Предисловие Глеба Павловского Жизнь гибридов

Предисловие Глеба Павловского

Жизнь гибридов

Жизнь нашей политической науки могла составить жанр сатир в духе А. Зиновьева, будь на то спрос. Но строгая Екатерина Шульман с наукой шутить не даст. Книгой правит здоровая непублицистичная беспощадность – автор воюет за научную честь предмета.

Не главное ли бедствие российского nation building эта заблудшая в интригах паранаука, присвоившая заодно с именем политологии ее лексикон? То, что так зовут в РФ, сливалось из двух бассейнов. Во-первых, университетская копипаста фрагментов political science, примененных к новой реальности. В светской мессе «России, вернувшейся на общечеловеческий путь» выкликание западных терминов и есть само цивилизационное пресуществление. Лет за тридцать былая наивность выродилась в пиры валдайско-родосских мудрецов на деньги госкорпораций.

Синхронно шел натиск практиков-неформалов, спасавших Россию с багажом случайных афоризмов о власти: Стругацкие, пара переводных американских книг по стратегии, чуток теории права и Вебер, в объёме сборничков ИНИОН «для служебного пользования». Смесь пластичная, изделия легко разминаются в государственных пальцах, образуя пароли текущих манипуляций. Далее случилось наихудшее: бассейны слились, политологов позвали на крикливые телешоу, их звание сделалось неприличной ролью.

И всему этому пламенная Шульман объявила – бой! Ее сражение за честь political science протекает не в комфорте эскейпа, а публично, под злой клекот политического эфира.

Нервно любимую автором тему теории гибридных режимов я обойду. У той есть отцы-заступники. На мой взгляд, сама она гибридна, наподобие «азиатского способа производства» в советском истмате: ради корректировки эталона, прежде мейнстримного (в данном случае – модели демократизации), но вдруг оказавшегося исключением. Впрочем, теорию гибридов приветствую, как всякую политизацию в иллиберальной среде. Понятна цель автора: к моменту страшного суда сформировать научно-практический консенсус. Терминологическая ортодоксия ограждает зону согласия, и та, возможно, сработает, когда «разум победит». В недолгие у нас дни победы разума, согласованный пароль бьет наповал.

Имея склонность к таящимся в истории альтернативам, этим стекловидным тельцам, высветляющим грубизну материи результата, я примечал силу паролей. Так ли ясно победное шествие разоблачительного клейма административно-командной системы в 1980-е гг.? Ведь в советских отраслях тогда не хватало как раз исполнительного администрирования. Но мем Гавриила Попова устранил вопрос рычагов управления наперед. Помню как в 1990-е, тогда молодые еще реформаторы кляли бедность средств администрирования и тщету отдаваемых ими команд. Пока из тьмы метафор («порядок во власти – порядок в стране») не всплыла упрощенная версия того же мема — вертикаль власти, этот Левиафан для бедных.

Истинно ли власть в России принадлежит бюрократии? Вопрос риторический, задаваться им даже постыдно. Но и тут я бы попрепирался с автором. Мне симпатичен категориальный традиционализм Кати Шульман. И все ж не могу признать государственной бюрократией аппаратное сообщество местовладельцев, торгующих властью в местах ее накопления. Наша бюрократия нераздельна от плоти управляемого народа, при сословной ее неслиянности. Отношения власти в России подменили общественные и частные структуры человеческой жизнедеятельности. В каждом из нас сидит гибридный маленький Володин. Не оттого ль сухая политическая наука в текстах автора книжки смотрится, как энциклопедия русской жизни?

Глеб Павловский