Массив Инзель

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Массив Инзель

Под ногами чуть голубоватый лед, впереди на горизонте четкие силуэты гор, похожие на средневековые замки. А совсем рядом неприютные голые скалы цвета ржаных сухарей. У их подножия валуны, гряды валунов, словно застывшие волны.

Над одной из гряд, как мачта затонувшего корабля, одиноко торчит трехметровый деревянный шест. По дереву химическим карандашом надпись: «СССР, астропункт N 3, САЭ». В стороне валяются две железные бочки из-под бензина и полузанесенное снегом крыло самолета Ан-6 с порванной обшивкой.

- Вот не чаял сюда вернуться, - говорит главный геолог, усаживаясь на плоский, как стол, валун.

Над головой кружат два больших серых поморника.

- Огурец нашел, - кричу я, вытаскивая из-под камня сморщенный, как стручок, остаток того, что было прежде огурцом.

- А это что? - спрашивает Пэпик, подбрасывая на ладони легкий темный шарик.

- Картошка.

- Здесь был камбуз, - уверенно заключает Миша.- Продукты в Антарктиде практически не портятся, - продолжает он, надкусывая картошку. - Вот американцы, я читал, пробовали недавно продовольствие из запасов экспедиции Шеклтона и Скотта, и хоть бы что. - Миша поспешно сплевывает. - Прекрасно сохранились вкусовые качества.

- То консерва, - вставляет наш иностранный коллега Пэпик, - а открытые портятся.

- А что им портиться, здесь же как в холодильнике. Я не спорю с Мишей, хотя хорошо помню, как в этом

самом лагере шесть лет назад сливочное масло после длительного хранения на морозе покрылось белой сальной коркой, приобрело неприятный привкус, как мы говорили - «вымерзло».

- Здесь стояла моя палатка, - показывает главный геолог, сидя на камне и беззаботно покачивая ногами. Тут же он вскакивает, как ошпаренный, ругается:-Э, черт, забыл, сидеть на холодном нельзя, в два счета ишиас заработаешь.

- Штаны меховые, не прохватит, - успокаивает Миша.

- Мы жили в палатке втроем, - напоминаю я главному геологу. - Вы, Борис и я.- И тут же перед глазами встает наша палатка, три раскладушки, прижавшиеся друг к другу, а в углу на фанерке двухконфорочная газовая плитка. - А сейчас где Борис?

- Боба, - морщится главный геолог. - Не оправдал он ожиданий. Все больше языком вертел, стишки строчил! Уволили «по собственному желанию».

- А тогда в горах он вам нравился, - замечаю я.

- Ну, он, в общем, геолог толковый, котелок у него варит, но лентяй. А потом слаб по женской части.

- А кто не слаб? - улыбаясь, вставляет Миша.

- Ну так надо головы не терять. А то чуть что, и биографию себе испортишь. А он жениться надумал в третий раз, на молоденькой. Хорош гусь.

- На молоденькой это хорошо, - авторитетно замечает Миша.

- А разве мне не нравятся молоденькие? Но женился уж не помню когда, и живу. А что, Боба лучше меня?

- Почему это? - перебивает Пэпик, показывая на искалеченное крыло самолета, торчащее из снега.

- Было дело,-значительно произносит главный геолог и выдерживает паузу…

Тогда нас настиг в горах жестокий, но довольно обычный для этих мест ураган. Скорость ветра достигала 50 м в секунду. Наружу выходили лишь по крайней надобности- ветровой поток спирал дыхание и валил с ног. Борта палаток трещали, и только завалы валунов, предусмотрительно сделанные вокруг жилищ, удерживали их на месте.

Внутри было холодно, и почти все лежали, закутавшись в спальные мешки. Так продолжалось два дня. На третьи сутки, выглянув утром на свет божий, я заметил, что один из наших самолетов, закрепленных на ледовом аэродроме, начал самостоятельно удаляться от лагеря. Тотчас же я сообщил об этом летчикам.

