<ВНУТРЕННЕЕ ОБОЗРЕНИЕ> С.-Петербург, суббота, 31-го марта 1862 г

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

<ВНУТРЕННЕЕ ОБОЗРЕНИЕ>

С.-Петербург, суббота, 31-го марта 1862 г

Мы в свое время, еще минувшею осенью, доводили до сведения наших читателей, опираясь на печатные протоколы разных губернских по крестьянским делам присутствий, что между помещиками нашими пущена была кем-то в ход мысль, что составление уставных грамот следовало бы отложить до осени текущего года, то есть почти на целый год отдалить срок, назначенный для того высочайше утвержденным 19-го февраля 1861 г. положением. Грамоты действительно в свое время представлены не были, и правительство нашло для себя неободимым указать землевладельцам некоторые облегчительные по этому предмету меры. Когда дело было еще внове, крестьяне так и рвались поскорее порешить прежний барщинский быт и только о том во многих местах и мечтали, как бы поскорей снабдили их уставными грамотами. Но дорогая минута прошла, и вот теперь правительство, официальными статьями, извещает публику, что эти самые крестьяне от подписи уставных грамот отступаются. Что этому служит действительною, разумною причиною — непонятно. В отношении замедления подачи грамот помещики с своей стороны оправдывают самих себя изречением, что время — лучший советник человеку, а крестьян бесцеремонно клеймят названием бунтовщиков, хотя бунтовщики эти на каждом шагу только и твердят одно: «Что батюшке Царю угодно, то мы и станем делать: всем сердцем желаем быть подписаны под Царя!» Но к грамотам рук не прикладывают. Помещики, в разных местах, выжидают времени и стараются высматривать, что станут делать их соседи; крестьяне тоже мнутся и тоже поджидают, что станут другие делать. Недоверие ли тут кроется к прежним помещикам и вообще к крепостному праву, нетолковитость ли к восприятию сущности дела, смуты ли дурных людей, беглых солдат и переодетых монахов, которых земские полиции ловят на деле, при их толкованиях крестьянам, чтоб они грамот не подписывали, только крестьяне теряются и сами, кажется, не понимают, почему грамот не подписывают.

Мы передавали читателям все доходящие до нас сведения о тех радостных явлениях, которые во многих местах характеризуют правильные, честные отношения иных помещиков к бывшим своим крепостным людям; мы с горячею готовностью каждый раз спешили передавать каждый случай, служивший отрадным подтверждением доброго и мирного исхода дела, но вместе с тем мы откровенно высказались, что ближайшее знакомство с печатными документами не позволяет нам поднять руки, чтоб написать какую-нибудь обвинительную фразу против крестьянства. По крайнему и чистосердечному нашему разумению, обвинение или даже упрек в медлительности дела, составляющего одну из существенных забот нашего правительства и дум целого народа, менее всего должно падать на крестьянство. Барский, командирский тон иных помещиков, их недружелюбие и высокомерие, козни управителей и приказчиков, а в иных случаях пристрастность и односторонность взгляда мировых лиц, уловки и тайные замашки местных и заезжих чиновников, а главное, темные, мутные взгляды самого крестьянства на будущность и плохое, по безграмотству, знакомство с радикальными реформами, с благими преобразованиями, которые правительство готовит уже для народа — вот, полагаем мы, причины, хоть сколько-нибудь объясняющие положение нашего простолюдья, не знающего, что ему теперь предпринять и для чего именно нужно ему прилагать руку к бумаге, которою — так говорит он — быть может, навеки себя снова закабалит.

Много фактов мы встречаем и отрадных, много и безотрадных по крестьянскому делу. Приведем несколько случаев, объясняющих отчасти ход дела в том или другом уголке нашего отечества, по актам, доставленным нам с последними почтами.

