Время, вкусы, стили

Время, вкусы, стили

Когда мы говорим, что необходимо спорить о вкусах, речь, конечно, идет не о том, что кто-то, например, любит полакомиться вишневым вареньем, а другой предпочитает паштет из селедки… И не о том, что каким-то девушкам больше по душе блондины, а иным кажутся привлекательнее брюнеты. Тут действительно спорить не о чем. Ешьте себе на здоровье варенье или паштеты, оказывайте внимание белокурым или, наоборот, чернявым. Это ваше личное дело. Лишь безнадежный ханжа или унылый скукодей может быть недоволен тем, что запросы, вкусы людей многообразны и многолики, как вся живая природа. В этом отношении замечено совершенно правильно: сколько людей, столько вкусов. И только наши недруги клевещут на нас, изображая дело так, будто в нашей социалистической стране вкусы людей унифицированы, подогнаны под один ранжир.

Мы хорошо знаем, что это не так, что вкусы наших людей широки и разнообразны беспредельно.

Много раз, ведя с молодежью беседы о хорошем вкусе, об уточнении критериев общих эстетических оценок, мне приходилось слышать один и тот же пример, приводимый в качестве некоего контрдовода:

— Как можно говорить о каких-то принципиальных оценках вкуса, когда вот, например, такой великий писатель, как Лев Толстой, решительно не принимал творчества Шекспира… А Ленину не очень нравилась поэзия Маяковского. У кого же тут лучший вкус?

Между тем вопрос этот поставлен вообще неправильно, так как его пытаются решить как бы в безвоздушном пространстве, то есть в отрыве от определенных исторических и многих других условий, всегда так или иначе отражающихся на вкусе человека.

И нельзя расценивать художественные симпатии и антипатии великих художников и мыслителей применительно лишь к понятию — хороший или плохой вкус. Вряд ли ктонибудь сомневается в том, что у Шекспира и Толстого, у Ленина и Маяковского был высокохудожественный вкус.

Однако известно, что отношение Толстого к Шекспиру, к его драматургии было отрицательным. Утверждая в своих теоретических высказываниях, что драма обязана быть «религиозной», «поучительной», должна обязательно нести в себе некую христианскую мораль. Толстой считал драматургию Шекспира «безнравственной». Пьесы великого поэта эпохи Возрождения, естественно, не отвечали толстовской теории «религиозной драмы». Время показало, что творения Шекспира продолжают и сейчас волновать миллионы людей, так же как и гениальные творения самого Толстого.

Что касается Маяковского, то действительно Ленин вначале не принимал его творчества. Владимир Ильич был воспитан на классической поэзии; своеобразная форма и новое звучание строки у Маяковского были для него непривычными. Кроме того, известно, что впервые Ленин услышал стихи Маяковского в чрезвычайно дурном и манерном исполнении одной артистки, претенциозность чтения которой очень рассердила Владимира Ильича.

Но известно и другое: после встречи со студентами Вхутемаса (Высших художественно-технических мастерских), восторженно и пылко говоривших о своей любви к Маяковскому, Владимир Ильич стал больше интересоваться творчеством поэта, которым так горячо увлекалась лучшая часть советской молодежи, и, как потом писала в своих воспоминаниях Н. К. Крупская, «подобрел» к Маяковскому. Следует еще вспомнить, что впоследствии стихи Маяковского «Прозасе давшиеся» очень понравились Ленину, который заявил об этом публично, со свойственной ему скромностью оговорив при этом, что он не считает себя человеком компетентным в поэзии, но ручается, что с политической точки сфения стихи Маяковского абсолютно верны и он, Ленин, давно не получал такого удовольствия… Таким образом, дело тут было не в плохом или хорошем вкусе. Речь шла о том, что в специальных вопросах искусства, скажем, в выборе художником средств для выражения идеи, построения формы произведения — даже такие люди, как Ленинвождь Октябрьской революции и Маяковский — поэтический глашатай идей Октября в литературе, могли расходиться. Это еще раз подтверждает, что и в таком плане вопрос о вкусах требует всестороннего освещения.

Однако, как бы многообразны ни были оттенки общественного вкуса, мы среди окружающих нас все-таки различаем людей с хорошим, верным, добрым вкусом и таких, о ком общее мнение справедливо утверждает: «Безвкусный человек».

