На леднике Фильхнера

На леднике Фильхнера

В два часа пополудни 15 декабря 1976 г. суда 22-й Советской антарктической экспедиции - дизель-электроходы «Пенжина» и «Капитан Готский» - подошли к ледяному побережью моря Уэдделла - самого труднодоступного моря Антарктики. Здесь, на краю гигантского шельфового ледника, всего в 1300 км от Южного полюса, год назад была создана сезонная база «Дружная».

Все высыпали на палубу, с волнением ожидая встречи с «Дружной». Домиков базы даже с верхнего мостика разглядеть не удавалось. У края невысокого, 4-5 м, ледяного барьера чернело несколько бочек, обозначавших место, где в прошлом году швартовались корабли. Дальше от моря берег полого возвышался, и там на склоне виднелась полузанесенная снегом цистерна, а около нее - уже целое скопище бочек. За этими приметными ориентирами и должна находиться «Дружная».

Но швартоваться к барьеру на этот раз было невозможно. Морской лед - неровный, торосистый, с большими снежными сугробами - преграждал путь к берегу. Всего-то полоса припая шириной метров триста, но кораблю не пробиться: лед толстый, вязкий. Попробовали было дизель-электроходы скалывать лед корпусом, но дело шло медленно. Капитаны нервничали - большой расход топлива да и риск немалый: суда хотя и ледового класса, но ледяной барьер или слишком высок, или неровен, а то и вовсе смят, вздыблен вверх: не иначе плавучая ледяная гора наскочила здесь на берег. «Поцелуи айсбергов» - так окрестили полярники эти вмятины.

Решили разгружаться на припай. На лед высадилась бригада с ломами и лопатами, начала сбивать торосы, готовить дорогу к барьеру. Дизель-электроходы пришвартовались к припаю один вблизи другого.

Разгрузка кораблей в Антарктиде - пожалуй, одна из самых напряженных и ответственных операций. И в ней принимают участие все без исключения. Бригады трудятся по 12 ч, сменяя друг друга.

Без всякой портовой техники необходимо выгрузить на лед тысячи тонн самых разнообразных грузов: от бочек с горючим до самолетов Ил-14. И все - в самые сжатые сроки: того и гляди испортится погода, задует пурга. Но пока в небе ни облачка, тихо, температура в полдень + 1,5°. Да и в полночь, когда на лед спустилась наша смена, ненамного холоднее: солнце не уходит за горизонт. Картографы переживают: «Какую погоду упускаем, сейчас самое время проводить аэрофотосъемку!» Но до того момента, когда начнется работа, далеко. Самолеты еще на палубе судна. Их нужно выгрузить, собрать и лишь потом думать о полетах.

Сгружать Илы помогают все. С берега страхуют оттяжками зависший в воздухе фюзеляж машины. Главное - не дать ему вращаться, не зацепить краем за борт.

Все самолеты на лыжах. Отбуксировать фюзеляж на барьер трактором не сложно. Затем на сани сгружают громоздкие упаковки с плоскостями самолетов. И вскоре авиамеханики, облюбовав себе место на краю барьера, приступают к сборке.

А мы работаем у самого борта. Принимаем на лед с судовых стрел металлические контейнеры с продовольствием и снаряжением, деревянные ящики с приборами, панели сборных домиков, а чаще всего сетки с бочками.

Бочек этих в трюмах нескончаемое количество: больше 5,5 тыс. В них бензин разных марок для самолетов и вездеходов, керосин для вертолетов, дизельное топливо для электростанции. На «Дружной» много техники: два Ил-14, два Ан-2, два вертолета Ми-8 И еще тракторы, вездеходы. Без горючего шагу не ступишь.

Разгрузка набирает темп. Через 5-7 мин над нами зависает вертолет. Под брюхом у него болтается металлический крюк - гак, как называют его моряки.

