеты тут же опубликовали ответ бывшего директора, заявившего, что он никогда не встречался с упомянутым братом уже по той причине, что у Тейтума вообще нет брата.

Доренко демонстративно и регулярно /вероятно, вовсе о том не думая/ нарушал статью закона печати о невмешательстве в частную жизнь. Это не помешало Т.Кошкаревой назвать его все более набирающую популярность программу «совершенно новым жанром». Но «газетные утки», даже если считать их жанром, то далеко не новым /хотя по прежнему сильнодействующим/. В электронную эпоху газетные утки обрели телевизионных сестер, а сезон размножения перенесли с 1 апреля на предвыборные компании.

Ярким эпизодом в программе Доренко стал репортаж из зала суда, где подсудимым был сам ведущий. Не успел еще Юрий Лужков, не выдержав издевательств в свой адрес, подать в суд на обидчика, как тот оповестил население всей страны о том, что все московские суды подкуплены самим мэром, а адвокат Лужкова, когда-то защищавшая сайентологов, не иначе, как сама является членом преступной секты.

На предварительное заседаний суда ведущий явился в сопровождении съемочной бригады, чтобы встать за решетку: «Если Лужков будет продолжать нападать на прессу, то мы все здесь будем». После чего тут же покинул здание.

«Сайентологи и Лужков против меня, — говорил он с экрана с интонацией борца, готового до конца защищать всю правду, несмотря на превосходящие силы противника. — Лужков считает, что я ущемил его честь и достоинство…». На заключительное судебное разбирательство виновник, разумеется, не явился, но съемки заседания показал в подробностях. Само по себе /лексика судьи, например/ это заседание могло бы служить замечательной сценой из сатирического спектакля.

Ведущий безусловно обладал полемическим даром. Всячески подчеркивал, что вынужден сражаться с суетливым и обидчивым индивидом. «Мы имеем дело с политическим пигмеем, — отзывался он о мэре в одной из своих передач. — Это такой человечек, который бегает у вас на столе и вы можете прихлопнуть его мухобойкой». Доренко как бы не чувствовал разницы между литературными образами, которые создает сам автор, и реальными героями документалиста. Это давало возможность обращаться со своими «персонажами» как с куклами из одноименной программы. Беспечный цинизм /цель оправдывает любые средства/ позволял делать вид, что разницы он не видит. «Хватит дуться как дуся, Юрий Михайлович!» — обращался он к мэру в своем интервью для корреспондента «Скандалов недели».

Зато Доренко полностью утрачивал чувство юмора, как только речь заходила о нем самом. Он даже как будто не замечал, насколько подчас нелепы, приводимые им обвинения /о роли, скажем, Лужкова в насаждении по всей столице тоталитарных сект/. Памфлетист, смешавший литературный жанр с документальным, а метафоры и гиперболы с процессуальным судебным кодексом, всегда рискует оказаться жертвой своих творений. Показав со всем доступным ему сарказмом судебное заседание, ведущий «упустил» лишь одну деталь — судебный процесс им был проигран.

Суд отказался считать обвинения, преподносимые на экране как факты, всего лишь личным мнением комментатора, за которое никакой ответственности тот не несет. Хотя сумму ущерба, предназначенную для возмещения истцу, ощутимо снизил. Именно это последнее обстоятельство позволило проигравшему превознести на экране соринку, «не заметив» бревна.

Программы Доренко — апофеоз манипулятивности.

Оригиналы и имитаторы

Технология атаки, опробованная на поле боя «аналитиками» из ОРТ и РТР, привела к непредвиденным результатам.

Евгений Кисилев, обнаружив, что с каждой неделей уступает в популярности Сергею Доренко, утратил самоуверенность и впервые усомнился в истинности избранной прежде тактики. В ноябрьском выпуске «Итогов» он публично отказался от еженедельной демонстрации рейтингов конкурирующих политиков, чтобы, как сам отметил, не вводить людей в заблуждение. Но решение, к сожалению, запоздало. К этому времени уже все аналитические программы регулярно показывали такие опросы, в которых проценты рейтингов кандидатов зависели от того, на каком канале они демонстрировались. Зрители шутили: отчего бы кандидатам не раскошелиться на бюро прогнозов, чтобы в сводку погоды наиболее щедрым накидывали несколько лишних градусов.