Вкус, говоря практически, — это сумма представлений человека о красоте, его способность и умение отличить красивое от некрасивого. Вкус человека — это его пристрастия, тяготения, симпатии в области литературы, искусства. Это, наконец, и склонности, которые проявляются в том, какой костюм выбирает человек, какое убранство жилья он предпочитает, какими предметами домашнего обихода окружает себя. Это также и его манера обращения с окружающими, весь внешний характер поведения человека.

Почти всегда, за редким исключением, эстетические вкусы человека связаны с его мировоззрением. Обычно по вкусу человека можно определить, как он смотрит на жизнь, каковы его главные интересы, что служит для него идеалом и целью жизни, в чем он видит ее главный смысл.

Ведь не даром же, скажем, так наглядно отличается внешний вид, вся манера поведения расфранченного, развинченного, праздношатающегося бездельника и скромного, держащегося с достоинством, собранного человека, привыкшего трудиться, ощущающего ясно свое место в нашем обществе и свои обязанности перед ним.

Ложные, низменные эстетические вкусы свойственны большей частью людям праздного образа жизни или просто недостаточной, низкой общей культуры. Если мы говорим о культуре человека социалистического общества, то она начинается с его отношения к труду, к работе, к делу, доверенному ему людьми, обществом. Безразличие, наплевательское отношение к своему трудовому долгу, халатность прививают постепенно и нечистоплотное отношение ко всему, что надо оберегать в жизни, как самое чистое и светлое. Дурной вкус вносит неопрятность и в человеческие отношения, порождает жалкую неразборчивость в выборе друзей, привязанностей, характера развлечений, отдыха и др.

В каждом обществе существуют определенные мерки, общепринятые правила, по которым определяют вкус того или иного человека, проявляемый в самых различных направлениях. Но тут следует помнить, что оценка такого рода может быть лишь относительно верной: у различных слоев общества вкусы, как правило, не схожи между собой.

При всем том можно заметить, что большинству людей здоровых, непресыщенных, ведущих осмысленную трудовую жизнь и любящих простые ее радости, обычно свойственно более или менее общее представление о вкусах, о красоте.

Однако вкус каждого человека и общества в целом не есть что-го незыблемое. Со временем он обычно меняется.

Здесь, не углубляясь далеко в область эстетики, то есть науки о прекрасном, науки, изучающей законы искусства, восприятия красоты и художественной деятельности человека, мы все же должны напомнить читателю, что и сами представления о прекрасном много раз менялись в истории человечества.

Тяга к прекрасному, желание постичь истинную красоту и порадоваться ей всегда были естественным, здоровым стремлением людей. Люди тянулись к красоте так же, как к счастью. Нравственно здоровому человеку свойственно влечение к прекрасному. Но само понятие красоты не оставалось постоянным, претерпевало изменения.

Еще в древности греческие философы-идеалисты пытались найти исчерпывающую формулу, которая подчинила бы себе все представления человека о прекрасном. Сократ, например, отождествлял прекрасное с полезным. Он полагал, что красиво лишь то, что нужно, что целесообразно.

Платон соединил прекрасное с нравственно хорошим, сведя воедино эстетические и этические понятия, и провозгласил некую идею неизменно вечной, всеобъемлющей красоты.

Немецкий философ Кант вообще относился скептически к возможности научной критики художественных вкусов.

Он утверждал, что красивое — это то, что уже одной своей формой вызывает у всех, как он выражался, «незаинтересованное наслаждение». Таким образом, он отрицал практическую утилитарность, собственно полезную суть красоты и искусства. А Гегель полагал, что красота — это некий идеал, воспринимаемый чувством, «чувственным созерцанием».

В системе Гегеля областью человеческих понятий о мире и вещах ведали философы. Представлениям человеческого ума о жизни соответствовали религия и мышление. А область чувственного созерцания отводилась Гегелем искусству.

Марксизм учит, что чувство красоты у человека развивалось постепенно в процессе его исторического развития и создавалось под влиянием его производственной деятельности. Представления о красоте, эстетические требования менялись. Восприятие прекрасного или, наоборот, безобразного не было одинаковым у разных народов в разные времена, на это восприятие определенным образом воздействовали условия жизни, труда, производства и развивавшаяся культура человеческого общества.