Самый ответственный момент - застропить груз, зацепить края сетки за гак. Эта операция особенно ловко получается у белобрысого паренька, радиотехника «Дружной» - Гриши. Он бесстрашно лезет под брюхо трепыхающегося в метре-двух над льдом вертолета. Остальная часть погрузочной бригады укрывается кто где, - от ураганного ветра, поднятого вращающимися лопастями. Ветрило норовит сорвать шапку, продувает ватный костюм до костей. Снежная крупа сечет лицо, залепляет защитные очки. Грохот царит невообразимый: объясняться друг с другом можно только знаками.

Механик вертолета в шлемофоне с радионаушниками лежит на полу кабины, наполовину высунувшись в дверцу, заглядывает вниз, следит, как Гриша цепляет сетку, и сообщает по радио пилотам. Вертолетчики - пилоты экстракласса. Иначе тут нельзя. Гриша, хотя и первый раз в Антарктиде, все делает споро. А опыт тут же приобретается: известно, что на ошибках быстрее учатся. Один раз вертолет его чуть колесом не придавил. Другой- сгоряча схватился Гриша за гак голой рукой - током дернуло: сильнейший заряд статического электричества накопился на конце металлического троса. Сидел потом с полчаса Гриша в стороне на бочках, себя корил: «А еще радиотехник!», пришел немного в себя и снова за работу.

Не уступает Грише в умении стропить грузы и наш иностранный коллега, геолог из ГДР Ганс Пейх. Он тоже впервые в Антарктиде, но сразу освоился. В яркой не-продуваемой пуховой куртке, в шерстяной шапочке с помпоном, с пунцовыми щеками, он похож на сказочного тролля с рождественской открытки.

С Гансом мы плыли в Антарктиду в одной каюте и подружились. Он хорошо знает русский язык, не раз бывал в нашей стране. Характер у него легкий. Ганс общителен, на редкость сообразителен. Все схватывает буквально на лету.

И еще один иностранный коллега - американский геолог Эдвард Грю трудится в нашей бригаде. Ему тоже нельзя отказать в трудолюбии. Огромные трехсоткилограммовые бочки он катает по настилу из досок с редкостным упрямством, что называется, не разгибая спины. И при этом совсем не обращает внимания на то, что делается вокруг. Несколько раз его приходилось оттаскивать в сторону, оберегая от накатывавшихся сзади бочек. И все-таки его слегка придавливало. В таком случае Эдвард недоуменно оглядывался, словно не сразу понимая, что случилось, потирал ушибленное место и снова с прежним рвением принимался за работу.

По характеру Эдвард медлителен, флегматичен. Зато упорства, целеустремленности ему не занимать. И русский он освоил не хуже Ганса. У Эдварда в арсенале такие поговорки: «Первый блин комом», «Поспешишь - людей насмешишь». Только манера говорить у него другая, неторопливая. Эдварда многие знают в экспедиции. Он не новичок в Антарктиде. Однажды уже зимовал -у нас на «Молодежной».

Пока не все ладится на разгрузке, порой возникает неразбериха. Вот бригадир, он же глава нашего геологического отряда, посылает меня с одним из геологов на «Дружную» принять там бочки. Мы послушно заползаем в приземлившийся по этому случаю вертолет. Но на «Дружной» нас встречает начальник базы. Он считает, что здесь людей и так достаточно, и отправляет нас обратно. В течение двадцати минут нас трижды перебрасывают с одной точки на другую. Руководители впали в амбицию, не хотят уступать друг другу. У вертолетчиков глаза на лоб лезут: они не могут взять в толк, почему нас надо возить через рейс то туда, то обратно. В конце концов начальник базы одолел нашего бригадира, и мы вернулись на прежнее место.

Против ожидания «Дружная» оказалась не слишком занесена. Снег засыпал домики на треть или наполовину, лишь кают-компания погребена почти по крышу. Но бригада, проводящая расконсервацию базы, раскопала вход, и повар уже хлопотал у плиты.

Наш домик стандартный, собранный из панелей, пригнанных друг к другу и стянутых болтами. Такие дома давно используются в Арктике. Название их мудреное - ПДКО, что означает «полярный дом Канаки-Овчинникова». Дом простой, незатейливый. Коробка пять метров в длину, два с половиной в ширину. До потолка можно достать рукой. Вход через обычную дверь, без тамбура. Окна маленькие, квадратные. Толщина стен невелика, но сквозь них не продувает. У входа установлена венгерская печь, работающая на солярке или керосине. В отличие от газовых плит, которыми мы отапливались в полевых лагерях в прошлом, она удобнее и безопаснее.

