III
III
Прибытие на остров Таити. — Луч солнца. — Эклога в Тихом океане.
ВСКОРЕ ПОСЛЕ ОПИСАННЫХ СОБЫТИЙ «Баунти» прибыл на рейд острова Таити, который Кук и Бугенвиль вполне справедливо называли Новой Киферой.[2]
«По мере нашего приближения к острову, — свидетельствует Бугенвиль, — нам навстречу устремлялись все новые и новые пироги с туземцами; под конец их скопилось так много, что мы с трудом могли найти место, куда бросить якорь. Все они старались знаками показать свое расположение, кричали „тейе“, то есть друг, и спрашивали гвозди и серьги. Вместе с мужчинами в пирогах находились и женщины, отличавшиеся редкой красотой и прекрасным телосложением. Большинство из этих женщин приехали без всяких одеяний, и только некоторые из них были искусно завернуты в куски материй».
До установления французского протектората над островами подобный прием оказывался всем мореплавателям, и картина встречи, которую описывает нам французский адмирал, вполне достоверна.
После восьмимесячного перехода «Баунти» наконец кинул якорь в гавани Таити. Вид земли и сотен пирог, наполненных туземцами, произвел на экипаж судна умиротворяющее действие: все ссоры, уже готовые выразиться в диких поступках, были забыты, и даже Блай стал немного человечнее, несмотря на свой суровый темперамент. Он улыбался, стал почти вежлив и больше уже не отдавал бесцельных приказаний, так раздражавших в плавании моряков. Можно безумно любить море, но всегда после длительного перехода по страшной водной пустыне оставляешь его с радостью. Что может быть приятнее, чем очутиться в тени тропических лесов, где едва заметной струйкой пробиваются серебристые ручейки, видеть, как лучи солнца играют на листве задумчивых лесов, смотреть с невольным трепетом на громадные горы, вершины которых теряются в выси небес, смотреть на людей, еще не исковерканных цивилизацией, свободных, раскованных… все это живые и сильные удовольствия, но ими мы все же в значительной степени обязаны морю — так же, как птица обязана клетке, а человек одиночному заключению тем счастьем, которое они испытывают, очутившись снова на свободе.
Надо отдать справедливость Уильяму Блаю: он сделал доброе дело, сильно удивившее весь экипаж, ожидавший, что дисциплина у берегов Таити будет поддерживаться такими же суровыми мерами, как и в открытом море. По его приказанию всех людей разделили на пять частей, из которых только одна исполняла по очереди все работы на бриге, так что каждый матрос был занят из пяти дней всего один. Наконец, в заключение Блай объявил собравшимся офицерам, что имеет позволение простоять на Таити пять или шесть месяцев.
Надо знать этот прелестный во всех отношениях остров, чтобы понять, с каким восторгом было принято это известие. Если бы Блай был более ловок, то мог бы заставить весь экипаж думать, что все его распоряжения продиктованы желанием доставить удовольствие своим подчиненным, но он не только не поступил так, но, напротив, заставил всех думать, что действовал подобным образом только в силу полученных приказаний.
И действительно, Адмиралтейство, назначив его командиром за блестящие способности в морском деле, тем не менее знало о его крайней суровости и той железной дисциплине, которую он поддерживал среди матросов строгими мерами, а потому позаботилось заранее определить порядок стоянки на островах Общества. Когда узнали, что это распоряжение Блая вызвано приказанием свыше, то, конечно, никто не испытывал благодарности за его мнимую снисходительность.
Тем не менее в течение шестимесячной стоянки «Баунти», ход драмы, которую я описываю, застыл на мертвой точке. Ненависть и рознь, казалось, не могли существовать на этом поэтическом острове.
Здесь громадные пенящиеся волны с шумом разбиваются о гранитные и базальтовые скалы, там обширные равнины, покрытые душистыми цветами, орошаются многочисленными ручьями, через которые ползучие лианы перебрасывают живые мосты, тогда как вдали виднеется задумчивый лес.
На Таити существует ряд очаровательных равнин, где все свидетельствует о неистощимом плодородии. Углубитесь в долину Фаатаца — и перед вами предстанет величественная картина; после двух часов ходьбы вы очутитесь перед гранитной стеной, высотой более пятисот метров, а еще выше увидите громадную гору, всю покрытую лесом, с вершины которой спускается водопад. Дойдя до отвесной стены, бурный поток падает с высоты пяти или шести сотен метров на базальтовую скалу и оттуда уже спокойно несет свои воды по равнине.