Так, скажем, первобытный человек, рабски зависевший от природы, не испытывал удовольствия, глядя на непроходимый лес, через который ему надо пробиться, на крутые горы, ставшие на его пути. Впоследствии, подчинив себе во многом силы природы, почувствовав себя в какой-то мере хозяином ее, человек начал уже постигать красоту природы, наслаждаться ее созерцанием и воспевать ее в искусстве.

Или возьмем другой пример. Прогрессивный художник, живущий в капиталистической стране и выступающий против жестокой эксплуатации трудового народа, решил выразить свой протест средствами живописи. Как он это делает?

Он рисует тяжелую поступь железной пяты капитализма, которая попирает все живое, отравляет воздух копотью фабричных труб, выжигает зелень, умерщвляет природу.

Так он, художник, живущий в условиях социального неравенства, выразил сущность капиталистической индустрии, основанной на подневольном, изнуряющем труде. Вся его картина проникнута чувством горечи, боли за человека.

Она вызывает гнев, протест против унижения человека.

Картина на индустриальную тему, вдохновенно написанная сегодня художником, живущим в социалистической стране, где все средства производства являются собственностью народа, где индустрия и вся экономика развиваются во имя блага человека, — будет проникнута другими настроениями, она будет вызывать совсем иные эмоции — чувство радости и духовного подъема. На полотне, скажем, изображена гигантская стройка — мощная плотина, которая должна перекрыть течение великой реки. И все здесь будет иным — мужественные, сильные люди, гордые тем, что им подвластны и силы природы, и могучая техника; тут яркое солнце, необъятные просторы — все здесь славит жизнь, звучит гимном свободному человеку труда.

Литература и искусство, отражая стремления, вкусы общества, в свою очередь воспитывают определенные представления о красоте. Изменение форм производственных отношений в человеческом обществе, смена социальных систем меняли и отношение людей к тем или иным формам искусства и некоторые представления о прекрасном. Конечно, произведения искусства, исполненные высшего художественного совершенства, выдерживая проверку временем, являют собой пример той красоты, которую принято называть бессмертной. Но люди, не отказываясь от нее, всегда ищут новые идеалы красоты, соответствующие современным устремлениям общества. Так возникали различные стили в искусстве, в литературе, менялись требования к предметному оформлению быта.

Постепенно исторически складывался ведущий стиль той или иной эпохи, выражающий определенную классовую идеологию.

Возникновение нового стиля всегда следствие общественных, идейных перемен.

Под стилем надо понимать всю сумму признаков, идейных и художественных особенностей, которые отличают искусство того или иного времени, того или иного направления. Каждому стилю свойственны определенный, исторически сложившийся круг идей, тем, сюжетов, свои средства выражения, свой особый характер построения художественного образа.

Вспомним, например, готическую архитектуру, линии которой, следуя за суровыми догмами католической религии, возносятся вверх, к небу, как бы указуя своими шпилями, всем движением пластических вертикалей на существование «всевышнего». Или барокко с его торжественными, мощными формами и обилием лепных украшений. Этот стиль призван был не только утверждать величие господствующих классов — он воспевал безграничное многообразие мира. А легкая, прихотливая архитектура зданий и формы убранства стиля рококо с его завитушками, смахивающими на папильотки или на пенные гребешки игривых волн! Это был придворный стиль роскошествовавших и легкомысленных французских королей. Пусть простят меня строгие искусствоведы, но мне всегда кажется, будто я вижу за капризными, причудливыми обрамлениями легких сквозных решеток рококо, похожих на жардиньерки, несколько продувной, ветерком подбитый уклад жизни тогдашнего французского двора.

С развитием классового общества эстетические ценности, предметы художественной культуры все меньше и меньше принадлежали народу, становясь собственностью господствующего класса. Искусство, находясь в известной зависимости от верхушки общества, вольно или невольно выра упало ее вкусы. Представители господствующих классов заказывали художникам свои портреты, в которых воспевались величие, богатство, мощь высших слоев общества.