Через минуту все мы бежали по льду. Даже главный геолог скользил сзади на валенках. Однако попытки обуздать своенравный самолет поначалу выглядели очень наивно. В один из моментов машину развернуло, приподняло и поставило, как легкий картонный ящик, на бок, на крыло. Кажется, еще мгновение - и самолет перевернулся бы вверх тормашками, накрыв нас.

- Камни, тащите камни! - опомнившись, закричал один из летчиков.

Через минуту мы уже отдирали вмерзшие в лед валуны и катили их к самолету. Когда нутро его набили камнями, безумец утих. Машина была спасена, хотя одно крыло обломано. Этот обломок и заинтересовал Пэпика. Вот и все, что произошло здесь шесть лет назад.

- Что и говорить, ураган был на славу, я тогда чуть рекорд не установил - 25 часов не вылезал из мешка,- снова продолжает главный геолог.

- И не хотелось? - удивился Миша.

- Еще как хотелось, но терпел.

- 25 часов. А каков же рекорд? - заинтересовался Миша, прикидывая что-то в уме.

- Рекорд был установлен немного раньше геофизиком Пашей во время пурги в массиве Центральный Вольтат. Равен 30 часам. Я тогда остался на втором месте.

- Серебряная медаль, - констатирует Миша и, подумав, уверенно заявляет: - 30 часов - это сейчас уже не предел.

- Петух ты, - качает головой главный геолог. Ветер постепенно усиливается. Начинает переметать

поземка. Снежные ручейки текут между валунами, а выйдя на ледяную равнину, распластываются, сливаются в сплошное покрывало. Ноги по щиколотку купаются в снежном потоке.

- Если ногу босую подставить, пятки можно щекотать,- приходит в голову Мише идея.

- Ну ты себе щекочи на здоровье, а мы пойдем в лагерь, - сердится главный геолог. - И когда же эта проклятая погода кончится. Так мы ничего не наработаем. Экскурсии будем устраивать, тары-бары разводить. А мне через год на международном конгрессе геологическую карту надо представлять.

Часа два спустя, перевалив через невысокий горный гребень, мы оказываемся в виду лагеря. Пять круглых палаток среди валунов, а поодаль на ровной снежной равнине две оранжевые «Аннушки».

- Красивое место выбрали, - любуется главный геолог, - куда лучше, чем в старом лагере. Наш начальник позаботился. Сейчас придем, обед нам летчики сварили, а вечером чайком побалуемся.

На спуске Миша и Пэпик торопливо устремляются вперед. Главный геолог хватается за меня, чтобы не скользить.

- Вот говорят, - продолжает он, - что начальник грубиян, бука. Зато дело свое знает. Недаром я его выдвинул.

- Так это вы?

- Ну а кто же, мне эта должность сейчас ни к чему, да и наукой кто тогда заниматься будет? В институте-то он подо мной ходит, ну а здесь, пожалуйста, я под ним похожу. Мы люди не гордые. Молодым везде у нас дорога.

- Раньше вы с ним не ладили.

- Ну, тогда молод он был, горяч. Сейчас поутих, а со временем перемелется - мука будет. Диалектика. С людьми надо уметь работать, воспитывать. А я как-никак лучшим лектором считаюсь по району.

- А по городу?

- Ну, по городу не знаю, а по району это уж точно. Да, кругом диалектика. Вот возьми себя. Разве ты за эти шесть лет не изменился? Изменился. Кое-каких успехов в науке добился. Ну, не ахти каких, но все же. И позволять себе стал больше, не все я вижу тебе у нас нравится, иронизируешь порой над старшими. Не спорь, не спорь, стреляного воробья на мякине не проведешь. Вот оно время, что с людьми делает. Ну, правда, и мы теперь с тобой деликатнее. В маршруте мне теперь Пэпик помогает. Нет, двери мы перед тобой не закрываем, захочешь помочь - спасибо, не захочешь - и не надо. Специальности у нас разные, в городах живем разных. У нас-институт, у тебя - университет, ну и на здоровье. Нам ведь нечего делить. Уж если на чистоту, потому и взяли тебя. Ну и, конечно, знали, что ты свинью нам не подложишь. В экспедицию людей подбирать толково надо, а то потом хлопот не оберешься. Я-то механику всю эту знаю, на ней собаку съел. И ты присматривайся, учись, мы уйдем - вам ведь руководить придется. А это не легко, ой не легко. Шею сломать можно.

