Главноуговаривающий

Керенский, став военным министром, делает то, что отказывался сделать Гучков, — подписывает «Декларацию прав солдата». Он вовсе не считает, что с войной надо покончить, напротив, он хочет показать, что именно под его командованием Россия может победить, более того, спасти Францию и Западный фронт от разгрома. По словам Керенского, план немецкого командования — «посредством мирной пропаганды и братания парализовать русский фронт, сконцентрировать всю мощь германской армии на Западном фронте и к концу лета, до прибытия американских войск, нанести там сокрушительный удар». Чтобы сорвать этот план, нужно взять инициативу в свои руки и возобновить боевые действия.

14 мая Керенский публикует приказ о наступлении — патетическую прокламацию, обращенную к солдатам: «Во имя спасения свободной России вы пойдете туда, куда поведут вас вожди и правительство…» После этого Керенский начинает гастролировать по стране в новой роли. Вместо темно-коричневой куртки, которую он носил, будучи министром юстиции, он надевает светлый френч военного типа, больная рука висит на черной перевязи — Керенский смотрится как раненый герой.

Он объезжает армии, уверенный в своей харизме. И она его не подводит: даже недоброжелатели признают, что агитация Керенского проходит триумфально. «Всюду его носили на руках, осыпали цветами, — вспоминает член исполкома Петросовета Николай Суханов. — Всюду происходили сцены еще невиданного энтузиазма, от описаний которых веяло легендами героических эпох. К ногам Керенского, зовущего на смерть, сыпались Георгиевские кресты; женщины снимали с себя драгоценности».

Керенского сравнивают одновременно с Наполеоном и Жанной Д'Арк. Он прямо под огнем «летает по фронту то на автомобиле, то на аэроплане, то бегом», ругается с провокаторами, целуется с героями, сам перевязывает раны. Скептики-офицеры называют его «главноуговаривающим», но Керенского это не оскорбляет. «Я понимал, что они хотят знать лишь одно — почему они все еще торчат в окопах, — вспоминает Керенский. — Миллионы солдат задавали себе лишь один вопрос: "Почему я должен сегодня умереть, когда дома начинается новая и более свободная жизнь?"» Перед этими измученными людьми Керенский выступает с такой речью: «Конечно, легко призывать измученных людей бросить оружие и возвратиться домой, где только что началась новая жизнь. Но я зову вас на бой, на героический подвиг — я зову вас не на праздник, а на смерть, я призываю вас пожертвовать жизнью ради спасения Родины!»

«Вы нас убеждаете, что мы должны воевать с немцами, чтобы крестьяне могли заиметь землю. Но какой крестьянам смысл ее получать, ведь если меня убьют, я же земли не получу?» — спрашивает Керенского солдат, который «дрожит с ног до головы».

«Немедленно отошлите этого парня обратно в деревню, — отвечает Керенский. — Пусть его односельчане знают, что русской армии трусы не нужны».

По воспоминаниям Керенского, этот прием работает отлично: солдат за пару дней меняется до неузнаваемости, становясь образцом дисциплинированности.

План наступления русской армии был утвержден еще до революции Николаем II. Основной удар должен наносить Юго-Западный фронт под командованием генерала Брусилова — как и год назад. Керенский объезжает его войска и ближе знакомится с самим Брусиловым, который настолько ему нравится, что, вернувшись в столицу, он советует Львову заменить Брусиловым верховного главнокомандующего Алексеева.

Начала наступления, 18 июня, Керенский дожидается на фронте. После первого удачного наступления столичные журналисты превозносят Керенского и успехи армии до небес. Через 20 дней заняты Калуш и Галич, тысячи австрийцев взяты в плен, фронт прорван на 30 километров. Самые боеспособные части несут огромные потери — почти 40 000 человек убито и ранено. С одной стороны, это немного, если сравнить с потерями в ходе Брусиловского прорыва (где погибло в десять раз больше) и тем более с потерями Франции на Западном фронте. Но погибшие солдаты принадлежат к отборным, чуть ли не единственным мотивированным частям во всей русской армии. Едва продвинувшись, наступление начинает буксовать.