Аркадий Григорьевич Адамов Разговор на берегу

Аркадий Григорьевич Адамов

Разговор на берегу

Стефан Цвейг как-то писал, что книги рождаются из самых различных чувств, и одна из его блестящих работ — о Магеллане — родилась, как он сам говорит, из чувства пристыженности, которое он пережил при переходе Атлантики на большом комфортабельном лайнере. Его вдруг стала раздражать монотонность этого спокойного плавания. И писатель подумал, что же должны были пережить мореплаватели во главе с отчаянным Магелланом на том же самом пути через Атлантику, только за четыреста лет до него, Цвейга, на своих утлых суденышках? Ничто не заставило их повернуть назад, все неслыханные трудности и опасности не сломили их дух. И Цвейг устыдился чувства раздражения, овладевшего им. Из этого-то ощущения стыда, как уверяет Цвейг, родилась его книга о Магеллане.

Я думаю, что каждая заметная книга рождается, а точнее, зарождается из чувства, будь то стыд или ненависть, раскаяние, любовь, восхищение или, например, досада.

Наконец, следует остановиться еще на одной причине, побудившей меня взяться за эту книгу, причине тоже, мне кажется, вполне очевидной, но уже носящей отнюдь не личный, а вполне общественный характер.

В данном случае, пожалуй, вопрос о побудительных мотивах можно подменить другим, который позволит мне более точно определить свою задачу. Этот вопрос такой: чем вызваны неутихающие в последние годы дискуссии в печати о значении и путях развития у нас детективного жанра? Чем вызваны запальчивые полемические статьи, «Круглые столы», «Диалоги», беседы, интервью, ответы на письма читателей, критические обзоры на эту тему?

Может быть, неким опасным «потоком детектива», захлестнувшим наши книжные прилавки? Отнюдь нет. Таких книг у нас сейчас выходит, считая и журнальные публикации, что-то около двадцати — двадцати пяти в год. Нет сейчас здесь и «потока халтуры», то есть очевидно недобросовестных, вызывающе бездарных, явно спекулятивных книг, о которых еще лет двадцать назад с тревогой и брезгливостью писала наша критика.

Сейчас чаще всего попадаются книги просто слабые. Их авторы обычно либо не имеют опыта работы в этом, совсем не простом, жанре, либо в их книгах ясно ощущается недостаток способностей. Иными словами, ситуация мало чем отличается в принципе от ситуации в других жанрах.

Так в чем же тогда дело? Почему вокруг детектива возникла столь горячая полемика?

До недавнего времени такого жанра вообще не существовало в советской литературе, он не получил развития и в русской литературе вообще. Долгое время наши литературоведы полагали, что его и никогда у нас не будет, что ему нет у нас почвы, ибо он якобы в принципе, в основе своей «чисто буржуазный» жанр. К примеру, известный литературовед С. Динамов писал в 1935 году по этому поводу: «Детективный жанр — единственный из литературных жанров, целиком сформировавшийся в недрах буржуазного общества и привнесенный этим обществом в литературу. Культ охранителя частной собственности — сыщика — получает здесь свое предельное завершение; не что иное, как частная собственность, стимулирует здесь деятельность обеих сторон. И неизбежное торжество закона над беззаконием, порядка над беспорядком, охранителя над нарушителем есть одновременно и победа частной собственности и собственника над ее экспроприатором… Детективный жанр по своему наполнению буржуазен целиком и полностью»…[1]

Не будем сейчас касаться вопроса, в «недрах» каких общественных, социальных формаций «сформировались» все другие жанры литературы и не чужды ли они нам тоже по этой причине. Не будем сейчас пока касаться и упоминания о «буржуазном наполнении» детективного жанра, позволяющего думать, что, видимо, возможно «наполнить» жанр и иной идеологией.

