Лайли Зинда БЫЛ ЛИ САЙФЕР ПРАВ? Часть II. ПРИРОДА РЕАЛЬНОСТИ И ПРИЧИНЫ, ПО КОТОРЫМ ОНА ИМЕЕТ ЗНАЧЕНИЕ
Лайли Зинда
БЫЛ ЛИ САЙФЕР ПРАВ?
Часть II. ПРИРОДА РЕАЛЬНОСТИ И ПРИЧИНЫ, ПО КОТОРЫМ ОНА ИМЕЕТ ЗНАЧЕНИЕ
«Матрица» ставит новое поколение перед давней дилеммой. Что такое реальность, и каким образом мы ее отличаем от нереальности? Имеет ли этот вопрос реальное значение? Философ Лайли Зинда ставит этот вопрос ребром.
Добро пожаловать в реальный мир, Нео.
Первые слова Морфеуса, обращенные к Нео после освобождения из Матрицы
НЕО. Это что, нереально?
МОРФЕУС. Что такое «реально»? Как ты определяешь реальность? Если ты говоришь о том, что ты можешь переживать, чувствовать вкус и запах или видеть, тогда реальность — это просто электрические сигналы, истолкованные твоим мозгом.
Разговор Нео с Морфеусом после того, как Нео впервые попал в «загрузочную программу».
НЕО (изо рта у него течет кровь). Я думал, это было не по-настоящему.
МОРФЕУС. Твой разум делает это реальным.
НЕО (немного помолчав). Если тебя убьют в Матрице, ты умрешь и здесь?
МОРФЕУС. Тело не может жить без разума.
Разговор Нео с Морфеусом после того, как Нео вышел из «программы прыжков», провалив свой первый прыжок.
После того как Нео, мессианского героя «Матрицы», освобождают из воображаемого мира, в котором он прожил всю жизнь, он весьма наглядно сталкивается с вопросами о природе реальности, давно поставленными западной философией. Существует ли мир, внешний по отношению к нашему субъективному опыту, нашему сознанию? Если да, то как мы можем узнать, что он из себя представляет, ведь мы не можем выйти за пределы нашего собственного опыта, чтобы сказать, совпадает ли с ним реальность. В конце концов, так уж ли важно отвечать на эти вопросы? Разве недостаточно знать, что представляет собой наш опыт, не беспокоясь о том, стоит ли за ним реальность?
В «Матрице» на протяжении целых будущих столетий машины с высокоразвитым интеллектом используют большую часть человечества в качестве источника энергии. С самого рождения людей помещают в похожее на сон состояние, в котором для их спящего разума имитируется мир, напоминающий наш. Машинам известно, что наши органы преобразуют полученную извне информацию (свет, звук и т. д.) в электрические сигналы, которые затем мозг переводит в образ реальности, составляющий наш сознательный опыт. Поэтому они подают в мозг людей те же самые электрические сигналы, какие поступали бы туда в реальном мире, создавая неотличимую от реальности иллюзию. Существует ли для человека, находящегося в Матрице, какой-либо способ узнать, что на самом деле он просто видит сон?
Рене Декарт (1596–1650) задавался похожим вопросом в 1641 году в работе «Размышления о первой философии».[11] Спустя столетие после драматической культурной революции в Европе, в ходе которой зародилась современная наука (что подорвало принятые ранее способы познания, например чрезмерное доверие к античным авторам), Декарт пытался определить новые основы точного знания. Это желание привело его к следующему вопросу: что я могу знать с абсолютной уверенностью? Единственный способ ответить на этот вопрос, рассуждал Декарт, — это систематически подвергать все сомнению. «Без сомнения, все, что я до сих пор принимал за самое истинное, было воспринято мною или от чувств, или через посредство чувств». Отметив это, он задался вопросом, настолько ли несомненно говорят нам чувства.