«Отрезвление» Кисилева совпало с завершением строительства новой студии НТВ и появлением еженедельной рубрики «Глас народа». По мнению телекритиков в этой программе ведущий словно родился заново — в качестве модератора. Таких драматичных и предельно корректных дебатов у нас еще не бывало. Затянувшаяся за полночь встреча Анатолия Чубайса с Григорием Явлинским оказалась не только столкновением двух политиков, но и двух характеров, если даже не мировоззрений. Мнения зрителей /за экраном и в студии/ раскололись. Дебаты обсуждали еще долгое время спустя. Так что встречу вполне можно было назвать передачей года.

Не менее захватывающей оказалась полемика между Алексеем Венедиктовым /радиостанция «Свобода»/ и Михаилом Леонтьевым /ОРТ/, согласившимся на дискуссию вместо не явившегося на передачу Доренко. Дискуссия развернулась вокруг новообращенных понятий «ангажированность», «манипуляция», «компромат»…

«Я не понимаю, что называется компроматом. Есть факты и есть фальсификация фактов. Журналисты занимаются фактами», — настаивал Венедиктов. Леонтьев был сторонником совершенно другой постановки вопроса. Свобода слова — абсолютная самоценность. Это право на выражение собственных мнений /тот же тезис Доренко/, пускай даже эти мнения болезненно воспринимаются обществом. В конечном счете, это даже право на порнографию, в том числе политическую. Факты в такое понимание не вписывались. А единственно верное мнение было всегда своим. /«Леонтьев из тех телеведущих, у которых нет вопросов, а есть ответы», — заметил один из критиков/. И никогда, заявил Леонтьев, своих взглядов он не менял. Тем более в области экономики.

Но почему надо критиковать только своих политических противников? — недоумевал Венедиктов. — А какие экономические взгляды, скажем, у господина Шойгу… или у господина Путина? «В первый же день, когда Путин выступил в Думе с некоторыми экономическими взглядами, — запротестовал Леонтьев, — я его назвал неокантианцем хреновым».

Мы живем в цивилизованном обществе, возмутилась присутствующая на встрече Ирина Петровская. На улице, в подъезде, в общественном транспорте мы можем сказать, что кто-то «хреновый. Но в общенациональном эфире… тем более, когда речь идет о премьер-министре…

Удивило ее и утверждение ведущего о том, что свои взгляды тот никогда не менял. Достаточно взять его передачи двухлетней давности…. Что же касается порнографии, то под нее в цивилизованном мире отводят специальные места. Эти картинки продают в специально напечатанных конвертиках. Чтобы, не дай бог, дети не имели к ней доступа.

Такие рассуждения вывели Леонтьева из себя. «Все, что я читаю у Петровской, это все время погоня за какими-то пустяками — этикой, чем-то там еще…». Телезрителей не надо считать недоразвитыми людьми, продолжил он свою мысль. Любой из них, если чего-то не понимает, в состоянии нажать кнопку на телевизоре. Мы не должны их воспитывать.

Все те же знакомые аргументы. Дебютанты-ведущие, как правило, полагают, что все, кто их слушают, — люди того же круга, что и они. И демонстрируют очень зыбкое /а, чаще всего, никакое/ представление о психологии восприятия, не говоря уже о педагогике массовых коммуникаций /сознают ли сотрудники СМИ эту роль или не сознают/.

Газеты и книги рассчитаны на своих читателей — на определенный возраст, степень образования, круг интересов. Эфирное время центральных каналов в «час пик» — подобно, скорее, школьному классу. где на урок единственного учителя собрались все ученики с первого по седьмой. Можно, конечно, рассказывать старшеклассникам о строении органов размножения у млекопитающих, полагая, что малыши в это время не станут слушать того, чем им не надо знать, а будут мечтать о прекрасной царевне и Красной шапочке.

Роль коммуникатора возрастает по мере увеличения тиражей, а характер выступления не может не учитывать масштабов аудитории. Воспитания требуют не столько зрители, сколько ведущие /не говоря уже о руководителях этих ведущих/. Но для них совершенно дико звучит догадка о том, что ответственность ведущего перед зрителем важнее, чем его зависимость от зарплаты или ангажированности канала.

Система возражений в таких случаях всегда одинакова. Праву героя на личную жизнь противопоставляется право журналиста на информацию. Упреку в том, что твой талант покупают, — значит, я что-то стою, почему же не покупают других? Обвинению в том. что ты манипулируешь фактами — а кто не манипулирует? Нападки на то, что ведущий излагает позицию спонсора, отклоняются встречным доводом: у меня со спонсором совпадают взгляды.

«Пусть встанет журналист, который работает без денег!» — восклицал Леонтьев, уверенный, что ситуация, при которой он оказался на телевидении, единственно возможная, если не вечная. «Все манипулируют, все каналы…, - уверял он, явно раздраженный услышанными в свой адрес упреками.

