Царские охоты князей и царей

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Царские охоты князей и царей

«Довольно охоты, чтобы гоняться за шведом».

Петр I

Примечательно, что охотничьи забавы времен Киевской Руси были куда более демократичными, нежели при «развитом социализме».

Славянские князья зверя гоняли повсюду, но в отличии от своих западноевропейских собратьев по трону простой люд права охоты не лишали. А в монастырские земли даже наместникам из Золотой Орды ход был заказан.

Славянские вожди именовали охоту «трудом», ибо она была отнюдь не забавой, а одним из главных источников дохода, а также школой боевых искусств. Заядлый охотник Владимир Мономах на звериных ловах частенько на всем скаку падал с коня, дважды разбивал голову, обдирал руки и ноги, тур метал его рогами вместе с конем, олень и лось пробовали на князе силу копыт, вепрь обдирал одежду у бедра, медведь у самого колена проклад прокусывал, но бахвалился Мономах: «Бог невредимым меня сохранил». А вот князю Василию III не повезло — умер прямо на охоте.

Демократичные законы наших предков держали элиту Киевской Руси в узде. В 1135 году новгородцы посадили в темницу своего князя Всеволода Мстиславовича за то, что придавался охотничьим забавам в ущерб государственным делам.

В 1265 году «Господин Великий Новгород» подписал с Ярославом Ярославовичем договорную грамоту, четко определявшую его охотничьи владения. Однако князь нарушил договор и «бил уток на Волхове, гонял зайцев по полям», вторгшись во владения черни. Возмущению новгородцев не было предела. Они избили друзей и советчиков князя, разграбили их дворцы, а к самому Ярославу Ярославовичу отправили на Городище послание:

«Ты, княже, неправду почто чинишь, и много ястребы и соколы держишь? Отъял еси у нас Волхов гоголивые ловцы и иные воды утечь ими ловцы, а псов держишь много и отъял еси у нас поле заечьими ловцы… и иныя многи вины твои, княже, и мы ныне, княже, не можем терпети твоего насилия, пойди, княже, от нас добром, а мы себе князя добудем»[1].

При Борисе Годунове царские охоты начинают приобретать дипломатический характер, а ловчие соколы ценятся дороже, чем алмазы и даже знаменитые сибирские соболя.

Петр I дипломатические вопросы решал иным путем, а к охотничьим утехам относился с пренебрежением, как к «азиатчине». Однажды бояре, озабоченные пристрастием юного Петра к «потешным» играм и иностранным обычаям, решили его отвлечь, пригласив на охоту. Тот согласился, но приказал проводить охоту без слуг. И случился великий конфуз: без опытных егерей борзые разбежались, ловчая птица разлетелась, а сами высокородные охотники заплутали в лесу.

«Знаете, — сказал после такой горе-забавы молодой самодержец, — царю подобает быть воином, а охота есть занятие холопское».

Екатерина II по ее собственному признанию была очень равнодушна к охоте, но страстно любила верховую езду и чем больше находила в ней опасности, тем она была ей милее, однако своим придворным развлекаться не мешала и именно при ней в России появляются первые охотничьи домики да царские зверинцы — в Петергофе, Царском селе, Гатчине, Александровской Слободке.

Не жаловал охоту и Павел I, больше увлекавшийся яхт-парадами. Александр I охотился редко, да метко. 6 октября 1808 года в Эттерсберге он встретился с Наполеоном. Императоры «самым искренним образом» поцеловались и обменялись орденскими лентами, а затем устроили небывалую пальбу, завалив за раз 47 королевских оленей.

Но основать на Руси настоящие царские охоты суждено было Александру II. Страсть предков пробудилась в его душе рано — 13-ти лет от роду. За охотами будущий царь забывал об учении, чем сильно гневил своего батюшку, за что и нес наказания. Воссев на трон, он вволю дал «прикурить» и медведям, и зубрам, и секачам.

С осени 1860 года, одним из мест закрытых царских охот, наравне с Гатчиной и Петергофом, объявляется Беловежская Пуща. Здесь немедленно возводят охотничий дворец, причем местные крестьяне на своем сходе постановляют подвозить камень для дворца безвозмездно, на что Александр II отвечает: «Благодарить, но за работу заплатить».

Въезд императора в Пущу обставляется помпезно. Дорога через вековой лес по обе стороны освещается кострами да смоляными бочками, у дворца шипит фейерверк, сверкает иллюминация, толпы крестьян кричат «Ура!».

Интересная деталь. В те времена царские охоты не считались закрытым «действом». Напротив, о них сообщала пресса, выпускалась масса шикарных фолиантов с цветными иллюстрациями и сам академик Самокиш да известный художник Васнецов почитали за честь изображать сцены из государственных охот. Да и простой люд, при желании, допускался, дабы поглазеть на царя-батюшку.

Завтрак для Государя приготовляли на месте охоты, недалеко от зверя. Немного расчистят снег, приготовят стол, здесь же, в сторонке, разведут плиту и завтрак готов. Государь подходил к столу, делал рукою жест, приглашающий к еде. Все подходили, окружали стол и завтракали стоя, стульев не полагалось.