Декарт понимал, что ответом на этот вопрос будет «нет». Наши чувства порой обманывают нас — так можем ли мы всегда полностью доверять им? Более того, как отметил Декарт, очевидное сновидение может показаться совершенно реальным. Мог бы я, к примеру, всегда спать, думая, что бодрствую? Как говорит Морфеус, обращаясь к Нео вскоре после того, как тот принял красную пилюлю: «Снился ли тебе когда-нибудь такой сон, Нео, в реальности которого ты был бы полностью уверен? А что, если бы ты не смог проснуться, Нео? Как бы ты узнал разницу между воображаемым и реальным миром?»
После раздумий, во многом напоминающих эти вопросы, Декарт пришел к следующему выводу: «сон никогда не может быть отличён от бодрствования с помощью верных признаков; мысль эта повергает меня в оцепенение, и именно это состояние почти укрепляет меня в представлении, будто я сплю». В конечном итоге Декарт проанализировал возможность того, что какое-нибудь могущественное существо, некий «злой гений», оказался бы способным воплотить весь его чувственный опыт в его разуме. Случись это на самом деле, отметил Декарт, то «я буду мнить небо, воздух, землю, цвета, очертания, звуки и все вообще внешние вещи всего лишь пригрезившимися мне ловушками, расставленными моей доверчивости усилиями этого гения».
Поклонники «Матрицы» поймут, что машины в фильме соответствуют «злому гению» Декарта. Следовательно, вопрос Декарта становится и нашим вопросом. Откуда мы знаем, что «Матрица» не основана на реальности, то есть что мы действительно не спим в смоделированном мире, в котором правят машины так же, как в кино?
Может возникнуть искушение предположить, что машины не допустили бы появления подобного фильма в Матрице, чтобы их существование не было обнаружено. Однако в ходе минутного размышления обнаруживается, что это, напротив, стало бы последней плоской шуткой с их стороны — заставить нас пожимать плечами и смеяться при одном намеке на то, что Матрица может оказаться реальностью, потому что, как ни крути, это «всего-навсего кино».
Может быть еще хуже: предположим, что это именно они изобрели историю о Нео, об Избранном, которого перетягивает к себе харизматический Морфеус и его команда, чтобы разгромить машины и освободить машины, тогда как в реальности нет ни одного свободного человеческого разума. Мы все являемся спящими рабами, и у нас нет ни малейшей надежды на спасение. Нет никакого мессии, нет Нео. Нет даже Морфеуса, который его ищет.
Ответ Декарта на им же заданную головоломку хорошо известен: «Я мыслю, следовательно, я существую».[12] Под этим Декарт подразумевал, что невозможно сомневаться в содержании собственного сознательного опыта. Точно так же никто не может подвергнуть сомнению собственное существование, будучи «мыслящей вещью». Что касается злого гения, то «пусть обманывает меня, сколько сумеет, он все равно никогда не отнимет у меня бытие, пока я буду считать, что я — нечто». Для каждого из нас наше собственное сознание реально без всяких сомнений, что бы там ни было с внешней реальностью, которую наше сознание, по-видимому, представляет нам. На этой основе Декарт развил законченную эпистемологию (теорию познания). Она заканчивается подтверждением того, что реальность мира носит внешний характер по отношению к нашему сознанию.
Можно предположить, что субъективное сознание не является достаточным основанием для объективного знания. К примеру, любой находящийся в Матрице человек по аналогии может заметить, что он, без сомнения, существо, наделенное сознанием и уверенное в переживаемых им запахах, образах, вкусах, звуках и чувствах, а также в объектах и людях, которые воспринимаются, — во всяком случае, до тех пор, пока они неизменны, целостны и представляют собой повторяющийся набор запахов, образов, вкусов, звуков и ощущений. Впрочем, остается вопрос: что, если ни один из этих «объектов» и «людей» не реален?