В лагере нас встречает начальник, свежевыбритый, крепко пахнущий тройным одеколоном.

- Все в порядке? - холодно спрашивает он у главного геолога. - Что задержались, я уже ракету хотел давать, не видите - пурга начинается.

- Все знаем, не маленькие. Ты бы об обеде побеспокоился.

- Обед давно готов, мы уж поели, а порядок должен быть порядком.

- Опять ты за свое. Я за группу отвечаю.

- А я за весь отряд несу ответственность.

- Ну ладно, - хмурится главныи геолог, - о том, кто за что отвечает, поговорим с тобой отдельно.

Бронзовое лицо начальника багровеет. Наконец мы в своей палатке.

- Полей-ка мне из чайника, - вздыхает главный геолог, доставая мыло, -а потом я тебе.

Он умывается над тазом, стоящим в центре палатки, отфыркивается.

- Ну вот, начальник наш как с цепи сорвался… Лей, лей, не жалей… Думаешь, легко мне с ним, опять придется учить уму-разуму. Не понимает, что можно, что нельзя… Побольше лей, чего экономишь… Тоже мне руководитель. Как за маленьким за ним смотреть надо… Ну вот, соль с лица смыли, сейчас полотенчиком обмахнемся, а теперь давай тебе полью и айда на обед.

- Так вода кончилась.

- Вот жалость… об снег, может, оботрешься? Снежком даже полезнее…

К вечеру пурга усиливается, и все расходятся по своим палаткам. В нашей, кроме главного геолога, Пэпика и Миши, живет еще геолог Женя, коренастый, близорукий, в очках на веревочках (пластмассовые дужки давно сломались), и штурман одного из самолетов Володя, он же студент-заочник философского факультета МГУ.

На полу палатки горит газовая плитка. Вдоль стен стоят раскладушки, на них в спальных мешках лежим мы. Сквозь окна проходит внутрь блеклый свет ночной полярной метели.

- Открутите-ка побольше газик, - просит главный геолог, - а потом, когда заснем, надо не забыть выключить.

Миша, высунув свою здоровенную руку за полог палатки, откручивает вентиль стоящего рядом баллона.

А за окном метет. Самолеты на пригорке скрылись в молочной белизне. Снег облизывает серые закоченевшие валуны. Снежные струи льются по упругому телу палатки. Дюралевые ребра вздыхают под резкими порывами ветра.

За палатками друг подле друга сидит штук восемь поморников. Теперь они наши верные спутники. Они знают, что около людей есть чем поживиться.

Пэпик, высунувшись из своего фирменного нейлонового, на гагачьем пуху спального мешка, рассматривает свои многочисленные термометры. Женя, приподнявшись к иллюминатору, читает «Искатели» Гранина.

Тихо поскрипывает кровать Миши, он все никак не может устроиться. Мешок ему явно мал, но во всем нашем отряде нет такого, чтобы пришелся ему впору.

Володя-философ тоже читает, Бальзака «Блеск и нищета куртизанок».

Под пологом палатки в теплом воздухе купаются портянки.

Наверху жарища, внизу у пола по измерениям Пэпика - минус 4°.

- Проклятая погода, - нарушает молчание главный геолог. - И стоило сюда ехать, чтобы дрожать здесь, как цуцики. Я бы сейчас дома столько бы натворил. И что сейчас в институте без меня?.. Миша, газик не забудь выключить…

А за окном ветер, ветер, белое молоко. Поморники около палаток, нахохлившись, сидят на снегу.

С утра погода ясная. Дует резкий, обжигающий щеки ветер. Оба наших самолета поднимаются в воздух почти одновременно, и с борта одного хорошо виден другой. Удивительно выглядит оранжевая «Аннушка», парящая на фоне причудливых скал и ледников. Самолет кажется совсем мал, не больше жука, но в нем поместились семь человек, среди них такой гигант, как наш Миша. А внизу перед глазами лежат горы Земли Королевы Мод.