Замечу лишь, что точка зрения С. Динамова на детективный жанр долгие годы была доминирующей. Чтобы в этом убедиться, достаточно заглянуть хотя бы в Большую Советскую Энциклопедию уже послевоенного издания. О детективной литературе там сказано (это 1952 год!): «…один из видов авантюрно-приключенческой литературы… Героем Д. л. обычно является „благородный“ сыщик (детектив), преследующий преступника и после многих приключений добивающийся успеха, что в конечном счете выражает торжество буржуазного права… Нагромождение ужасов, опасностей, убийств, дешевые эффекты, сексуальные извращения, характерные для сюжетов Д. л., придают ей бульварный характер…»

Подобный взгляд, само собой разумеется, не облегчил выход в свет первых книг детективного жанра у нас, обозначивших его возникновение в советской литературе. Это потом, через двенадцать лет, уже после появления этих самых книг, Малая Литературная Энциклопедия напишет о детективном жанре: «…Лучшие произведения этого жанра обладают загадочным и хитроумно сплетенным сюжетом, живыми и многогранными, но раскрываемыми самим ходом событий, характерами; они исполнены романтики розыска и подвига, ум и отвага сталкиваются в них в драматическом поединке с таинственным и необычным преступлением, вызванным социальными, а не патологическими мотивами». И далее перечисляются советские писатели, работающие в этом жанре.

Какая разительная перемена, не правда ли? И этот новый взгляд на жанр, естественно, разделяемый пока не всеми, и никем до сих пор неисследованные возможности и проблемы этого таинственного жанра — все способствовало возникновению тех жарких дискуссий, о которых я упомянул выше.

Но главная причина общественного интереса к этим дискуссиям, я убежден, заключалась в ином.

Она заключалась в необычной тяге читателей к этим книгам, в их «всеохватности», от самого «отсталого», как мы говорим, и самого юного до самого квалифицированного и подготовленного, читателя. Можно назвать имена выдающихся политических деятелей, ученых, деятелей искусства — горячих поклонников этого жанра.

Участник одной из дискуссий на страницах «Литературной газеты» даже каким-то образом подсчитал, что «детективом увлекаются более 75 % научных работников и 65 % специалистов с высшим образованием».[2] Это нашло своеобразное подтверждение у академика И. Артоболевского. «Я люблю детектив, — заявил он в одном газетном интервью, — детектив мой помощник. Эти книги сообщают сильный эмоциональный и плодотворный заряд». И он привел любопытный пример, словно специально иллюстрирующий вывод участника дискуссии в «ЛГ»: «В молодежном КБ одного НИИ, — рассказывает академик, — поголовно все увлеклись свежим детективом. А потом подсчитали КПД книги на интенсивность творческого процесса коллектива. Цифра, добытая достаточно серьезным поиском, пусть и обнародованная в легкомысленном праздничном капустнике, оказалась достойной всяческого уважения».[3] Хороший детективный роман оказался интересен и полезен не только молодым научным работникам. Об истинном удовольствии от его чтения рассказывал как-то в интервью «Известиям» Михаил Иванович Жаров и при этом отметил, что подобная книга «развивает сюжетное мышление… Помогает отыскать пружину действия моего персонажа».[4] «Вечер с детективом — это прекрасно»,[5] — говаривала, оказывается, Анна Ахматова.

Мы знаем, как тянется к этому жанру молодежь, да и не только молодежь. Тому свидетельство, между прочим, гигантские заказы книготорга, которые издательства наши удовлетворяют едва ли на 10–15 процентов, читательские формуляры в библиотеках, наконец, прямая зависимость тиража журнала от наличия или отсутствия детективного романа на его страницах в период подписной кампании, что не раз уже отмечалось нашей печатью, хотя и в укоризненном контексте.

Словом, детективный роман превращается у нас, как он давно превратился на Западе, именно в силу своей неслыханной популярности, в эффективнейшее средство идейного, нравственного и эстетического воздействия на людей… Ибо советский детективный роман все охотнее переводится и издается на Западе. Видимо, выгодно. Потому что интересно.

Вот всеми этими важными обстоятельствами и вызвана настоятельная необходимость разобраться в природе в специфике, истории жанра, в путях развития советского детективного романа, в проблемах, которые на этих путях перед нами встают. Как видим, эта задача, ради которой стоит потрудиться. Не одному мне, кстати.