Здесь есть некое допущение, а именно то, что слову «реальный» можно придать независимый от того, что мы воспринимаем и чувствуем, смысл. В «Матрице» Морфеус поднимает эту проблему. После освобождения Нео из Матрицы Морфеус мрачно и сочувственно приветствует его словами «Добро пожаловать в реальный мир». Позже, когда Нео в первый раз входит в «загрузочную программу» и, озадаченный, спрашивает: «Это что, нереально?», Морфеус в ответ говорит ему: «Что такое «реально»? Как ты определяешь реальность? Если ты говоришь о том, что ты можешь переживать, чувствовать вкус и запах или видеть, тогда реальность — это просто электрические сигналы, интерпретированные твоим мозгом».
Мнение о том, что существует мир, внешний по отношению к нашему сознательному опыту и порождающий наш опыт, однако созданный не нашим опытом и не зависящий от нашего опыта, называется реализмом.[13] В этом смысле Декарт был реалистом, поскольку в «Размышлениях» он пришел к выводу, что мы можем с уверенностью знать лишь то, что некие элементы нашего чувственного опыта — «ясные и отчетливые» — соответствуют внешней реальности. «Ясные и отчетливые» элементы — это «все, что постигается в предмете чистой математики». Элементы нашего чувственного опыта, которые можно описать при помощи математики (в частности, геометрии), реальны. Декарт развил эту идею в работе «Начала философии» (1644). В этой книге он объяснил все, от силы тяжести до оптики, в чисто геометрических терминах. Декарт двигался в правильном направлении, однако он попытался создать новую физику на слишком строгих основаниях и потому не преуспел в этом. Физика нуждается не только в геометрии (то есть в пространстве и во времени). Ей также требуются «динамические» характеристики, например сила и масса. Эти не достававшие Декарту компоненты в 1687 году добавил Исаак Ньютон, написав большой труд под названием «Математические начала натуральной философии».[14] В наше время каждый студент, приступающий к изучению физики, начинает с усвоения идей, впервые изложенных в этой работе Ньютона. Ньютон отталкивался от идеи Декарта (в то время ее разделяли и другие исследователи) о том, что элементы нашего опыта, которые можно систематически предсказывать и объяснять при помощи «математических принципов» (законов природы), отражают подлинную реальность. Так зародилась современная наука. Неизменные, регулярные, повторяющиеся и поддающиеся количественному определению элементы опыта обнаруживают то, что стоит за опытом во внешнем, физическом мире.
Может ли наука обеспечить абсолютную достоверность, которую так искал Декарт? Ньютон и многие другие полагали, что да, однако на самом деле ответить нужно «нет». Подумайте о Матрице. У тех, кто заперт в ней (как Нео до своего освобождения), есть та же самая наука, что и у нас. Их мир — просто копия нашего, субъективно, по крайней мере. Итак, в «Матрице» физические законы реального мира оказываются идентичными законам Матрицы. (Несмотря на то что «законы» Матрицы можно «сгибать» или время от времени «ломать», что позволяет тем, кто знает ее подлинную природу, перепрыгивать с крыши одного здания на крышу другого, уклоняться от пуль и, наконец, в случае Нео, контролировать «реальность» Матрицы самостоятельно.) Однако мы можем вообразить во всем похожий на «Матрицу» фильм, за исключением того, что законы «реального» мира будут отличаться от законов «воображаемого» мира, единственно доступного большинству людей.
Предположим, к примеру, что в Матрице люди (как мы) привязаны к земле и должны использовать похожие на самолеты средства, чтобы летать по воздуху. Но в реальном мире люди могут летать, просто захотев этого (как делает это Нео в конце фильма). В этом случае законы Матрицы (которые мы считаем истиной своего мира) будут не похожи на настоящие законы природы. Следовательно, законы природы, открываемые благодаря неизменным, регулярным, повторяющимся и поддающимся количественному определению элементам нашего опыта, могут оказаться лишь законами нашего опыта, а не подлинными законами природы.