Земля Королевы Мод - один из наиболее крупных горных районов Антарктиды. Попасть в эти горы непросто, они находятся в 200 км от берега. Именно в этом районе 28 января 1820 г. впервые была усмотрена Антарктида экспедицией Беллинсгаузена и Лазарева. Лишь спустя почти сто лет здесь побывали норвежцы, открыли горы и назвали эту часть материка в честь своей королевы. Сама королева Мод, конечно, этих мест никогда не видела, разве что в сладком королевском сне.

В 1938 г. этим районом заинтересовалась фашистская Германия, снарядившая сюда специальную экспедицию. С помощью «летающих лодок» немцам* удалось сфотографировать большую часть горной страны, они сбросили с самолетов несколько флагов со свастикой в знак своих территориальных претензий, но ногой на эту землю так и не ступили.

Первыми людьми, проникшими в горы, что тянутся с перерывами почти на 2 тыс. км, были на западе участники международной норвежско-британско-шведской экспедиции, на востоке - японцы и бельгийцы, а в центральной части - мы, русские. В этом можно наглядно убедиться, стоит только познакомиться с географическими названиями на картах этого района. По краям преобладают труднопроизносимые японские, бельгийские и норвежские наименования, а в центре - гора Маяковского, пик Кропоткина, хребет Юрия Гагарина. Но эпоха географических открытий на шестом материке подходит к концу. Теперь исследователи переходят к систематическому изучению открытых территорий. В задачу нашего отряда входит составление детальных карт рельефа и геологического строения, т. е. создание той основы, которая позволит впоследствии вести направленные поиски полезных ископаемых.

Благодаря самолетам мы можем проникнуть почти в любую часть горной страны. А всего четверть века назад норвежско-шведско-британская экспедиция обходилась здесь без воздушного транспорта. Однажды мы наткнулись на ее следы. У подножия одинокой вершины на западе района, где наш самолет совершил посадку, мы увидели горку старых деревянных ящиков, а на них сани вверх полозьями. Сверху торчала бутылка с запиской. Бутылка хранила еще коньячный запах, а в записке было написано: «Этот нунатак был впервые достигнут рекогносцировочной партией на собачьей упряжке 25 октября 1950 г…» Молодые участники той экспедиции Вальтер Шютт, Чарлз Свитенбенк, Гордон Робин стали известными учеными.

Два года пробыла здесь международная экспедиция, начавшая зимовку в составе 15 человек и закончившая ее без трех своих товарищей. Трудно без волнения думать о наших предшественниках, о том, какие трудности приходилось им преодолевать на пути к поставленной цели. Нам с помощью «Аннушек» работать легче, но, очевидно, те, кто придет сюда еще четверть века спустя, так же вот сочувственно будут вспоминать о наших исследованиях.

Ан-6 садится у невысокого горного хребта. Абсолютная высота гор достигает 2 тыс. м, но большая часть их тонет в ледниковом покрове. Рядом скалы, валуны, поля голубоватого льда, сверкающие так, будто в глаза тебе направили сто тысяч солнечных зайчиков, и зияющие трещины с сине-зеленым отливом по краям. Иногда они забиты снегом, под которым, возможно, скрываются бездонные пропасти. Там, где трещин много, мы подстраховываем друг друга веревками.

Пока геологи в маршруте, летчики возятся у самолета, готовят обед, а если время свободное и погода располагает, «стукают» в мяч. Энтузиаст этого дела как всегда пилот Виктор. Он и одет по-спортивному, вместо ушанки на нем красная вязаная шапочка с помпоном. Знающие себе цену летчики всегда имеют какую-нибудь отличительную деталь туалета. Если Виктор не расстается со своей шапочкой, то один из штурманов всегда щеголяет в зеленой фетровой шляпе. Нельзя не оценить этот своеобразный шик в антарктических условиях.

В маршрутах наш отряд разделится на две части, по числу самолетов. Главный геолог обычно работает с Пэпиком и Женей, начальник отряда в паре с Мишей. Мне как географу предоставлена известная самостоятельность и право выбора.