Архитекторы возводили здания — замки, дворцы, соборы, — поражавшие людей пышностью и грандиозностью;

монументальность их формы как бы подчеркивала непоколебимое могущество господствующего класса. Таким образом, искусство, отвечая определенным эстетическим требованиям, идеологически поддерживало классовую верхушку общества и несло тем самым известную утилитарно-политическую службу.

Марксизм учит, что искусству присущи три функции, три стороны, находящиеся в органическом единстве, неразрывно связанные друг с другом. Во-первых, искусство является средством познания жизни, отражая ее в художественном образе. Во-вторых, искусство само воздействует на жизнь. Оно служит идейно-воспитательным целям, формируя тем самым идеи, мысли, чувства людей, определенным образом организуя их мышление и действия. Первые две функции только тогда выполняют свою роль, когда в произведении есть третья, обязательная сторона искусства — эстетическая. То есть если произведение всем строем своих образов доставляет художественное наслаждение, заставляет волноваться и жить жизнью его героев.

Возьмем, например, «Записки охотника» Тургенева, одно из замечательнейших произведений русской классической литературы. Эта книга позволяет читателю широко узнать русскую жизнь середины прошлого века. При этом читатель как бы сам видит эти живописные сцены жизни, изображенные большим художником слова. Писатель не дает научного исследования своей эпохи, но через художественные образы, мастерски выписанные характеры людей, через их взаимоотношения и окружающую обстановку он раскрывает главнейшие черты жизни, труда, положения народа в те годы.

В то же время своим уважением и сочувствием к простым, трудовым людям, терпящим нужду, унижение, гнет и насилие помещиков и тем не менее не теряющим глубокого человеческого достоинства и поэтической веры в добро, автор вызывает у читателя восхищение этими людьми, сострадание к ним и гнев против их угнетателей. Талантливое произведение писателя, правдиво отразившее жизнь русской деревни, обнажило самую суть крепостничества, наглядно показало чудовищное бесправие, в котором жило крестьянство во времена Тургенева. «Записки охотника» способствовали росту освободительных, демократических настроений в России.

Таким образом, мы видим, что правдивое произведение литературы учит глубже познавать жизнь и вызывает потребность изменить ее на пользу человека.

Чудесные человеческие характеры, проникновенно написанные Тургеневым картины русской природы, необычайная живость народной речи, волнующая поэтичность авторских раздумий — все это доставляет читателю огромное художественное наслаждение, раскрывая перед ним новый, прекрасный мир мыслей и чувств.

Но, уча людей постигать красоту, искусство часто рисует и уродливые стороны жизни. Некоторые люди, не понимающие назначения искусства, склонны видеть в этом проявление плохого вкуса.

Изображение дурных, отталкивающих явлений также входит в задачи искусства. Разве не получаем мы высокого эстетического удовольствия, читая, допустим, в «Мертвых душах» Гоголя страницы о Плюшкине? А уж что может быть безобразнее и страшнее этого чудовищного, потерявшего в скупости человеческий облик старикашки, у которого паук обвил своими тенетами даже маятник безнадежно остановившихся часов?.. А офорты выдающегося испанского художника конца XVIII — начала XIX века Гойи, обличавшие ужасы войны? А карикатуры замечательного французского графика Домье, зло высмеивавшего жадных буржуа, обывателей, ханжей? А зловещие, уродливые химеры на карнизах собора Парижской богоматери, напоминающие о разных человеческих пороках?.. Или карикатуры на наших врагов, сделанные талантливыми Кукрыниксами?

Недаром известный французский теоретик искусства XVII века Буало писал:

В искусстве воплотясь, и чудище и гад Нам все же радуют настороженный взгляд.

Какую страшную сторону жизни приоткрывает в своем рассказе «Страсти-мордасти» Горький! А мы видим при этом лучистую, жадно пробивающуюся к свету душу маленького, живущего в обстановке продажного разврата ребенка-калеки…

Сочно нарисованная Шолоховым картина нравов старого казачества, подчас во всей их жестокости и грубости, позволяет писателю еще ярче подчеркнуть в «Тихом Доне» необоримую и всеочищающую силу любви Аксиньи к Григорию.