Сегодняшние реалисты могли бы доказать, что абсолютной достоверности достичь невозможно, достаточно высокой вероятности. Лучшее объяснение того факта, что наш опыт состоит из неизменных закономерностей, — это то, что наш опыт отражает реальность. Мы не можем опровергнуть существование некой Матрицы: вполне возможно, что реальные законы природы не имеют ничего общего с тем, что предполагает наш опыт; вместе с тем, это очень маловероятно, и, кроме того, мы не располагаем точными доказательствами существования Матрицы. Поэтому разумно сбросить со счетов эту вероятность, даже если ее нельзя абсолютно опровергнуть.
В философии есть и другое направление, противостоящее реализму. Может, оно справится лучше? Джордж Беркли (1685–1753)[15] защищал идею о том, что физические объекты, которые мы воспринимаем органами чувств («воспринимаемые» объекты) — это не что иное, как комплекс ощущений. Таким образом, такое средство передвижения, как «Навуходоносор» (транспортное средство на воздушной подушке в «Матрице»), — это не что иное, как неизменный, целостный и повторяющийся комплекс образов, запахов, звуков, текстуры (включая прочное «ощущение» палубы и т. п.), который ведет себя закономерным и предсказуемым образом. Поскольку звуки не могу существовать без того, чтобы их слышали, образы — без того, чтобы их видели, и т. д., Беркли доказал, что быть реальным — значит просто быть воспринимаемым или ощущаемым. Такой взгляд называется идеализмом. Похоже, Морфеус сознает возможность такой точки зрения, когда спрашивает: «Как ты определяешь реальность? Если ты говоришь о том, что ты можешь переживать, внушать, обонять или видеть…»
Итак, Беркли утверждает следующее: быть реальным — значит быть ощутимым. Физические объекты реальны, уж будьте уверены. Но это потому, что они есть часть нашего опыта. За пределами нашего опыта ничего нет. В самом деле, мы больше ничего не знаем о физических объектах, кроме того, что это комплекс ощущений, а ощущения не могут существовать без разума. В идее о мире, внешнем по отношению к нашему опыту, заложено внутреннее противоречие.[16]
Может ли идеализм Беркли победить ощущение, что Матрица реальна, то есть больше, чем «просто кино»? К сожалению, ответ здесь отрицательный. Быть реальным, по Беркли, — быть воспринимаемым. Кем-то. Однако машины — существа, способные чувствовать, они воспринимают Матрицу. Как и члены команды «Навуходоносора», и все сознания, освобожденные из Матрицы. Следовательно, она реальна. Только люди, находящиеся внутри Матрицы, не знают этого. Вопреки своим утверждениям, идеализм Беркли не гарантирует того, что мы знаем реальность;[17] он всего лишь помогает ответить на вопрос Морфеуса о том, что такое «реально» (иначе говоря, что делает что-то «реальным»). Единственный вариант, при котором идеализм может побороть сомнение насчет реальности Матрицы, — это когда в добавление к утверждению о том, что за пределами опыта ничего не существует, вы допускаете, что вы являетесь единственным живым существом, обладающим сознанием (этот подход называется солипсизмом). Тогда ваша реальность и будет реальностью.
Этого не вполне достаточно.[18] В любом случае ясно, что преобладающая позиция в «Матрице» — это реализм, а не идеализм, солипсизм или субъективизм (еще одно направление, согласно которому реальность субъективна, то есть у каждого своя). Как только обнаруживается подлинная природа Матрицы,[19] фильм начинает проводить резкое различие между смоделированным Матрицей и реальным миром.[20] (Вспомните первые слова Морфеуса, обращенные к Нео вне Матрицы: «Добро пожаловать в реальный мир».[21]) Находящиеся в Матрице люди не могут знать, что это иллюзия, но Матрица действительно иллюзорна. (Хотя некоторые вроде Нео могут почувствовать, что это не совсем так.[22])
В том, как «Матрица» обращается с проблемой реальности, есть один сбивающий с толку аспект. Во время тренировки Нео пытается перепрыгнуть расстояние между двумя высокими зданиями, и ему это не удается. Члены команды, с беспокойством наблюдающие за тренировкой, обсуждают значимость этой неудачи: означает ли первый неудавшийся прыжок, что Нео не Избранный? Они решают, что это ничего не значит. «Все падают в первый раз», — объявляет Сайфер. Когда Нео отключают от Матрицы, он обнаруживает, что его рот кровоточит. (Это озадачивает. Прикусил ли он язык? Вызвал ли кровотечение его мозг, когда Нео подумал, что ударился о землю?) Удивленный Нео говорит Морфеусу: «Я думал, что это было не по-настоящему». «Твой разум делает это реальным», — отвечает ему Морфеус.