Домов ПДКО на «Дружной» несколько десятков. Четырьмя рядами выстроились они на расстоянии 40-50 м друг от друга, образовав подобие улиц. И ни одного пустующего помещения. Идет сборка новых зданий: база должна принять 135 человек.

Летчики привезли с собой жилище собственной конструкции- огромный металлический цилиндр, своего рода цистерну на колесах. Очень гордятся этим сооружением. В нем весу тонн тридцать. Внутри три отсека: кухня, столовая и спальня. Пока чудо-дом сгружали с корабля и доставляли на «Дружную», немало крепких слов было сказано в адрес того человека, которому взбрело в голову везти в Антарктиду это громоздкое металлическое сооружение. Поселились в цистерне начальник авиаотряда и его заместитель.

В нашем домике мы устраиваемся вчетвером: начальник отряда, он же наш бригадир на разгрузке, Ганс, Эдвард и я. Словом, интернациональный домик. Бригадир еще не отошел после схватки с начальником базы и компенсирует сейчас свое поражение тем, что занимает своими вещами все ящики единственного письменного стола.

Затаскиваем в помещение все, что боится мороза. Остальное снаряжение складываем вблизи дома на фанеру и закрываем брезентом. Потом приколачиваем гвозди для вешалок, сооружаем полочки. Работы не так уж много: дом обжит прошлой экспедицией.

Напротив двери - нары. Как в железнодорожном купе- два верхних места, два нижних. Наш начальник, заняв нижнее место с правой стороны, предлагает устраиваться нам. Мы с Гансом размещаемся наверху: я над начальником, Ганс - над американцем.

Подошло время обеда. На улице пуржит. В столовой влажно, как в бане. Снег на крыше тает, струйки воды просачиваются внутрь, заливают пол, капает на столы и лавки. Кают-компания составлена из нескольких домиков ПДКО, но места на всех не хватает, в часы пик не протолкнуться.

Поварам на кухне работать и вовсе не легко: помещение тесное, к тому же электроприборы пока бездействуют- не хватает электроэнергии. Все готовится на газе, а конфорок очень мало.

На улице пуржит пуще прежнего. За обжитым нами узким пространством все погружено в молочную пелену. Ни моря, ни судовых мачт не видно. Если сейчас расколется ледник и мы окажемся на айсберге, то, пожалуй, и не заметим. Удивительное ощущение затерянности, изоляции от окружающего мира.

Ганс, Эдвард и я отправляемся на послеобеденную прогулку. Подходим к цепи бочек, которыми оконтурены границы станции. За бочки ходить строго-настрого заказано: под снегом могут быть трещины. Шельфовые ледники, на первый взгляд ровные и безопасные, полны коварных ловушек, укрытых с поверхности снежными мостами. К тому же при плохой видимости, потеряв ориентировку, можно оказаться на барьере и свалиться в море. Не так далеко от нас, на побережье Земли Королевы Мод, однажды разыгралась такая трагедия. Четверо участников международной норвежско-британско-шведской экспедиции упали в ледяную воду. Ценой неимоверных усилий спасти удалось лишь одного.

Я рассказываю эту историю Гансу с назидательной целью. Он новичок, чрезвычайно любознателен. Обожает дальние прогулки, особенно на берег океана.

- Какова толщина нашего ледника? - обращается Эдвард ко мне.

- Геофизики говорили, в районе базы около 400 метров, к берегу - меньше.

- А подо льдом океан? - Да, еще около 300 метров до дна. - А известно, с какой скоростью движется ледник?

- Геодезисты уже сделали прикидку. За год «Дружная» сместилась почти на два километра к северу. Эдвард задумывается.

- Шесть метров в сутки делаем по направлению к дому,- подводит итог нашему разговору быстрый Ганс.