Известно, какое огромное впечатление произвело на молодого Ленина чтение рассказа А. П. Чехова «Палата э 6», с потрясающей силой рисующего буквально ад кромешный, в котором влачат жалкое существование бесправные, больные люди. Этот рассказ содержит огромное обобщение.

Перед читателем возникает страшная картина жизни царской России того времени.

Вот как воспринял Ленин произведение Чехова:

«Когда я дочитал вчера вечером этот рассказ, мне стало прямо-таки жутко, я не мог оставаться в своей комнате, я встал и вышел. У меня было такое ощущение, точно и я заперт в палате э 6».

Искусство самого строгого вкуса может говорить и о некрасивом, страшном, дурном. Оно обязано делать это, служа людям своей разоблачающей правдой. Но показ даже самого безобразного должен осуществляться в искусстве высокохудожественными средствами, доставляющими эстетическое удовольствие, каким бы чуждым для представлений о красоте ни был, казалось, сам материал, взятый художником, иначе искусство теряет одну из своих неотъемлемых сторон — эмоциональную, чувственную, эстетическую.

Обязательное, непременное свойство каждого подлинного произведения искусства — его высокая правдивость.

Как-то в разговоре с группой студентов я услышал следующее:

— Вот вы говорите, что хороший вкус всегда стремится выразить правду… Как же в свете этого утверждения нужно рассматривать творчество Грина, где почти все — выдумка?

Я не вижу в творчестве такого своеобразного и талантливого писателя, как А. С. Грин, признаков ухода от подлинной художественной правды. Произведения Грина — это, скорее, чудесные, полные романтики сказки для взрослых. А у сказки поэтическая правда жизни выражается по-своему, по собственным законам. В условной форме рассказов и повестей о людях и делах не существующей на реальной географической карте страны Зурбаган писатель славит отвагу, верность, доброту, сердечность, искусный труд, величие души скромных, мужественных людей, подразумевая при этом и веря, что такие люди должны победить также на реальной земле. И недаром сегодня гриновский «алый парус», поднятый на страницах «Комсомольской правды», ведет молодых романтиков в рейсы, полные мечты, труда, поиска и борьбы.

Когда говоришь молодым читателям, что человек хорошего, серьезного вкуса ценит в литературе прежде всего отображенную в ней большую правду жизни, встречаешь еще иногда и такое возражение:

— Но ведь «правда жизни» — это понятие относительное и достаточно спорное.

Нет, дорогие товарищи! Нельзя считать, что существуют разные правды жизни. Для нас существует одна правда — сама жизнь, действительное положение вещей, сущность которых нам помогает познавать марксистская диалектика; она учит нас понимать и ход истории и внутреннее единство законов природы.

Когда мы говорим о хорошем вкусе в искусстве и в жизни, мы, конечно, учитываем, что люди не всегда имели возможность понимать законы развития общества так, как понимаем их сейчас мы, вооруженные марксистско-ленинским учением. Вот почему, когда мы анализируем отдельное произведение искусства, нам следует обязательно рассматривать его в тесной связи с теми историческими условиями, в которых оно возникло, а оценку художнику, его создавшему, давать исходя из главного — верно ли отражало это произведение искусства современную ему действительность, отвечало ли передовым идеям времени, отстаивало ли эти идаи?

Если же нам нужно понять, правдиво или неправдиво отобразил художник жизнь наших дней, наше сегодня, мы обращаемся к главному и единственно верному критерию — к основным принципам искусства социалистического реализма. То есть мы вдумываемся в то, как отражает это произведение великую правду жизни страны социализма, как раскрыты перспективы ее развития, как увидел художник советских людей — строителей коммунизма, рассмотрел ли он те новые черты, которые отличают наш строй, наш быт, наши думы; мы проверяем также, хватило ли у художника зоркости, страстности, остроты, честности в разоблачении дурного, отсталого, что мешает нам двигаться вперед, улучшать жизнь советских людей. Ведь огромное значение в произведениях искусства социалистического реализма имеет их морально-этическая сторона, активная позиция автора, утверждающего коммунистические идеалы.

При этом нам нужно настойчиво добиваться того, чтобы каждое произведение искусства отличалось совершенством формы, яркой выразительностью.