Работают группы по-разному. Начальник отряда - быстро. Не успеешь добраться до скалы и начать отбор образцов, как следует его команда: «В самолет. Нечего чесаться, потом допишешь». Начальник отряда делает в день до 8-10 описаний геологических разрезов - точек. Ему помогает Миша, завертывает образцы, пишет этикетки. Изредка начальник отряда разрешает Мише поработать самостоятельно, но тут же экзаменует.

- Сколько градусов простирание?.. Не точно. Порода?.. Врешь, граносиенит…

- Так как же ? - не соглашается Миша.

- Не спорь, я, брат, на этом деле такую собаку съел. Миша смущенно замолкает.

Иногда и мне начальник задает «каверзные» вопросы. И, не ожидая ответа, заключает: «И чему вас в университетах учат». Сам он кончил геологоразведочный институт. А Миша, как на грех, тоже с университетским образованием.

Совсем по-иному работает главный геолог. Неторопливо, обстоятельно, пока все не запишет, со скалы не уйдет. Ему помогает Пэпик. За это главный геолог многое объясняет Пэпику: что за порода, ее особенности, условия образования. Даже записывая, он присматривает за Пэпиком, чтобы тот не отходил далеко. В случае чего сразу кричит: «Пэпкчка, ну-ка, где у нас мешочки для образцов? Затерялись, не могу без тебя найти».

Пэпик жалобно откликается:

- Сейчас, только лишайники соберу.

- Зачем тебе лишайники, - удивляется главный геолог.- Вот добра нашел. Иди, я тебе такой образец подарю, в Праге твои друзья лопнут от зависти.

Если главного геолога и начальника отряда интересуют только древние кристаллические породы, то Пэпика, первого чешского геолога, попавшего в эти горы, привлекает буквально все. К тому же самые различные специалисты его страны просили привезти образцы из Антарктиды. Но под надзором главного геолога выполнить все эти поручения не так-то просто, приходится хитрить. Стоит главному геологу замешкаться, Пэпик, скрываясь за валунами, уходит в сторону и ничего не видит и не слышит. Собрав нужные образцы, он присоединяется к главному геологу, Тот поначалу сердится: «Кричал, кричал, чуть горло не сорвал, хулиганишь ты, Пэпичка!» - но быстро отходит. Что делать, международные связи- дело тонкое.

За день главный геолог делает четыре, максимум шесть точек. По возвращении в лагерь говорит многозначительно: «Это не как у некоторых - галопом по Европам. У нас наука». Летчики, однако, не одобряют медлительности в работе. Их заработок определяется количеством посадок. Поэтому летные экипажи, чтобы уравнять шансы, меняются…

Палатка сотрясается от порывов ветра. Покачиваются развешенные на веревках для просушки носки, портянки и пиджак Володи-философа. На вьючном ящике около постели главного геолога полупустая банка растворимого кофе, пачка прессованного сахара и обледенелый зеленый чайник. Все еще спят. Пэпик потонул в своих ярко-голубых пуховых мешках. Миша и Женя закутаны в собачьи меха. Главный геолог нежится в росомахе. Лиц не видно, только чернеют отверстия для дыхания. Порой из мешка наружу высовывается чей-нибудь нос, но вскоре уходит вглубь, хоронясь от холода.

- Мишенька, газик бы раскрутить. Никакого ответа.

- Миша, газ пора зажигать.

В палатке безмолвие, из мешков слышится подчеркнуто ровное дыхание. Кто-то даже захрапел.

- Михрюта, симулянт, вставать пора! - взрывается главный геолог.

- Сейчас я разожгу, - говорит Володя-философ.

Он вылезает из мешка, засовывает босые ноги в унты, шарит в кармане пиджака и наконец находит спичечный коробок.

- Вот молодец, - ласково одобряет главный геолог и, передернув плечами, скрывается в мешке. - Ой, холодина какая, братцы.

Палатку за ночь действительно сильно выдуло. Пэпик смотрит температуру на полу - минус 12°. Скрипит кровать Миши.

- Ты что же, не слышал, когда тебя звали? - обращается к своему помощнику главный геолог.

- Нет, я же уши ватой закладываю. С детства они у меня простужены.