Великолепная картина: государь и вся свита одеты одинаково, только рослая и величественная фигура государя выделяется из группы. Во время завтрака на охоте нередко собирались крестьяне из соседних деревень, особенно отставные солдаты с Георгиевскими крестами поверх армяка. Государь подходил к ним, милостиво беседовал, спрашивая, в каком полку служили, затем указывал, чтобы выдали по рублю, а Георгиевским кавалерам по три.[2]

Это уже в наши дни «хрущевско-брежневские охоты» превращались в пост № 1, а журналисты за малейший намек о них в прессе вмиг оказывались безработными. И по жестокости своей советские спецсафари перещеголяли знаменитые «александровские» охоты, хотя сделать это было довольно трудно.

«Ружейный огонь не прекращался в течении двух часов. Убитая и раненая в это время дичь в большом числе лежала на своем месте охоты. До 80 собак, спущенных со свор, терзали ее, не обращая более ни на что внимания и не чуя вновь выгоняемых зверей, которые пугались убитых и, не будучи преследуемы собаками, бежали назад… По предварительному условию не положено было стрелять маток и молодых зубров, но чей-то нечаянный выстрел нарушил это условие. Матка была убита наповал и теленок, понуря голову и размахивая хвостом, бегал и оставался между штандами до самого конца охоты… В 4 часа Государь приказал прекратить охоту. В этот день вообще убито 44 зверя, в том числе 16 зубров и 4 кабана, из них Государем убито всего 22 штуки: в том числе 4 зубра и 1 кабан».[3]

Зубров становилось все меньше. 3 февраля 1892 года Александр III утверждает «Правила об охоте», строго запрещающие добычу исполинов Беловежья. Однако через пять лет его наследник Николай II устраивает в Пуще очередную кровавую забаву, стоившую жизни 36 зубрам. А начало XX столетия он ознаменовал еще одной бойней, лишив жизни 45 зубров, 38 лосей, 55 оленей, 138 кабанов, всего 690 (!) животных. Не отставала от самодержавца и ее императорское высочество великая княгиня Мария Павловна. В сентябре 1902 года она со свитой выбила полторы сотни зубров, лосей и кабанов.

Чем меньше в стране остается дичи, тем больше появляется закрытых царских охот. Так, в 1888 году великий князь Сергей Михайлович арендует у Кубанского казачьего войска великолепные угодья на Кавказе. Здесь приказывает проложить шоссе и построить павильон из 50-ти комнат. В 1913 году еще одни спецугодья открываются в Крыму. Из Дагестана туда завозятся туры, с Северного Кавказа — олени, из Беловежья — зубры. Из Ялты в Алушту проводится знаменитая Романовская дорога.

Таким образом, к началу 20-го века российские цари создали для своей утехи несколько высокоразвитых охотничьих хозяйств закрытого типа: Беловежскую Пущу, Гатчину, Измайлово, Кунцево, Спалу, Скерневицы, Крымскую и Кубанскую охоты. Заведовало ими специальное Управление по императорским охотам.

На всем поставила крест Февральская революция. «Симферополь, 6 апреля. Ввиду слухов о том, что во многих местах крестьяне хищнически истребляют животных на бывших царских землях, исполнительный Совет рабочих и солдатских депутатов обратился к населению сел и деревень с призывом принять меры к охране лесов, вод, дичи и животных, памятуя, что все это теперь достояние народное».[4]

Отдадим должное крымскому правительству Соломона Крыма и губернскому комиссару Н. Н. Богданову — они национализируют императорскую охоту в Гатчине и дабы спасти редких животных, срочно утверждают в Крыму национальный заповедник, командируя туда комиссаром молодого и деятельного зоолога Владимира Мартино.

Кстати, и Временное правительство, и немцы, и лидеры крымской буржуазно-демократической республики, и большевики, и деникинские власти оказались едины в одном — заповеднику в Крыму быть. По этому поводу принимались соответствующие распоряжения.

«Граждане! Нельзя остаться равнодушными, видя гибель лучших представителей животного мира крымских горных лесов — оленей, коз, зубров и др. — этой красы и ценности всего края. Встаньте же по городам, селениям и обществам на защиту заповедного леса и его обитателей, строго осудите истребителей благородной дичи — браконьеров и браконьерствующих любителей охоты, устанавливайте, пока не поздно, карающие самовольную охоту правила, помогите в деле охраны чинам лесной администрации, лесной страже, егерям, явите себя достойными гражданами, противоборствующими создающейся анархии в этом деле»[5].

Российская Академия наук подготовила материал о заповедании бывшей Кубанской охоты, но Октябрьский переворот отодвинул его рассмотрение до 1920 года, когда все зубры были там уже практически выбиты.

Беловежской Пуще повезло больше — хозяйственные немцы взяли ее под строгую охрану, командировав для этого своего специалиста, лесного советника Эшериха. Сюда приезжает и известный во всем мире немецкий деятель охраны природы Гуго Конвенц. Его цель — открытие в Пуще Парка Культуры. Идею подхватывают поляки. В декабре 1921 года правительство Пилсудского учреждает в Пуще резерват. С 1939 года и в советской части векового леса создается еще один заповедник — Беловежская Пуща. Казалось, с охотничьими вотчинами покончено навсегда.