В заключение обнаружилось, что закона о печати он никогда не читал, а то, что здесь услышал, его «ужаснуло».

«Мы хотим свободы слова, но при этом чтобы кто-то нас защитил от Доренко, — размышляла одна из зрительниц на трибуне. — А кто нас будет защищать? Специально созданная комиссия, которая станет цензурой? А цензуру мы не хотим… Так, может быть, свобода слова требует от нас жертв?»

Во всем мире, у телекомпаний существуют этические кодексы, возражала Петровская. Это не цензура, а процесс саморегуляции.

В прологе передачи аудитории представили результат опроса общественного мнения москвичей. «Существует ли у нас свобода слова?» и «Должна ли свобода слова быть чем-то ограничена?». В первом случае утвердительно ответили 62 %, во втором — 59 %.

Совпадение большинства в обоих случаях могло показаться странным. Но если вопросы прозвучали бы, скажем, так: «Считаете ли вы необходимой свободу передвижения?» и «Нужны ли правила уличного движения?», большинство бы и здесь в обоих случаях проголосовало «за». Ведь стоит отменить эти правила во имя еще большей свободы и объявить желтый свет светофора попыткой цензуры, а красный — абсолютным рецедивом тоталитарности, как все морги сразу же окажутся переполнены трупами пешеходов, а заодно и водителей, наконец-то, получивших возможность на себе испытать всю прелесть жизни без всяких ограничений.

Второй неожиданностью оказалась реакция московского мэра.

Еще недавно подвергавший жестокой критике президента, его кремлевское окружение и преступное молчание в ответ на обвинения в финансовых злоупотреблениях «семьи», Лужков вдруг сам оказался мишенью точно такого же рода критики. Из недели в неделю федеральные каналы подвергали сомнению его беспорочность. «Доренко документально информирует нас, за что ему большое спасибо», — писали зрители. «Если Лужков не виновен — пусть доказывает в суде».

В то время, как реакция президента на неослабевающую критику в течение нескольких лет состояла в отсутствии всякой реакции /такую же тактику он советовал публично и Примакову/, Юрий Михайлович растерялся. Это было заметно по его поведению в кадре, по попыткам неуклюжих оправданий, позволявшим заподозрить, что мэру есть, в чем оправдываться. По сути, он оказался в положении марктвеновского героя — жертвы бесстыдных выпадов желтой прессы. «Политиком становиться только тот, кто был укушен журналистом и выжил, — заметит впоследствии один из кремлевских технологов. — Для Лужкова сама идея о конкуренте стала потрясением основ».

И все же неспособность «держать удар» /свойственная, как выяснилось, и Примакову/ оказалась не самым большим недостатком мэра.

Нелепость обвинений по его адресу настолько бросалась в глаза, что у большинства телезрителей /в первую очередь москвичей/ вызывала, скорее, сочувствие, чем сомнение. Именно «эффект Ельцина», как известно, позволил тому в свое время оказаться президентом России вопреки всем мерам противодействия, предпринятым Горбачевым /а, точнее, благодаря им/.

Основным просчетом Лужкова стала попытка открыть ответный огонь из орудий того же калибра, что у соперника, иными словами, перейти в контратаку, используя бесчестные методы своего противника. На канале ТВЦ, подвластном мэру, появились две новых рубрики — «Секретные материалы» и «Мыло». Ведущим первой программы стал Александр Хинштейн, журналист «Московского комсомольца», большинство своих публикаций посвятивший разоблачению Березовского и открыто использующий материалы спецслужб. /Задержанный однажды дорожной милицией и предъявивший им удостоверение на имя капитана Матвеева, он со временем перестал скрывать свои тесные отношения с этим ведомством/.

Вести вторую программу предложили Светлане Конеген. Давно создавшая себе эксцентричный облик, на этот раз она выступила в роли «политической клоунессы». Пыталась опровергать Доренко и пародировать его выходки. —

«Мне нравится Лужков, — признавался как-то Доренко в интервью популярной газете. — По моей оценке он жуликоватый и очень непосредственный человек. Он лучше своего окружения». Стареющий мэр был человеком, на его взгляд, несчастным и одиноким. Очень хотел, чтобы его любили избиратели. Но в то же время он нравился ведущему как персонаж — был «шоупригоден».