Наконец погода, как выразился Эдвард, «разгулялась». Оба наших иностранных коллеги щеголяют русскими выражениями и пословицами. Эд без улыбки, серьезно. Ганс весело, непринужденно, с какой-то, можно сказать, французской легкостью. Излюбленное его выражение на данный момент - «вкривь и вкось». Увы, часто оно весьма метко бьет в цель. Наша бригада снова идет грузить бочки. Только на этот раз не к борту корабля, а на базовый склад. Вертолеты один за другим доставляют сетки с бочками, опускают их на снег. Машина уходит с пустой сетью за новой порцией, мы же разбираем кучу, ставим бочки на попа, тесно друг к другу. Оставишь их лежать - первая же пурга занесет, не отыщешь.

Несколько в стороне от нас, вблизи своего металлического чуда-дома, летчики разместили взлетно-посадочную полосу. Начальник авиаотряда ходил по полосе, остался доволен, даже отказался от ее укатки. Говорят, он решил сегодня сделать пробный взлет на Ил-14. С самого утра у самолета копошатся техники, уже который час гоняют моторы.

Короткая передышка между рейсами вертолетов. Можно взобраться на бочки, осмотреться. Ряды их выстроились широкой полосой. Большая часть бочек выкрашена в зеленый цвет. На ослепительно белом снегу россыпь зеленых предметов ласкает глаз. Слышим, моторы Ил-14 взревели на полную мощность. И вот самолет стронулся с места, заскользил по снегу, набирая скорость. - Пробует полосу,- авторитетно заметил бригадир.

Движется Ил неровно, рывками, покачивая носом. Но пилот, а за штурвалом сам начальник авиаотряда, набирает скорость. За хвостом вздымается облако снежной пыли. Неожиданно самолет словно спотыкается, клюет носом, хвост его вздергивается высоко вверх.

Почти одновременно каждый из нас издает какой-то нечленораздельный возглас. По полосе вслед за самолетом уже бегут летчики. Летевший к нам вертолет сбросил сетку с бочками где-то в стороне и тоже пошел к месту аварии. И мы, не раздумывая, побежали туда.

Зрелище тревожное - нос самолета помят, винты изогнулись колесом. Я впервые свидетель такого происшествия в Антарктиде. Раньше только в документальном фильме видел, как капотировал при посадке американский легкий аэроплан. Американским авиаторам в Антарктиде не везло: они разбили здесь не одну машину. Были при этом и трагические исходы. Наших же летчиков на этот раз бог миловал - все уцелели. И самолет не загорелся. Только вот сможет ли он когда-нибудь подняться в воздух? Для геофизиков это вопрос немаловажный. Ведь машина оборудована как летающая геофизическая лаборатория, на нее возлагались большие надежды. Вот уж поистине «первый блин комом», как любит выражаться Эд.

После первого замешательства все возвращаются на свои места. Мы продолжаем разгружать бочки, то и дело поглядывая на потерпевший аварию самолет, около которого хлопочут техники. Им теперь предстоит дать заключение о судьбе машины. Хотя не трудно предположить, что без мастерской и специального ремонтного оборудования на продуваемом ветрами леднике сложный ремонт невозможен. Правда, о начальнике наземной авиационной службы инженере Аркадии Колбе идет добрая слава. Хорошо знают его и в Арктике, и в Антарктике. Но все равно чудес не бывает, хотя пилоты еще на что-то надеются, ходят за Колбом как провинившиеся школьники.

А Колб хмурый, с бронзовым от работы на солнце и ветре лицом, в комбинезоне, пропитанном машинным маслом, молчит. Наскоро перекусит и идет обратно к своим ребятам.

И вскоре базу облетает известие: бригада Колба берется восстановить машину в этом сезоне. Правда, для этого нужен целый ряд запасных частей, которых на «Дружной» нет. Раздобыть необходимые запчасти можно только на «Молодежной». Там стоит на приколе отлетавший свое Ил, кое-что можно содрать с него. Но как все это доставить к нам? И дело не только в расстоянии более 3 тыс. км, разделяющих наши станции. В «Молодежной» сейчас нет авиации. Самолеты, способные выполнить эту задачу, находятся в «Мирном». Это еще почти на 2 тыс. км дальше от нас. Но и это не главное. Главное, что авиация «Мирного» занята снабжением внутри-континентальной станции «Восток» - самой труднодоступной и знаменитой зимовки на полюсе холода. Пока эта работа не завершится, вряд ли можно рассчитывать на помощь оттуда.