Так, можно ответить на последний из предварительных вопросов: во имя чего я взялся за этот непростой труд.

Замечу, что мне и самому до крайности интересно во всем этом разобраться, кое-что себе уяснить в этом сложном и загадочном жанре и своими размышлениями поделиться с неравнодушным читателем, ибо равнодушный и нелюбопытный книгу эту вряд ли откроет.

А теперь еще один вопрос, на котором тоже предварительно стоит остановиться прежде, чем двинуться в дальний путь.

Коротко, хотя на первый взгляд и весьма парадоксально, его можно сформулировать так: «А что же такое детектив?»

Да, на первый взгляд вопрос может показаться странным. Кто же не знает, что такое детектив? Но человек, внимательно следящий за выступлениями в печати по этому поводу, подтвердит, что, пожалуй, трудно так запутать вопрос, как это получилось у нас с детективом. Между тем четкий и ясный ответ, точная формула здесь совершенно необходима не только теоретикам, но и практикам, последним даже прежде всего.

Вот и сейчас надо об этом тоже «договориться на берегу», а потом уже отправляться в плавание по бурному океану детектива.

Классический детектив, то есть произведения Эдгара По, Конан Дойля, Честертона, указывает нам весьма четкую и строгую формулу: детективный роман — это такой роман, жизненным материалом которого является тайна некоего опасного и запутанного преступления и весь сюжет, все события развиваются в направлении ее разгадки.

Как видите, здесь не упомянут, казалось бы, непременный положительный герой — сыщик. Это не случайно. Героем может быть, оказывается, кто угодно, его даже вообще может не быть.

Итак, мы видим, что предложенная формула включает как весьма определенный жизненный материал, так и не менее определенное, специфическое построение сюжета.

Я сейчас не буду останавливаться на мнении, мелькнувшем у нас в одной из статей, что такого жанра (или жанровой разновидности), как детектив, вообще не существует и никогда не существовало, а, к примеру, рассказы и романы Конан Дойля или Агаты Кристи не что иное, как самая обычная проза. С такой же завидной легкостью можно, очевидно, отказать в жанровых особенностях, допустим, историческому роману, научно-фантастическому или сатирическому, что может изрядно потрясти основы литературоведческой науки, если, конечно, принять всерьез подобные рассуждения.

Да и мелькавшие на страницах «Литературной газеты» в дискуссиях о жанре запальчивые пожелания поскорее избавиться от «буржуазного» термина «детектив» тоже выглядят достаточно наивно, как и открещивание в этих же дискуссиях некоторых наших писателей от всякого родства с жанром, в котором они тем не менее работают. Все это объясняется, видимо, еще недавней его дискредитированностью, а также теоретической неразберихой в головах многих из нас.

Толкование самого понятия детективного романа, даже определение его тематических границ претерпело у нас немалые и весьма примечательные изменения.

Родоначальники и классики жанра были весьма строги в своих требованиях и пристрастиях. Жизненным материалом детективного романа должно быть некое сложное, запутанное преступление, однако далеко не всякое. Еще Честертон с восхищением писал о детективном романе одного своего современника, некоего Мастермана: «Он не портит чистых и прекрасных линий классического убийства или ограбления пестрыми, грязными нитями международной дипломатии. Он не снижает наших возвышенных идей о преступлении до уровня политики». При всей лукавой ироничности, свойственной Честертону, здесь явственно проступает концепция.

С течением времени допустимые границы буржуазного детектива, весьма, кстати, ревниво и бдительно охраняемые, стали еще четче. Известные правила Ван-Дайна, как и ряд других «инструкций» и «наставлений», опубликованных на Западе, формулировали это примерно так: преступление, всегда лежащее в основе сюжета детективного романа, должно носить сугубо частный, личный характер. Убийство из-за наследства? Пожалуйста. Из ревности или честолюбия? Сколько угодно. Можно и с целью ограбления какой-нибудь конторы или богатого особняка, даже банка. Главное — никаких покушений на общество в целом, на его социальные и экономические основы, никаких политических заговоров с этой целью или бичевания, даже критики идей.