Так реальна Матрица или нет? Поскольку Морфеус с отчетливой ясностью дает понять, что Матрица не реальна, должно быть, он имеет в виду, что телу подключенного к Матрице человека может быть причинен вред, потому что Матрица кажется реальной. Давайте завершим диалог Нео и Морфеуса. «Если тебя убьют в Матрице, значит, ты умрешь здесь?» — спрашивает Нео. «Тело не может существовать без разума», — отвечает ему Морфеус. Один из вариантов интерпретации этого диалога предполагает, что разум покидает тело и «уходит» в то «место» «в Матрице», к которому он подключен. Таким образом, фразу Морфеуса лучше трактовать в том смысле, что образ реальности, созданный твоим разумом, влияет на твое тело. Это похоже на миф о том, что если ты спишь и падаешь во сне и не успеешь проснуться до того, как ударишься о землю, то ты умрешь по-настоящему, разбившись во сне. Разумеется, с Нео этого не случается, когда он падает на землю в программе по обучению прыжкам. Земля ведет себя как резиновый мат, и Нео не разбивается. Однако из фильма вытекает, что Матрица сама подчиняется «законам», похожим на законы физического мира. Когда ты ударяешься о землю или в тебя попадают пули, ты оказываешься ранен либо умираешь. Когда Мауса изрешетили пулями, потому что Сайфер предал команду и указал машинам ее местонахождение в Матрице, находящееся на «Навуходоносоре» физическое тело Мауса дергается в кресле, словно от настоящих пуль. Когда он умирает в Матрице, он умирает и в реальности. И наоборот: если ты «в Матрице» и кто-то в реальности отключает тебя (до того, как ты вышел из Матрицы через телефонную линию), ты умираешь и в Матрице, и в реальности. Именно это случается с девушкой по имени Свич, когда Сайфер отключает ее. Вероятно, тела миллиардов людей, которых Нео видит подключенными к Матрице (сразу после того, как его разум освобождают), ведут себя похожим образом в их смоделированном виртуальном мире (хотя, когда Нео видит их, все они кажутся неподвижными и спящими).
Таким образом, заявление Морфеуса о том, что «твой разум делает это реальным», не нужно принимать за подтверждение идеализма или субъективизма (реальность субъективна, своя у каждого). Его можно понять метафорически. Разум может быть всего лишь тем, что происходит в мозгу, и ничем больше.[23] Но поскольку мозг контролирует тело, если мозг/разум думает, что он мертв или умирает, его контроль над телом в каком-то смысле «идет вразнос», и тело умирает.[24]
Это подводит нас к нашей последней теме о важности вопроса, что есть «реально». Имеет ли значение то, что реально? В «Матрице» за предательство команды в качестве награды Сай-фера снова подключают к Матрице, при этом все его воспоминания о реальном мире стираются. Он хочет быть кем-нибудь «важным — вроде актера». Во время обеда с агентами он откусывает сочный бифштекс (мясо сильно контрастирует с неаппетитной жидкой массой, которую команда ест в реальной мире) и провозглашает, что «неведение — это блаженство». Для Сайфера субъективный опыт, даже если он ложен по своей природе, лучше, чем «пустыня реальности».
