Паршев и талоны

Паршев и талоны

Особенностью советского мышления является умение глубоко разбирать то, чего нет, аккуратно обходя то, что на самом деле есть. Тонны бумаги были отданы рассуждениям про «общенародную собственность», «закон удовлетворения возрастающих духовных и материальных потребностей», «опережающий рост производительности труда» и пр. Какая, прости Господи, «общенародная», если еще в 1781 году С. Е. Десницкий впервые на русском языке ясно прописал, что понятие собственности определяется тремя правами: правом употреблять свою вещь по произволению, правом взыскивать свою вещь по закону и правом отчуждать/завещать свою вещь кому кто хочет. Что, кроме грошовой зарплаты, советский человек мог употреблять по произволению, завещать и отчуждать — ума не приложу. Даже крыша над головой была казенная. В случае неправедного поведения ее могли отобрать, по произволению лишив прописки.

Сказали бы честно — «государственная собственность». Это ближе к делу. Однако, как некстати обронил Карл Маркс, «государство — частная собственность бюрократии», а отсюда и до понимания истинной роли партийно-хозяйственной номенклатуры недалеко. А это самая главная тайна политэкономии социализма. Так что говорить было дозволено лишь про «общенародную». Неявно подразумевая, что Народ и Государство как бы едины. Что, конечно, не так: народ последние сто лет примерно один и тот же, а государственных устройств мы пережили целых три: монархия, Союз социалистических республик, капиталистическая Российская Федерация. И каждое из них претендовало на эксклюзивную интимную близость с народом. Государства — они такие.

Привычка фантазировать про народность правящего госрежима вместо честного разбора действительности впиталась в плоть средне-советского ученого патриота так глубоко, что он уже не способен различать пропаганду и факт. Всю свою историю СССР существовал в условиях более или менее явного нормирования потребительских благ. Однако ни одной научной книжки о роли карточек и талонов в социалистической экономике найти не удается. Явления как бы нет — в теории. Хотя оно еще как есть — на практике.

Случай тяжелый, но характерный.

Если мы хотим разобраться, как на самом деле устроена страна, необходимо выкинуть из головы весь советский вздор и вернуться к азам, еще не обезображенным научным агитпропом. Для начала хотя бы восстановить приоритет эмпирики перед интерпретацией. «Сначала дайте мне факт — говорил Марк Твен, — а потом можете делать с ним все что угодно». Зрелое марксистско-ленинское обществоведение устроено прямо противоположным образом: факты прячет, а «все что угодно» представляет как аксиому. Сегодня эта установка трещит по швам от столкновения с действительностью. Такие люди, как А. П. Паршев, прилагают титанические усилия, чтобы совместить новый уровень осознания фактов со старой верой. В принципе, это все равно ведет к ее крушению, только более извилистым путем. Но наблюдать за процессом очень полезно: узнаешь много нового про нашу постсоветскую ментальность и систему приоритетов.

В самом деле: 8-10 миллионов умерших с голоду во время коллективизации — разве это кризис? Нет, конечно. У нас не бывает кризисов. Вот в США, там действительно кризис: каждый пятый американский школьник, по признанию самих же американских политиков, во время депрессии 30-х годов ложился спать голодным. Ужас. А тем временем циничные воротилы с Уолл-Стрит бульдозерами давили апельсины, чтобы удержать высокие цены. Понятное любому советскому человеку дело: отсутствие централизованного планирования приводит к кризису перепроизводства. Что в советской экономике невозможно. Правда, в ней имеет место хронический кризис недопроизводства, но нашей науке ничего об этом неизвестно. Поэтому народ живет счастливо, гордясь историческими преимуществами и достижениями.

Хорошо, но откуда тогда талоны?

Сделать вид, что талонов не существовало, сегодня не может даже А. П. Паршев. В этом его, позволю себе возвышенный стиль, метафизическая трагедия. Правильно было бы сказать: не было талонов. Не было! И быть не могло, потому что у нас прогрессивный строй и плановое хозяйство. Всего в СССР было навалом: и харчей, и мануфактуры. Россказни насчет талонов — черная пропаганда врагов Отечества и гитлеровские диверсии. Подчиняясь этой идейной установке, советская статистика превратилась в энциклопедию вранья. Каждую цифру надо проверять на просвет.

Совок отличается от пост-совка тем, что вредное явление отбрасывает простым мановением руки — нет и все. Пост-совок, бедняга, так уже не может: не в исламском халифате живем, люди хотят разобраться. Вот наш герой в простоте и сбивается на ошибочный ответ: мол, да, талоны-карточки имели место. Потому что война, революция, временные трудности, саботаж… Как же без карточек, если даже в Англии во время войны они были?

Все, брат-батюшка, мышеловка захлопнулась, следующая станция «Университет». Утратил бдительность, полез за бесплатным сыром в Англию, теперь получи.

Ведь действительно, было нормирование продуктов в Британии. И много где еще. Во время войны. Но до и после — там, где не оказалось большевиков — оно быстро отменялось. Почему? Чтобы не тратить время на суету вокруг страшного русского климата, который в глазах Паршева объясняет все советские провалы, делегирую патриотов прямиком к основоположнику марксизма-ленинизма.

Во второй главе своего замечательного труда «Развитие капитализма в России» (1908, тогда фальсифицировать статистику было еще не принято) В.И. Ульянов в одной из ссылок указывает, что в 1900 г. на московских бойнях было заготовлено скота в убойном весе из расчета четыре пуда (64 кг) на душу населения. Или 175 граммов в день на нос. Не бог весть что, но в среднем по отбивной котлете с косточкой, включая беззубых старцев и младенцев. До этой средней цифры советское сельское хозяйство добиралось десятилетиями, да так и не добралось. Следует иметь в виду, что дореволюционная Москва не пользовалась снабженческими преференциями и даже не была столицей. Прочие города империи снабжались примерно на том же уровне. В тех же, что ныне, климатических условиях. Про технологический прогресс и многократно возросшую производительность сельского труда в нормальных странах умолчу из сострадания к узнику мышеловки.