Правда, на «Дружной» есть еще один Ил-14, который скоро будет готов к полетам, но он оборудован специально под аэрофотосъемку. Если направить его за запчастями, значит, поставить под угрозу картографические работы. Кто может гарантировать, что рейс пройдет быстро и удачно? На южнополярном континенте погода изменчива, каждый дальний полет - уравнение с многими неизвестными. Есть и иные трудности. В Антарктиде теперь ведут работы несколько крупных авторитетных ведомств: за снабжение станции «Восток» отвечает одно; геофизические исследования курирует другое: картографирование проводит третье. У каждого ведомства свое плановое задание. Можно понять их руководителей. Порой и хотелось бы рискнуть, помочь незадачливому товарищу, а если из-за этого свои работы сорвешь?

В общем, ясно, что пока запчасти прибудут на «Дружную», многие начальники, и не только у нас в Антарктиде, немало переломают копьев. Но главное все же. что Аркадий Колб взялся восстановить машину. Если бы не это решение - и копья ломать было бы не из за чего.

У края шельфового ледника Фильхнера

Пока вопрос о восстановлении самолета рассматривается в высших сферах, разгрузочные работы завершаются. «Пенжина» первая покинула «Дружную» и взяла курс на остров Кергелен. «Капитан Готский» тоже торопится нас оставить. Северный ветер нагнал к берегу льды, прибарьерная полынья сузилась. Возникла опасность быть затертым во льдах. Звучит прощальный гудок. От нас с берега взмывают ракеты. И скоро силуэт дизель-электрохода, сделавшись до смешного маленьким, игрушечным, теряется на горизонте среди льдов и айсбергов. Мы остаемся одни на леднике.

Весь день наш отряд занимается сборами в полевой горный лагерь. Горы Шеклтона, где нам предстоит работать, в 300 км от «Дружной». Это еще дальше на юг, ближе к полюсу. Там должны быть созданы два самостоятельных лагеря. Но вся организация начинается здесь, на «Дружной».

У коменданта нужно получить палатки, собрать их, проверить, все ли детали в порядке. Если сейчас что-либо не учтешь, проглядишь, в горах спохватишься - локти кусать будешь. А хозяйство мы берем с собой большое: газовые плиты с баллонами, печи жидкого топлива, раскладушки, спальные мешки, геологическое снаряжение, уйму всяких мелочей и продукты на два месяца.

Мясные продукты хранятся в специальном холодном складе. Его организовала еще прошлая экспедиция. И разумно поступила. Хотя Антарктида - ледяной континент, под палящим круглые сутки солнцем брикеты с мороженым мясом, ящики с курами моментально оттаивают.

Продукты получаем согласно утвержденным нормам. Укладываем на брезент около домиков. Не забыть самое главное - хлеб! Но как сохранить его от зачерствения? В прошлых экспедициях приходилось заскорузлые, мерзлые буханки распиливать пилой-ножовкой, а потом куски размачивать. Теперь же хлебная проблема решена. Буханки ржаного хлеба, предназначенные специально для нас, подготовлены еще в Ленинграде. Облиты спиртом, упакованы в целлофан и заморожены. Раскроешь такую упаковку - хлеб мягкий, влажный и к тому же спиртиком попахивает. Есть - одно удовольствие.

Вечером осваиваем снегоходы. Два новеньких «Бурана»- двухместные машины, похожие на мотоциклы, только на гусеничном ходу - будут помогать в маршрутах. Это тоже новшество. В прошлых экспедициях в полевых геологических лагерях мы полагались только на собственные ноги. За «Бураном» удобно буксировать сани с образцами, а уцепившись за капроновый фал, сзади могут скользить два-три лыжника.