Понять мотивацию Сайфера легко. В «Матрице» реальный мир оказывается приземленным, грязным, угнетающим. Это дистопия, то есть антиутопия в духе научной фантастики.[25] Большая часть человечества оказывается ничего не подозревающими рабами, которых используют в качестве источников энергии. Для тех, кто находится вне Матрицы, пища не представляет собой нечто вкусное, ощутимое и доставляющее удовольствие — это просто необходимое организму питание. «Навуходоносор» может положиться лишь на электромагнитные импульсы, отражая похожие на кальмаров автоматы, которые не перестают искать корабль, чтобы уничтожить его. Сайфер полагает, что при таких условиях фантазия победит, причем с легкостью.
Остальные члены команды, очевидно, так не думают. Для них имеет значение не то, что кажется реальным, а что реально на самом деле. Они хотят бороться с машинами и освободить человечество и готовы терпеть лишения ради достижения этой цели. Они не хотят для себя иллюзорной жизни и субъективного удовольствия; сознательно выбирать такой путь — подлость.
Тридцать лет назад философ Роберт Нозик использовал сходную идею для того, чтобы отличить то, что обладает предельной ценностью. У него это получило название «Машина опыта».[26] Идея Нозика состоит в следующем: предположим, что вы могли сознательно выбрать, как делает это Сайфер в «Матрице», чтобы вас подключили к машине, которая дала бы вам опыт, благодаря переживанию которого вы бы имели друзей, славу, здоровье, хорошую внешность, успех и все что угодно, что делает вас счастливым. После подключения вы забудете о своей прошлой жизни, и вас уже никогда не отключат от машины. Выбрали бы вы в этом случае подключение к Машине опыта?
Нозик утверждает, что не выбрали, если б подумали об этом серьезно. Вы не хотите просто опыта, отражающего тот факт, что у вас есть друзья или что вас любят. Вы хотите на самом деле иметь друзей и быть любимым. Действительно, если вы лишены друзей и вас никто не любит, вы можете поддаться искушению убежать из реальности в фантазию. (По этой причине некоторые люди употребляют наркотики.) Но вы предпочтете настоящих, а не воображаемых друзей, если у вас будет возможность иметь их. То же самое будет и со славой, здоровьем, хорошей внешностью, успехом и т. д. Таким образом, опыт (например, удовольствие) не обладает наивысшей ценностью.
Когда я завожу разговор о Машине опыта Нозика со своими студентами на занятиях по философии, результат всегда один и тот же: большинство из них соглашаются с Нозиком, обдумав его идею как следует, однако небольшая группа студентов настаивает на том, что сделала бы тот же выбор, который делает Сайфер в «Матрице», и подключилась бы к Машине опыта. (Я никогда не спрашиваю этих студентов, неужели их жизнь совсем не дорога им. Это было бы невежливо с моей стороны.) Впрочем, думаю, можно с уверенностью сказать, что большинство людей согласится с утверждением Нозика. Следовательно, вопрос Морфеуса о том, что есть «реально», действительно имеет значение, и это показывает, что споры между реалистами и идеалистами на почве философии связаны с одним из ключевых вопросов бытия.
Библиография
Беркли Дж. Три разговора меду Гиласом и Филонусом // Беркли Дж, Соч. М., 1978.
Декарт Р. Размышления о первой философии, в коих доказывается существование Бога и различие между душой и телом //Декарт Р. Соч. М., 1994. Т. 2.
Кант И. Критика чистого разума (любое издание).
ЛоккДж. Опыт о человеческом разумении // ЛоккДж. Соч. М., 1985. Т. 1.
Ньютон И. Математические начала натуральной философии // Собрание трудов академика А. Н. Крылова. М.-Л., 1963.
Armstrong D. A Materialist Theory of Mind. New York, 1993.
Gottlieb E. Dystopian Fiction East and West: Universe of Terror and Trial. Montreal, 2001.
Lewis D. An Argument for the Identity Theory // Lewis D. Philosophical Papers. New York, 1983. Vol. I.
NozickR. Anarchy, State, and Utopia. New York, 1977.
Fraasen B. van. The Scientific Image. New York, 1980.