В одной из передач он нарисовал на экране бесславное будущее своего «героя». Лужков уходит в отставку. От него отворачивается собственное окружение /«камарилья»/. За ним охотятся правоохранительные органы. Его разыскивает Интерпол. И в этот момент на помощь ему приходит… первый канал. «Я бегу из страны лично вместе с Лужковым. Мы попробуем перейти границу Аргентины с Парагваем — инкогнито…». Но Лужкова, пояснил ведущий, необходимо замаскировать. В мужчину. При помощи электронной графики Доренко примеряет Лужкову поочередно внешность Фиделя Кастро, Че Гевары, Мао Дзе Дуна и Хо Ши Мина. Типичная сценка из передачи «Куклы» с тем исключением, что прототип — реальная фотография.

Через несколько дней ту же операцию в своей программе проделала Конеген. На этот раз с самим Доренко — «дворнягой Березовского». Тот поочередно представал на экране в роли Гитлера, Сталина, Мадонны и Джексона. Выбор персонажей не менее хлесткий, но оригинал оказался талантливей имитации. Громкий лай ОРТ отзывался на ТВ-Центре жалким тяфканьем.

Различие было не только в уровне исполнителей, но и в размерах аудитории.

Единым оставался лишь буффонадный характер спектакля. Хотя в постановке ТВЦ не хватало азарта и беззастенчивой карнавальной наглости, отличавшей Доренко. Станислав Говорухин подошел к «портрету» Доренко с угнетающей серьезностью и публицистическим пафосом. «Лучшие сорта лжи делаются из полуправды», — цитировал он высказывания Геббельса. /«Лужков признает во мне не только журналиста национального масштаба, но и политика национального масштаба. Это мне льстит», — заметил однажды Доренко/.

Отныне сражения на экране носили двухсторонний характер. ОРТ против НТВ и наоборот. Кремль против столичного мэра, а Лужков, в свою очередь, против администрации президента /блок «Отечества — Вся Россия» против блока «Единства»/. На каждый удар отвечали ударом. И трудно сказать, какие из них сказались печальней на репутации мэра столицы — нанесенные Доренко или же им самим.

«Нарушены все нормы корпоративной этики. Никогда еще в истории российской прессы журналисты не били в спину своих коллег, — писали сами же журналисты. — Из вечера в вечер за противостоянием олигархов наблюдает страна. Иностранцам объясняют, кому какой канал принадлежит. Объясняют, что информация отдельно взятого одного канала — на 99 % необъективна».

Ошеломленные зрители следили за тем, как Доренко изобличает Лужкова на канале Березовского в то время, как Хинштейн делал то же самое с Березовским на канале Лужкова. При этом оба ведущих по закону о выборах не имели на это права, поскольку их жертвы — зарегистрированные кандидаты. Хинштейн же вдвойне нарушал закон, так как был и сам кандидатом, баллотирующимся в Думу.

Пропагандистская истерика приводила к абсолютной противоправности. /Программы новостей ОРТ посвятили «Единству» в два раза больше времени, чем «Отечеству — Вся Россия»/.

Размежевание журналистов на антиподов, оценивающих любые действия «своих» и «чужих» политиков только со знаком минус или знаком плюс, сводило живую реальности к лобовому позитиву и негативу. Каналы становились зеркальными перевертышами друг друга. А задачи журналистов упали до уровня агитпропа. Парадокс заключался в том, что советская пропаганда, казалось бы, уходившая в прошлое по мере демократизации общества, взяла публичный реванш на выборах, то есть в самый высший момент демократии.

Но это означало, что информационные войны — явление в нашей стране не новое, а вполне советское, родовое.

Традиционный поиск врага, для изобличения которого годятся любые средства. Самоценность факта и плюрализм мнений, рисуемые как буржуазные выдумки. Стопроцентная ангажированность каналов /олигархи всего лишь растаскали на части руководящую роль компартии/. Разница состояла в том, что вместо внешнего врага /капиталистический мир/, мы получили множество внутренних, находящихся рядом. А отсюда градус ненависти и нетерпимости.

Читайте чужие письма

В дни предвыборной кампании телевидение повторило прекрасный старый фильм «Чужие письма». Ученица, влюбленная в свою учительницу, тайком прочитала ее интимные личные письма, содержание которых сразу стало известно классу. Разразилась драма. «Я, видимо, пропустила самый первый урок, — жалуется учительница старой женщине, у которой училась когда-то сама, — не сумела им объяснить, почему нельзя читать чужие письма. И сейчас объяснить не могу». «Но это же так просто, — отвечает ее собеседница. — Чужие письма читать нельзя, потому что…ну, потому что чужие письма читать нельзя».

Если человек не считает зазорным распечатать чужое письмо, то ему следует быть готовым к тому, что кто-то распечатает и его собственное. Если не видит греха в том, чтобы подслушать чужой разговор /для пользы дела/, да еще и обнародовать этот разговор /опять же для пользы дела/, то пускай не удивляется, что со временем будут обнародованы и его интимные разговоры.