В противоположность буржуазным теоретикам мы вначале пытались трактовать проблему жизненного материала детектива необычайно широко. Лет пятнадцать тому назад автор многих приключенческих книг, Николай Томан, в статье «Что такое детективный роман», например, писал: «Под детективным произведением понимается такое повествование, в котором методом логического анализа последовательно раскрывается какая-нибудь сложная, запутанная тайна. Тайна уголовного или политического преступления… труднообъяснимые явления природы, поиски утерянных секретов изобретений или открытий, расшифровка рукописей или исторических документов, загадки космоса и многое другое».[6]

В то время почти все разделяли эту точку зрения, абсолютизируя лишь вторую часть предложенного выше определения, указывающую на специфику сюжета детектива — борьба за раскрытие тайны, конечно же важной, нужной людям и весьма сложной.

Тогда я лишь сделал следующую оговорку в статье «„Тайна“ детектива», опубликованной в «Комсомольской правде»: «Что до меня, то мне привлекательней схватка не со слепыми и стихийными силами и тайнами природы, а с разумной, жестокой и хитрой силой другого человека — врага. Ведь когда герой сквозь шторм или снежный буран все же достиг желанной цели, читатель, понятно, восхищается его мужеством и силой, всей душой радуется и гордится его победой, но при этом целая гамма чувств остается не затронутой в его душе, ибо снежный буран и океанский шторм или неведомый до того закон природы нельзя возненавидеть, нельзя страстно желать им возмездия».[7] Нельзя, добавлю, и проникнуться к ним состраданием, нельзя помочь, защитить, спасти от опасности.

Но если в прошлом сторонники такой чрезмерно широкой трактовки темы детектива, однако, свято блюли вторую часть приведенной формулы, то есть полагали непременным, чтобы сюжет детективного романа строился как сложный путь раскрытия тайны, то сегодня многие наши авторы и критики не очень связывают себя этим требованием. «Ах, книга о милиции? — говорят они. — Значит, это детектив. А уж как построен ее сюжет, это дело десятое и вовсе не существенное».

Такой точки зрения придерживается и известный болгарский писатель Богомил Райнов в своем исследовании «Черный роман». Он пишет: «Детективный роман сумел низвергнуть и разрушить почти все каноны, пытавшиеся определить и ограничить его специфику… Жанр сохранил лишь одну существенную тематическую черту: литературное повествование в нем неизменно связано с преступлением».[8]

Вот потому-то, столь расширенно толкуя специфику сюжета детективного романа, а по существу, отрицая здесь вообще всякую специфику и даже не задумываясь над этой проблемой, у нас еще недавно зачисляли в разряд детективов романы Диккенса и Бальзака, а в нашей литературе — известные повести Павла Нилина, и роман Евгения Воробьева «Земля, до востребования», и «Деревенский детектив» Виля Липатова, и «Майор Вихрь» Юлиана Семенова, да, впрочем, и некоторые другие его «политические романы», как он сам их определяет.

Дело, однако, тут не в том, чтобы наложить еще одно ограничение, обставить жанр дополнительными рогатками, блюдя, так сказать, «чистоту его рядов». И вообще дело тут куда серьезнее, чем просто формальные сюжетные поиски.

Мне кажется, исходить тут следует из существа задачи, из главного вопроса: каковы возможности такого рода сюжета, весом ли его вклад в удивительную способность детективного романа привлекать внимание самого широкого читателя к книге, к социальной и нравственной сути выбранной в ней темы, в данном случае — темы преступления? Иными словами, способен ли такой сюжетный прием, такая интрига в роли, так сказать, ракетоносителя лучше всего донести до ума и сердца читателя идею и чувства автора?