Здесь находятся знаменитые киферские яблони со своими золотистыми плодами, целые леса лимонных и померанцевых деревьев стоят совершенно не возделываемые рукой человека, плоды их поедаются дикими свиньями, отчего мясо этих парнокопытных приобретает необычайно приятный вкус; громадные пальмы, листьями которых туземцы покрывают свои хижины, хлебные деревья и кокосовые пальмы занимают громадные пространства, доставляя здоровую и легкую пищу. И среди этой тропической растительности громадные ананасы, растущие без всякого ухода, смешивают свой запах с благоуханием тысячи всевозможных растений.
Под тенью этой роскошной растительности стоят легкие хижины туземцев; они покрыты громадными листьями, чего вполне достаточно, чтобы предохранить их обитателей от солнца и дождя, и ленивый, мечтательный таитянин живет, любуясь на океан, который, разбиваясь о рифы, окружает его родной остров пенящимся кольцом.
Если вы подойдете в полдень к одной из хижин, то увидите мужчин и женщин, беспечно отдыхающих или курящих сигаретки… Это время сиесты,[3] и едва глава семейства увидит вас, как он тотчас же, хотя и с трудом, поднимется к вам навстречу и укажет место подле себя на ковре из мха. Затем он в знак привета протянет вам свою сигаретку, а вы, затянувшись, передадите ее соседу, и так она обойдет всех, пока опять не попадет к хозяину; вам никто ничего не сказал, но вы уже член семейства.
Мало-помалу молодые девушки открывают глаза… Они устремляют на вас свои бархатные взгляды, начинают чаще затягиваться дымом и переговариваются между собой одними глазами. Наконец они сговариваются, и одна из них поднимается, дает вам окончить свою сигаретку, затем удаляется на несколько шагов, чтобы сорвать какой-нибудь плод, который ловко бросает в вас, и убегает в лес.
Если вы ничего не имеете против смуглой дочери тропиков, то бежите за ней в лес, где и находите ее в нескольких шагах от хижины. Таитянка не умеет скрывать своих чувств и осталась дочерью природы, страстно любящей и доказывающей свою любовь. Она верит, как бессмертные певцы Индии и Греции, что все в мире обновляется и поддерживается любовью.
Когда вы, оставив лес, вернетесь вместе с молодой таитянкой под зеленую кровлю, старый вождь в восторге пожмет вам руку и назовет своим сыном… Отныне вы можете оставаться здесь недели, месяцы, годы, будете помогать возделывать общее поле, получать свою долю плодов, рыбы и птиц, но вместе с тем потеряете свое имя: например, красавица, которая доставив вам новую родню, зовется Тофа-вахине (вахине означает женский пол), тогда вы к ее имени прибавите название мужчины и будете уже называться Тофа-тане, то есть «муж Тофы», ваши дети будут считаться законными и иметь родню; часто вы можете услышать, что их зовут счастливыми, а на ваш вопрос, почему, вам ответят:
«Их любят фети, люди, как по ту сторону великого моря, так и здесь!»
Этим они стараются намекнуть на европейское происхождение их отцов.
И в этой счастливой стране, напоенной горячим солнцем, всякий чужестранец, случайно попавший сюда, сейчас же получает все гражданские права и его называют Тейо, брат, друг, а девушка, сердце которой свободно, приветливо улыбается ему и говорит о своей любви. Нет после этого ничего удивительного, что даже серьезный Бугенвиль сознается, что Таити очень трудно не дать волю своим чувствам.
Спустя двадцать четыре часа после прихода «Баунти» все офицеры и матросы по обычаю страны женились и разместились в бамбуковых и лиственных хижинах. Остров принял праздничный вид: жарились дикие свиньи, готовилась рыба в лимонном соку, молодые островитянки усердно кололи кокосовые орехи, для приготовления таро, этой важной принадлежности за столом таитянина, а померанцевое вино, приготовленное еще накануне, бродило в особых сосудах.
На Таити вот уже несколько лет не заходило ни одно судно, а потому прибытие «Баунти» решено было отпраздновать торжественным празднеством, амурамой, продолжавшимся пять или шесть дней, в которой должны были принять участие все туземцы.
В течение шести месяцев, которые судно пробудет у берегов Таити, когда Уильям Блай будет покидать его лишь на короткое время, живя воспоминаниями о своей семье, в то время как Крисчен в обществе смуглой Мауатуа, красавицы королевской крови, забывает свою ненависть, я проведу читателя по этому красивому острову, на котором я пробыл несколько лет, и посвящу его в старые традиции и своеобразные нравы. А когда «Баунти» снимется с якоря, я возобновлю рассказ.