РТР продемонстрировало тайно отснятую пленку любовных шалостей генерального прокурора /до этого телевидение уже обнародовало аналогичную пленку министра юстиции/. Затем ту же пленку еще раз показал Доренко на ОРТ — «в целях дезинфекции общества» /и снова для пользы дела/. Были ли съемки документальными или всего лишь фальсификацией, для инициаторов демонстрации значения не имело. Первого урока в своей жизни они не усвоили /а, может быть, прогуляли/. То, что мы знаем с детства, писала Цветаева, мы знаем навсегда. Но и то, чего не знаем с детства, мы тоже не знаем навсегда.

НТВ отказалось показывать пленку, «изобличающую» генерального прокурора. Но это не помешало каналу продемонстрировать откровения Коржакова /явно прогулявшего все нравственные уроки/ и обнародовать перехват телефонных бесед Березовского и Удугова. Полагая, что цель оправдывает любые средства, мы как-то забываем, что рано или поздно оказываемся этой целью сами.

«Как вы можете печатать подобные материалы», — поинтересовался интервьюер «Четвертой власти» у главного редактора «Московского комсомольца». Тот ответил в том духе, что такими материалами редакция просто завалена и надо же как-то давать им выход. Получалось, что журналисты находятся едва ли не в тупиковом положении. Что их ситуация безальтернативна. «Пороть мужика гнусно. Но что мы можем ему предложить взамен?», — заметил один либеральный юрист еще в прошлом веке.

Борцы информационной войны не считались со средствами. /«В дерьме брода нет», — высказался один из ее участников/. Защищая столичного мэра от компроматов первого канала, «Московский комсомолец» напечатал статью о сексуально ориентации генерального директора ОРТ. Опубликовал фактические сведения /слухи?/ о баснословных гонорарах Доренко, о его счетах в банках, породистых скакунах и автомобилях, а также номер его домашнего телефона.

В истории российской литературы Фаддей Булгарин сохранился не автором бестселлеров прошлого века, а сочинителем доносов в III отделение собственной его величества канцелярии, в которых сводил счеты с Белинским, Пушкиным и Некрасовым. Сотрудник тайной полиции демонстрировал таким образом свою собственную благонамеренность. Секретные службы всего мира утверждают, что не могли бы работать, не опираясь на сотрудничество «источников» и «осведомите- лей». Но до сих пор эти сочинения как-то не приято было публиковать.

В разгаре информационной войны телевидение, по существу, легализовало доносы. Существуй в наше время Фаддей Булгарин с его энергией, он несомненно имел бы свою рубрику в телеэфире. «Многие журналисты очень любят морализировать на тему — можно или нельзя использовать те или иные материалы, можно или нельзя сотрудничать со спецслужбами, публиковать распечатки разговоров, — размышлял на экране Александр Хинштейн /«Четвертая власть», 23.05/. — Я не вижу в этом ничего такого, чтобы задуматься о какой-то моральной состоятельности… Я сижу в кабинете, и у меня стоит телефон доверия…».

Михаил Леонтьев, вступив в экранный поединок с Хинштейном-Матвеевым /«двойным агентом госбезопасности», «человеком, который работает сливным бачком»/ первым обнародовал медицинскую справку своего заклятого недруга /диагноз — вялотекущая шизофрения/. А «Скандалы недели» /ТВ-6, тот же Березовский/ немедленно усомнились в праве больного быть выбранным в Думу.

«За мной следят», — с возмущением объявил Хинштейн в своей рубрике «Секретные материалы» /ТВЦ/, продемонстрировав на экране рукописные странички с номерами домашних, дачных и мобильных телефонов Березовского и его знакомых.

Кульминацией стало обращение главного редактора «Московского комсомольца» о злодеяниях аналитических телепрограмм, опубликованное в своей же газете /«Сатана вам в помощь, господа абрамовичи!»/. «За мной ведется слежка и мои разговоры прослушиваются», — сообщал редактор. У старых товарищей и знакомых пытаются выведать информацию о его прошлом: с кем он был близок, в каких компаниях бывал, с кем пил и с кем спал.[88]

Ссылаясь на цифры опросов, инициаторы подобного рода методов сбора «материала» нередко уверяют, что эти цифры говорят о «рейтинге доверия» к ним читателей или зрителей. О том же твердят и авторы «Дорожного патруля». Но с таким же основанием на доверии публики могли бы настаивать наркодельцы и издатели порнографии, будь они заинтересованы в проведении рейтингов.