- Ой, Миша, жук, ой жучина,-укоризненно приговаривает главный геолог. - Ну, за это польешь мне на руки из чайника.

- Это, пожалуйста, - соглашается Миша, вылезая из мешка и расправляя свои богатырские плечи.

- Подожди, не торопись, пусть водичка согреется. Куда торопиться. Погода все равно нелетная…

После завтрака разбираем образцы. Главный геолог усаживает около себя Пэпика, достает полевой дневник, подталкивает ногой к Пэпику свой рюкзак. Поплевывает на кончики пальцев.

- Пэпик, дай-ка сюда девятый мешочек. Так, 9а, 9б… Это же липа. Ой, халтурщик профессор. Давай-ка сюда 9б. И что бы я делал без Пэпика. Так, 9б. Э, черт, палец болит. Вот что Антарктида творит с человеком. Я уже 30 лет не работал коллектором. 9б уложите в ящик. Тьфу, чертов Миша, тоже ящик нашел, весь разваливается. А, черт (главный геолог схватился за ящик и наткнулся на ржавый гвоздь). Заражение здесь еще получишь. Ну-ка, дай мне 10а. Вот классический образец.

Классический образец! Контакт двух пород. А где же 10б? Пэпичка, нет 10б. Или вот он. Нет, не то. Пэпичка, кто-то сейчас заработает по одному месту.

- Что такое одно место? - спрашивает Пэпик.

- Пардон, при универсантах я не могу вам объяснить,- кивает профессор в нашу с Мишей сторону.- Тьфу, с этой болтовней я все перепутал. Надо быть внимательней. Сукин сын, камаринский мужик. Пэпик, вы знаете, что такое камаринский мужик?

- Камаринский мужик? - повторяет Пэпик. - Не знаю.

- Вот и я тоже не знаю. Пэпичка, все верно, 10б и не должно быть. А то меня чуть кондрашка не хватила. Пэпик, а вы знаете, что такое кондрашка?

- Кондрашка - очень смешное слово, - отвечает Пэпик.

- Нет, грустное, Пэпик, грустное… Так, давайте мне двенадцатый образец. Нет, не надо. Мы с вами торопимся. Надо сначала одиннадцатый. Подождите заворачивать. Где мой красный карандаш? Вот теперь все в порядке. Вот видите, Пэпик, ваши мешочки, моя система и результат налицо.

- Женя, - приглашает к разговору своего молчаливого коллегу главный геолог, - если кто в институте будет говорить вам, что я белоручка, вы плюньте тому в глаза. Да, Женя, телеграмму я получил. Тему Аникеева у нас закрыли.

- Как вы хотели, так и вышло, - с готовностью отвечает Женя.

- Ну, Женечка, вот это уж зря, ай нехорошо. Если бы я хотел, ее бы уже давно прикрыли. Ой, мать родная, и кто у нас только темами не занимается… Пэпичка, 13а. Вот прелесть. Что бы мы без вас делали. Молодец, Пэпичка…

Весь день дует порывистый юго-восточный ветер. Метет сильная поземка. Набегает волнами. Снежное облако обволакивает лагерь. Снег сочится, течет, извивается между валунами, лижет зыбкими языками борта палаток и вдруг исчезает. Становится тихо. Промчавшееся снежное облако взлетает на ближайшие скалы. А через мгновение набегает новое, бросает острые, жгучие кристаллы в лицо. Из палатки лучше не выходить.

После разбора образцов каждый занимается своим делом. Женя зашивает порванную куртку, разложив вокруг себя коробочки с всевозможными хозяйственными принадлежностями, которые он предусмотрительно захватил из дома.

Миша не спеша расчесывает бороду. Володя-философ продолжает читать «Блеск и нищету куртизанок». Утомленный Пэпик задремал, обхватив руками подбородок. У него разболелись зубы.

Главный геолог бодрствует. Быстро строчит что-то в большую клеенчатую тетрадь - пишет книгу об Антарктиде.

- Еще одну главу осталось дописать. Если пурга продержится денька три, справлюсь… А потом за метеоритами полетим. Может, опять найдем. Мне ведь тогда за них премию отвалили.

- Неужели за метеориты платят? - удивляется Володя-философ.