По этому поводу Андре Мальро в предисловии к роману Фолкнера «Святилище» замечает: «Безусловно ошибочно видеть в интриге, в поисках преступника, сущность детективного романа. Ограниченная сама собой интрига подобна игре в шахматы — художественно равна нулю. Значение ее состоит в том, что она является наиболее эффективным средством передачи этического и поэтического факта во всей его напряженности. Ее ценность — усиление».[9]

Вот в чем дело! Зачем же пренебрегать возможностью такого усиления, зачем отказываться от такой именно интриги, от поиска, от сюжетной тайны?

Между тем неразработанность у нас этой проблемы, как и вообще отсутствие теоретического «тыла» и хоть сколько-нибудь надежно выверенного взгляда вперед, начинает уже сказываться в частичной утрате в некоторых наших детективных романах самых привлекательных и ценных черт жанра, в снижении сюжетного напряжения, в невнимании к весьма характерной и непростой композиции такого романа, в уповании на то, что острота, драматизм самого жизненного материала, важность его проблематики с лихвой компенсируют этот недостаток. А иной раз это не считается и за недостаток, более того, начинает почитаться чуть ли не за достоинство.

Нет, я бы все-таки предложил остановиться на определении жанра, основанном на книгах его родоначальников и классиков. Хотя, конечно, здесь нам предстоит внести ряд корректив.

Все это, как видим, отнюдь не схоластический спор. В конечном счете речь идет о том, быть или не быть у нас детективу тем жанром, который так быстро и навсегда привлек к себе самые горячие симпатии необъятного числа читателей во всех странах мира.

Причины этого кроются, конечно, не в предложенном определении жанра, оно лишь точно фиксирует его особенности и не даст нам сбиться с пути.

А путь нам предстоит длинный и сложный по бурному океану детектива с его коварными рифами и таинственными островами. Однако мы условились на берегу, ради чего мы пускаемся в путь, и сочли риск оправданным.

Но предварительно попробуем еще разобраться в самой природе этого жанра, попробуем уяснить себе «секрет» его необычайной притягательной силы, психологическую и социальную подоплеку здесь.

В чем же секрет детективного романа?

Может быть, к этому жанру читателя привлекает напряженный, динамичный сюжет, столь соответствующий лихорадочному темпу современной жизни? Сегодняшний житель земли обитает в таком стремительном круговороте событий, такой гигантский поток необычной, тревожной, порой фантастической информации ежедневно обрушивается на него, так сложна и противоречива обстановка, в которой действует он сам, его страна, да и весь мир, что, раскрывая книгу, он ищет в ней такой же, привычный ему уже, соответствующий его психологическому настрою головокружительный разворот событий.

Все это так. Но все это относится и к приключенческой литературе. И даже не только к ней.

И еще одно обстоятельство следует иметь здесь в виду. Ведь детективной литературой читающая публика увлекалась и в начале века, и даже в прошлом веке, когда темп жизни, человеческая психика отнюдь не располагали к столь стремительному, напряженному сюжету.

Так в чем же тогда секрет детективного романа, где кроется причина его поразительного успеха?

Я полагаю, что причина заключается, во-первых, в тайне, неизменно лежащей в сердцевине сюжета детективного романа. Человеку во все времена свойственно жгучее любопытство, волнующее, непреоборимое стремление к разгадке тайны, всего непонятного, загадочного, что встречается на его пути. И чем эта тайна значительнее, опаснее или ценнее, тем острее желание разгадать ее.

Но почему же в детективном романе, как правило, эта тайна убийства? Ведь это, казалось бы, примитивнейший способ заинтересовать читателя. Да, но и наиболее верный. Ибо любые тайны природы, науки, карьеры, даже любовные — меркнут перед тайной неожиданного, непонятного, зловещего убийства. Жить или умереть — это главное для каждого. И человек, подло и несправедливо лишающий жизни другого, — это в глазах всех самый опасный, самый страшный враг. Найти его, обезвредить и наказать — нет более желанной, более волнующей цели. И потому поиск убийцы, все неожиданные повороты и таинственные изгибы сюжета, весь риск, все опасности на этом пути наполняются для читателя особым эмоциональным накалом.