Мировой посредник г. Башкатов довел до сведения орловского губернского присутствия о положении дел в его участке, в Ливенском уезде, к новому году. Вот основные черты его отчета: 1) Все возникшие между помещиками и временнообязанными крестьянами неудовольствия постепенно уничтожались. Теперь во всех имениях водворено доброе между обеими сторонами согласие. Накопившиеся, до открытия сельских обществ, за крестьянами недоимки по работам частию прощены помещиками, а частию отработаны крестьянами осенью. 2) По причине продолжительных дождей и обязательной работы уборка хлебов производилась медленно; во всех помещичьих имениях хлеба оставались в поле до октября, а потому и возили его с поля сгнивший, а частию проросший. Свой хлеб крестьяне свезли с полей гораздо ранее; убытков они потерпели сравнительно менее, а прилежные из них получили большие заработки. 3) В начале сентября сельским старостам отданы были приказания о вносе податей: к 20-му октября все было исполнено, и теперь за крестьянами нет недоимки ни копейки. 4) Школы сельские заведены во всех приходах. 5) Магазинный хлеб почти весь засыпан. 6) Во всем участке не было ни одного уголовного преступления. Один из пензенских посредников свидетельствует, что крестьяне просят только вразумительнее объяснить им условия выкупа усадебной оседлости, а входя в пространные объяснения по сему поводу, доказали основательное знакомство с сущностью законоположений о крестьянах и откровенно объявили, что сторонние люди немало пугали их опасностью быть сосланными на поселение в Сибирь, если войдут в добровольные соглашения с помещиками.

Но наряду с этими вестями вот и другие вести. Мировой посредник Панин сообщил дмитровскому мировому съезду, что, когда он прибыл в имение графа Кушелева-Безбородка, в деревню Лубенки, для поверки уставной грамоты, то крестьяне объявили, что они ни сами не станут ни под чем подписываться, ни других на это не уполномочат. Мировой съезд вызвал крестьян в свое заседание, но они и тут объявили, что они оброк будут платить до времени, но никаких бумаг подписывать не будут и уполномочивать на это никого не станут. Причин этого нежелания они объяснить не умели, а все разъяснения мирового съезда не имели никакого успеха. Дело дошло до губернского присутствия, которое, имея в виду ст<атью> 36-ю прав<ил> о пор<ядке> прив<едения> в дейст<вие> полож<ения>, нашло, что участие крестьян в составлении уставной грамоты нисколько не обязательно ни для них, ни для владельца. В настоящее время, когда из многих мест получаются сведения о том, что крестьяне большею частию избегают изъявления какого-либо согласия, употребление силы не только не вразумит их, но еще более может послужить поводом для дальнейшего с их стороны сопротивления. По 49-й статье тех же правил, один поверочный акт должен быть подписан крестьянами, когда они не предъявят законных возражений при прочтении уставной грамоты: но если и в этом случае они отказываются от подписи, то и тогда требование подписки не должно быть сопряжено ни с какими угрозами или строгими мерами. Остается только внушить крестьянам, что, несмотря на их отказ подписать грамоту или поверочный акт, все повинности, установленные в грамоте, как основанные на положении 19-го февраля, должны быть строго соблюдаемы и исполняемы беспрекословно!

Конечно, такое решение и дельно, и разумно, и вполне гуманно. В другой деревне, в Сергеевой, того же помещика, крестьяне, призванные в мировой съезд по случаю отказа от принятия копии с уставной грамоты, на спрос о причине объявили, что списка с грамоты они принять не желают, потому что не понимают ничего, что в нем написано, а хотят быть подписаны под Царя и получить надел по Цареву указу. На мировом съезде им прочитали грамоту, разъяснили каждую ее статью и объяснили все статьи положения, на основании которых она составлена; но крестьяне уставились на своем: «Рук не приложим, списка не берем, подписок не даем, станем платить оброк до времени, как Царь указал!» Все убеждения съезда были безуспешны. Орловскому губернскому присутствию осталось одно: «предоставить начальнику губернии сделать по сему предмету зависящее распоряжение».

