Двоевластие

Керенский — действительно самый активный и самый популярный политик новой страны, но далеко не всесильный. Самое популярное слово в России весны 1917 года — «двоевластие». О нем пишут в газетах, дневниках и воспоминаниях почти все. Дело в том, что с начала Февральской революции одновременно функционируют и Временное правительство, и Советы (Петросовет, Моссовет и сотни других по всей стране). Они не борются друг с другом, однако сам факт их сосуществования смущает и путает общество.

Новая система российской власти, возникшая после отречения императора, может быть понятна человеку XXI века, который хорошо знаком с разделением власти на законодательную и исполнительную. Однако российскому обывателю начала ХХ века, привыкшему к жесткой вертикали и единоначалию, существование двух центров кажется непривычным и опасным. Он еще не знает, что такое система сдержек и противовесов, как она устроена. Государственная дума, работающая уже 12 лет, никогда не имела возможности влиять на политические решения, не говоря уже о том, чтобы формировать правительство.

Петросовет, возникший стихийно, вовсе не претендует на то, чтобы считаться органом верховной государственной власти (Лозунг «Вся власть Советам» выдвинет намного позже враг существующей системы Ленин). Председатель исполкома Петросовета Чхеидзе в одном из своих выступлений признается, что только один раз Петросовет позволил себе вторгнуться в сферу ответственности исполнительной власти: в первые дни революции, опасаясь, что посещавший Ставку император убежит и возглавит контрреволюцию, члены Совета пытались отправить солдат, чтобы его арестовать. Однако потом все же уступили эту функцию представителям Временного правительства.

По словам Чхеидзе, рабочие осуществляют только гражданский контроль за деятельностью правительства. По сути, Советы выполняют функцию парламентского контроля. Большинство в этом квазипарламенте принадлежит левой социалистической оппозиции — при более правом, либеральном, правительстве. И это действительно никак не противоречит марксистской теории, по которой на этом этапе власть и должна быть буржуазной.

Демократичность такой системы, конечно, под большим вопросом — Советы выбраны трудовыми коллективами предприятий и военными частями, а далеко не всем населением. Впрочем, прежние выборные органы — Дума и земства — тоже были далеки от истинно демократического устройства, ведь имущественный ценз ущемлял в правах крестьян и рабочих и отсекал солдат. Показательно даже то, что Петросовет заседает как раз в Таврическом дворце — здании распущенной императором и так и не собравшейся Государственной думы.

Система сдержек и противовесов между Петросоветом и Временным правительством впервые начинает работать с появлением в Петрограде Церетели. Он пока не занимает никакой публичной должности, но становится идеологом и «духовным лидером» Петросовета.

Вокруг Церетели складывается неофициальный орган власти, который недоброжелатели будут называть «звездной палатой» — это группа единомышленников, эсеров и меньшевиков, обладающих максимальным весом в исполкоме Петросовета. Каждое утро они собираются на завтрак в доме депутата Скобелева, где также живет не имеющий собственной квартиры Церетели. Сюда приходят председатель исполкома Николай Чхеидзе, Абрам Гоц, один из лидеров меньшевиков Федор Дан и еще несколько человек. На этих утренних летучках Церетели и инструктирует товарищей.

Причина абсолютного влияния Церетели в том, что все остальные политики растеряны и только у него есть четкий план. И, по словам коллеги Владимира Войтинского, чем сложнее была политическая обстановка, чем больше другие колебались, тем больше Церетели был уверен в своей правоте. По силе веры в свой план Церетели можно сравнить только с одним его современником — Лениным.