- А то как же. Да потом первый железный метеорит в Антарктиде найти - это не фунт изюма.

- А Борис тоже премию получил? - интересуюсь я.

- Боба тоже получил, - неохотно отзывается главный геолог. - Мы же самостоятельно нашли. Да чго говорить, ты же вроде где-тo поблизости был, сам все видел…

Я вспоминаю склон горы пепельного цвета, главного геолога и Бориса - неразлучных друзей, идущих впереди. Профессор, уцепившись за своего спутника, что-то рассказывает. Помню себя, навьюченного образцами главного геолога. И странный камень прямо на нашем пути.

Борис, прервав разговор с главным геологом, поднял камень.

- Какой тяжелый. Прямо железо!

- Глупости, - не поверил главный геолог. - Кусок магнетита.

- Да нет, ей-богу железо.

- Ладно, некогда сейчас смотреть, летчики ждут. Кинь в рюкзак.

В самолете Борис достал странный образец, поскреб его ножиком. Под окалиной блеснул металл.

- Да ведь это метеорит!

- Будет ваньку валять, - снова вроде не поверил главный геолог, но глаза его загорелись.

В лагере после просмотра учебнике петрографии стало ясно: найден метеорит. Это неоспоримо доказывали странные, похожие на иероглифы знаки на поверхности образца, так называемые видманштетовые фигуры.

- Надо радировать в Академию наук, - твердо сказал главный геолог и торжественно поднялся.

- Ребята, - позвал он летчиков. - Смотрите, перед вами пришелец с другой планеты, настоящий железный метеорит.

- А кто его нашел? - спросил один из летчиков.

- Я, - простодушно выпалил Борис.

Вот тут-то дружбе главного геолога с Борей и при шел конец. Телеграмму, правда, послали за двумя подписями: главного геолога и Бориса. Но Борис оказался слишком честолюбив. Он не хотел делиться своей находкой. На обратном пути из Антарктиды на судне во время первомайского концерта самодеятельности исполнялась частушка Бориного сочинения: «Тут давно уж спор стоит, кто нашел метеорит? Но об этом наш профессор очень точно говорит». Частушка имела шумный успех. Главный геолог, сидящий в первом ряду, аплодировал и улыбался. Борис же, сорвав аплодисменты, сам подписал себе приговор…

- Да, не удержался у нас Боба. Сам виноват, - в раздумье говорит главный геолог.

Шквальный порыв ветра налетает на палатку, осыпает ее песком и мелкими камнями, но затем стихает. Огонь газовой плиты постепенно хиреет.

- Надо поставить новый баллон, пока начальника нет, - советует главный геолог. - Нечего экономию разводить.

- Может, засорился вентиль? - сомневается Володя-философ.

- Ничего, новый лучше.

Меняем баллон, и плита снова разгорается. Главный геолог, отложив тетрадь, достает бритву «Спутник»:

- Даже в сложных условиях не надо опускаться, - говорит он нам.

Пэпик по-прежнему дремлет, держась за зубы. Женя укрепляет пуговицы на штанах и куртке, чтобы не дай бог не оторвались. Пуговиц в запас он забыл взять, недосмотрел. Миша перешел к подсчетам своего антарктического заработка. Хватит или не хватит на взнос в жилищный кооператив. Володя-философ составляет месячную сводку по первичным посадкам для бухгалтерии.

- Не хватит, - говорит Миша, - придется еще раз сюда ехать. Вот в первых экспедициях была лафа, платили в два раза больше!

- Зачем тебе, Миша, деньги, ты ведь не пьешь, не куришь, за девушками не ухаживаешь? - спрашивает главный геолог.

- Это еще как сказать, - обижается Миша.

- Ой, жучок! - радуется главный геолог. - Я ведь тоже в твои годы был не дурак. Только опасное это дело, скажу я, ты не увлекайся. И что б на работе ни-ни, я брат этого не люблю.

- Пойду я к летчикам, приемник послушаю, - хмурится Миша.

- Критики не любишь, Михаил. Учись сносить критику. Без этого, брат, у нас нельзя, - говорит вслед ему главный геолог.