По поводу возникших и в других губерниях вопросов, как поступать в подобных случаях, высочайше утвержденным положением главного комитета об устр<ойстве> сел<ьских> сост<ояний> узаконяется: «1) В случае уклонения крестьян от составления приговора об избрании уполномоченных для выслушания грамоты, участия в поверке оной и подписания о том акта, мировой посредник может, не требуя от общества составления приговора о выборе уполномоченных, или предложить обществу, в присутствии добросовестных, чтобы оно заявило посреднику лично на словах об избранных уполномоченных, или же приступить к поверке грамоты посредством опроса крестьян и добросовестных из соседственных селений, в присутствии схода. 2) В случае отказа добросовестных от подписи акта о поверке грамоты мировой посредник, не утверждая и не вводя в действие уставной грамоты, должен представить оную в уездный мировой съезд вместе с актом о поверке, подписанным им самим, помещиком или его доверенным; мировой же съезд распоряжается немедленным вызовом к себе бывших при поверке грамоты добросовестных и затем, допросив их о ходе дела по поверке уставной грамоты, для убеждения в правильности поверочных действий, и объяснив значение их подписи, предлагает подписать акт; если они, несмотря на сделанные им внушения, снова откажутся, без законных причин, от таковой подписи, то о сем делается надпись на самой уставной грамоте, за подписью всех присутствовавших членов мирового съезда, и вместе с тем мировой съезд распоряжается: во-первых, о наложении на добросовестных взыскания, согласно 30 ст <атье> положения о губернских и уездных по крестьянским делам учреждениях, и, во-вторых, о введении в действие уставной грамоты, если она не подлежит утверждению губернского присутствия; и 3) Если крестьяне отказываются от принятия копии с грамоты, то надлежит прочитывать ее крестьянам на полном сходе и требовать непременного исполнения всего изложенного в грамоте, а затем копия с грамоты, по усмотрению мирового посредника, хранится или при его делах, или в волостном правлении, впредь до востребования оной крестьянами».

На другом конце России повстречались частные случаи другого рода. Заводовладелец Н. М. Пашков выдал заводским служителям, на праве дворовых людей, 63 увольнительные акта. Некоторые из уволенных, записанные по десятой ревизии в одном семействе, заявили желание приписаться к разным сословиям. Такое своеволие привело, как кажется, в недоумение местного мирового посредника. Он обратился в оренбургское губренское присутствие с вопросом: смеют ли дворовые люди, состоя в одном семействе, приписываться куда пожелают? От такого раздробления они, пожалуй, могут избежать рекрутской повинности! Губернское присутствие ответило ему коротко и ясно, что не его дело входить в рассмотрение раздробления семейств, да и рекрутская повинность тоже до него не касается.

На шильвинском заводе купца Подьячева, на зайчешминских рудниках рабочие живут в землянках, зимой без печей; дым от топлива стелется по жилью слоями и проходит в отдушины потолка только по совершенном сгорении дров. Надо заметить, что о человеческом размещении рабочих заводом делаемы были уже неоднократно «строжайшие» предписания не низшим, а высшим начальством, то есть губернским присутствием, уральским горным правлением, оренбургским генерал-губернатором и самим министром финансов; но эти «строжайшие» предписания все как-то плохо действовали: у купца Подьячева, конечно, во исполнение их, уж и лес был подготовлен, но он вот два года лежит, а к постройке казарм приступлено не было, «по неимению излишних заводских сумм». Оренбургское губернское присутствие, найдя, что лишение рабочих всех удобств и помещение их в сырых землянках весьма вредно для их здоровья, велело объявить управлению шильвинского завода, что пока оно не выстроит совершенно удобных казарм для своих горнорабочих, до тех пор ходить на рудники для них не обязательно; захотят ли они работать или не захотят, это уж предоставляется собственному их благоусмотрению и расчету.