Сначала я самостоятельно отрабатываю вождение снегохода. Машина проста в управлении, тем не менее ухитряюсь чуть не свернуть деревянный короб, через который влезают в холодный склад. Затем по указанию нашего начальника (он, к счастью, отсутствовал в тот момент, когда я торпедировал склад) отрабатываем коллективную буксировку. Я снова усаживаюсь в седло. Начальник и Ганс, как всегда улыбающийся, приготовились к буксировке. Завожу машину, вопросительно оборачиваюсь. Начальник радушно кивает. Нажимаю на газ, и снегоход, подпрыгнув, как норовистый конь, срывается с места. Мы выкатываемся на снежную целину на окраине станции. Здесь я прибавляю скорости. «Буран» лихо несется по застругам, словно по стиральной доске. Теперь я уже освоил машину и чувствую себя как лихой наездник в седле. Слегка привстаю, словно в стременах, и еще сильнее жму газ. Сзади раздается истошный вопль. Оглядываюсь, Ганс, вцепившись в натянутый шнур, катится в одиночестве, начальник валяется на снегу. Делаю крутой вираж, возвращаюсь назад. Глушу мотор точно у ног начальника, жду, как он оценит мое мастерство. Но начальник негодующе сопит: снег забился ему за ворот, одна лыжа соскочила.

На следующий день устанавливаем мачты для флагов. Кроме флага СССР, на станции будут подняты флаги ГДР и США. И еще нужно предусмотреть свободные флагштоки на случай непредвиденных визитов. Антарктические станции открыты для всех, тут свято соблюдаются законы гостеприимства.

Заканчиваются приготовления к вылету в горы. Всем не терпится приступить к маршрутам. Особенно Гансу: почти две недели в Антарктиде, а антарктической земли не нюхал, образцы горной породы в руках не держал. Вслед за нами, глядишь, и геофизики развернутся. Летчики уверены: инженер Колб сдержит слово.

Вечером 24 декабря Ганс и Эдвард приглашают нас на рождество. Ганс из листа фанеры выпилил аккуратную елочку, позеленил ее фломастером, украсил звездочками из серебряной и золотой конфетной бумаги. Рядом повесил на нитках три апельсина, красный пластмассовый свисточек, гирлянду сушеных яблок. Под елкой укрепил несколько свечек. Получилось очень нарядно.

Повар подготовил по такому случаю две отлично подрумяненные, фаршированные рисом курицы. Рождественский стол удался на славу. И напитками он не обделен. Хотя Гансу и намекают, что не плохо бы добавить еще из его представительских запасов.

- Рождество - семейный праздник, - смущается Ганс, - на рождество немного пьют.

Наш начальник зачитывает поздравительные открытки нашим иностранным друзьям. Мы постарались написать их как можно теплее, не забыв о женах и детях.

Ганс и Эдвард сидят серьезные, растроганные. Им далеко не просто у нас в экспедиции. Если нам порой взгрустнется, затоскуешь по дому, среди своих как-то легче переносишь разлуку. Они же не только в Антарктиде, но еще и на иностранной станции. Конечно, мы стараемся быть гостеприимными хозяевами, но тем не менее… Недаром говорится: «В гостях хорошо, а дома лучше».

Ганс включает свой портативный магнитофон. Звучит торжественный колокольный перезвон, потом песенка о зеленой елочке в исполнении его жены и детишек. И каждый из нас уносится мыслями далеко-далеко от ледяного берега…

…Домики «Дружной» сверху кажутся совсем крошечными. Вот наш дом (теперь там пусто), вот кают-компания, несуразная «емкость» летного командования, Ил со смятым носом. Дальше сгрудились темные бочки - точь-в-точь колония пингвинов. И совсем рядом гигантская темная пасть моря, готовая в подходящий момент откусить белоснежный край шельфового ледника, на котором расположилась база… Так оно и случится в конце концов. И как ни печально, врасплох для экспедиции. И пойдут бесконечные споры: почему так произошло? И люди ответственные будут упрямо твердить, что это очередной сюрприз коварной Антарктиды: кому приятно признавать свои ошибки.

Но пока на базе «Дружная» все спокойно. Наш самолет делает крутой вираж и, покачав крыльями, берет курс к югу. Мы уходим в глубь Антарктиды.