Через несколько минут в палатку заглядывает начальник. Хмурится.

- Что это газ сильно раскрутили, так нам не хватит до конца, осталось только пять баллонов.

- Можно и подкрутить, - соглашается главный геолог.

- А я вам спиртянского немного приволок, - начальник достает из кармана бутылку.

- Чем угодили руководству? - лукаво осведомляется главный геолог.

- Работа процентов на восемьдесят уже сделана, можно отметить, и погода располагает, - поясняет начальник и разливает спирт в кружки.

- Мне самую малость. Это ты верно придумал, - воодушевляется главный геолог. - Нам есть за что выпить. Вернемся домой -такой докладик на конгрессе сделаем! Шутка ли, карту какую составили?

Закусываем рыбными консервами.

- Эх, ребята, хорошие вы ребята, - продолжает главный геолог. - Дай бог, вернемся - все ко мне домой приходите, коньяком угощу…

- Как же, держи карман шире, - шепчет мне Миша. Чтобы проветриться, я вылезаю наружу.

Ветер наконец стих. Над горами небо покрылось голубыми, розовеющими поверху пятнами. После замкнутого, подслеповатого мирка палатки так широко разверзлось небо надо мной, кристален воздух, ярки краски. Именно в такие мгновения, сразу после пурги, возникают в ледяной пустыне удивительные миражи.

После пурги все припорошено

Нет, это не тенистые пальмы и прозрачные ручьи, которые грезятся путешественникам в африканских пустынях. Здесь, в холодном антарктическом воздухе, возникают нежные размытые силуэты, похожие на полотна импрессионистов. Вот над мерцающей ледяной поверхностью, почти касаясь ее, в плавном танце движутся легкие фигуры. Я узнаю их. Это -голубые танцовщицы… А в стороне, среди скал, все густо-коричнево. Но в это мгновение низкое полярное солнце трогает скалы, и вижу я прямо перед собой смуглую гогеновскую красавицу, и она шепчет мне: «А ты ревнуешь?»

- «Да, мне нравилась женщина в белом, но теперь я люблю в голубом», - говорю я в антарктическое безмолвие, удивляясь странному звучанию собственного голоса. И снова смотрю туда, где были голубые танцовщицы. Но их уже нет. Просветы чистого неба закрыло облаками, и только одно окно, словно голубой шар, летит по небу.

Возвращаюсь в палатку. Там все устраиваются на ночлег. Последним приходит в палатку Миша. Довольный: играл с летчиками в карты на леденцы и крупно выиграл. Леденцы, правда, все сам высосал, нам не принес.

- Ой, Миша, жуковатый, - радуется главный геолог, У него отличное настроение, и, влезая в мешок, он

мурлычит свою любимую песенку. «Кто о чем говорит: геморрой или колит. У меня же очень даже до сих пор здоровый вид».

- Эх, написал бы кто про то, как мы здесь живем, как уродуемся , - расправлясь в росомашьем мешке, мечтательно произносит главный геолог.

- А то, за что боролись? Журналиста бы сюда толкового. Глядишь, герои бы из нас получились.

Из Михрюты - герой. Так и я в герои вылез бы.

- Вы самый первый, - бурчит из собачьего мешка Миша.

- Нет, не напишут о нас, братцы. Не напишут. Ну ничего. Мы люди не гордые. Без славы обойдемся, да так оно и спокойнее, - и сказав это, главный геолог решительно поворачивается на правый бок.

Постепенно все стихает. Замерли на веревках тяжелые носки. Окаменели поставленные на ящики для просушки огромные альпинистские ботинки. Беспомощно обвис пиджак Володи-философа.

Сладко, как ребенок, спит Пэпик. Размеренно похрапывает Женя, а рядом аккуратно сложены его коробочки, очки на веревочке в футляре и прочее. Володя-философ заснул с книгой в руках, и во сне ему, конечно, снятся куртизанки во всем своем блеске и нищете. Спит и главный геолог, как всегда, с полуоткрытыми глазами. И Миша спит, обмотав поясницу полотняным вкладышем, так как влезть в него он не мог, не помещался.

Все замерло на Земле Королевы Мод…