Очень образно сказал о высоком значении формы знаменитый французский художник Делакруа:

«Лучшее достоинство картины — это когда она является праздником для глаза (разрядка наша. — Л. К.).

Я не хочу этим сказать, что в картине не требуется здравого смысла. Это — как прекрасные стихи: весь здравый смысл всего мира не помешает им быть плохими, если они неприятны для слуха…»

Каждое произведение нашего искусства должно быть праздником для народа. Оно создается, чтобы доставлять огромное художественное наслаждение, нести большую правду нашей жизни. Почему, например, завоевал такую любовь у читателей «Василий Теркин» А. Твардовского?

Да потому, что поэт сумел с необыкновенной доходчивостью и поэтической выразительностью изобразить настоящий национальный, советский народный характер своего героя, полный обаяния, удали, удивительной душевности и сыновней любви к социалистической Родине.

И вот другой герой, уже совсем иного склада и характера, но и он покоряет нас своей огромной художественной силой, завладевает нашими сердцами, — это молодой боец Советской Армии, герой одного из лучших советских кинофильмов — «Баллады о солдате» режиссера Чухрая. Он моложе Теркина, в нем нет той бывалости, которая присуща герою Твардовского. Но нас глубоко трогает проникновенная чистота характера совсем еще юного солдата, в котором отразились лучшие черты и помыслы молодого поколения, принявшего на свои плечи горькие и страшные тяготы войны, борьбы за свободу и счастье нашей советской земли.

Характеры и черты, как видите, у героев поэмы Твардовского и фильма Чухрая внешне разнятся, но эти прекрасные образы, как один, так и другой, выражают языком искусства волнующие черты жизни, поведения и чувств советского человека.

Вот о какой единственной правде искусства, верной правде жизни, мы и говорили, когда обсуждали вопрос о том, что же отличает произведение хорошего художественного вкуса.

Мы с вами живем в еще сравнительно молодом, ко уже сложившемся трудовом социалистическом обществе. Оно ясно определило свое идейное направление, свои моральноатические принципы. И потому было бы неверно отрывать вопросы эстетического развития советских людей от их политического и морального роста.

У нас сложились уже свои представления о красоте, об истиннных радостях жизни. Эти представления продиктованы условиями жизни нашего общества. Социалистическое общество вырабатывает постепенно в человеке умение разобраться в том, что же истинно красиво, а что лишь внешней поддельной красивостью прикрывает внутреннее безобразие, отравляет отношения между людьми, прививает неуважение к человеку. Совсем другие эстетические принципы типичны для капиталистического общества, где часто красоту жизни видят в крикливой роскоши, на которую так падки преуспевающие барышники, где воспевается и смакуется грубая сила, попираются законы человечности.

Вкус, свойственный передовым, культурным людям нашего советского общества, учит видеть прекрасное во всем, что вносит разумную, осмысленную красоту в труд людей, во взаимоотношения их, в восприятие жизни. Верный вкус помогает понять красоту во всем, что обогащает духовный мир людей, делает наш быт (убранство жилья, оформление общественных зданий, одежду и домашнюю утварь) удобным для труда, для отдыха и в то же время радующим глаз человека.

Уже сегодня мы наш общественный вкус, наши эстетические оценки мысленно согласуем с представлениями о тех качествах, которые выработает в человеке коммунистический быт.

Мы против громоздкой, излишней роскоши, которой кичились русские купцы, бряцавшие тяжелой мошной, и которой сейчас еще любят хвастаться богатей и воротилы капиталистических стран, подчеркивая свое денежное могущество бьющей в глаза пышностью. Мы боремся за создание красивых, изящных, добротных предметов обихода, за вещи, помогающие людям выглядеть изящно, чувствовать себя хорошо, работать и отдыхать с удовольствием.

Мы осуждаем все грубое, крикливое, неполноценное, мы решительно боремся со всем тем, что нарушает сложившиеся в нашем обществе представления о прекрасном, со всем, что, прикрываясь модной фальшивкой, пытается обмануть глаз или слух человека. Все, что вызывающе или скрыто нарушает общепринятый у нас порядок личного поведения человека, — все это оскорбляет общественный вкус и осуждается нами как признак дурного тона, чуясдого нам образа жизни.