Мы уж имели случай передать нашим читателям род легенды о помещике фон Ренне, которого калужское присутствие, за оскорбление сана и личности мирового посредника, предало на обсуждение местного уездного суда. Недавно г. фон Ренне напечатал в газетах род отповеди или протеста, в котором ссылается на остзейское происхождение, на бытность в военной службе и на лишение в войне руки, выражает, кажется, ту мысль, что напечатанием протокола, в котором трактуется о его проступке против посредника, нанесено ему, г. фон Ренне, публичное оскорбление. Мы первые, конечно, перепечатали бы оправдание господина калужского землевладельца, если б в его строках нашли хоть что-нибудь, что служило бы для него извинением: мы помним только одно, что он назвал посредника почти возмутителем общественного спокойствия, провозглашателем социалистических идей и укорял в последнее время какою-то желтенькою книжкою, как будто бы служащею источником всякого беззакония. Недавно повторилось подобное же неуважение к посреднику в Смоленской губернии со стороны духовщинского помещика Дехтерева и еще, кажется, не помещика, а мужа помещицы Дехтеревой. Все дело, сколько можно догадываться, возникло из-за дров. Крестьяне просили у него топлива, г. Дехтерев им не давал; между тем зима, холодно; мужики и пошли искать правды к посреднику. Тот объяснил г. помещику, что просьба крестьян по закону, по 6-й и 49-й статьям мест<ного> пол<ожения>, должна быть удовлетворяема впредь до введения в действие уставной грамоты. Случились и побочные обстоятельства и недоразумения, и вот г. Дехтерев, в письме к посреднику, выражается следующими фразами: «Ваши идеи, Платон Николаевич, не подлежат ни одной из статей высочайше утвержденного положения. Вы, как дворянин, обязаны действовать по долгу совести, а как посредник обязаны быть справедливыми: а так ли выходит на деле? Скажите: правы ли вы по закону? Конечно, нет; а по совести и того меньше! Вы советуете всем читать высочайшее положение, а сами, читая, понимаете ли его?…» Смоленское губернское присутствие, разобрав во всей подробности обстоятельства, послужившие поводом к такому пререкательству, признало действия посредника вполне правильными и во всем с законами согласными, о проступке г. Дехтерева, заключающем в себе оскорбление служебного лица и письменное обвинение его в действиях, противных и совести и законам, передало в губернское правление.

Со всех сторон, по крайней мере нередко, слышатся жалобы на препятствия и мелочные помехи, делаемые земскою полицией мировым посредникам. Земская полиция, конечно, очень зла на все мировые учреждения, и прежнее благодатное для иных время ушло безвозвратно; сверху раздаются громы, и строго предписывается исполнять безотговорочно то, к чему полицию будут приглашать посредники, но все-таки пикировка становых и исправников доходит местами до несообразностей забавных, но вместе с тем и прискорбных. Так, в Тамбовской губернии, в Темниковском уезде, носилась молва об убийстве одного крестьянина. Крестьянин действительно пропал, и никто не мог узнать наверно, что такое с ним случилось. Толки об убийстве стали слышнее. Мировой посредник поспешил дать предложение становому приставу сделать розыск «о пропаже человека». Становой обиделся: ему дано «предложение»! Задели его амбицию! Что он, подчиненный что ли какой для посредника? Становой сам «ваше благородие» и в зависимости от посредника ни в какой не состоит. Становой рассердился не на шутку; бац! целиком предложение представил в земский суд для надлежащего распоряжения. Земский суд, вместо того чтоб действительно сделать распоряжение о розыске по горячим следам, тоже увлекся амбицией и обиделся неформенностию сношений, и ровно ничего не сделал. Дошло дело до губернского правления. Оно, вопреки ожиданию станового, не помирволило земскому суду и сделало членам и секретарю его, за равнодушие к делам службы, строгий выговор… О том, что не следовало писать «предложение», а нужно было послать «отношение», дело, конечно, тем не кончилось: пошла переписка с губернским присутствием, как водится. Но это уж особая статья, а главное то, что губернское правление сознало, что неформенность не помеха делу.