Постиндустриализация как угасание

36. Сегодня в США 80 % экономики работает на производство услуг населению, и лишь 20 % – на производство продукта. И все говорят, что это очень хорошо и к этому и надо стремиться всем. Чтоб люди хорошо жили. И это – признак мощной и здоровой экономики. Гуманизм и забота о людях.

Сейчас.

Эта смешная и наивная ошибка, ставшая сегодня господствующим мнением, проистекает из непонимания сущности государства. Из вульгарного антропоцентризма. И не менее вульгарного рационализма.

Восходит она к «теории общественного договора» Руссо. Собрались люди вместе и решили: давайте договоримся, как нам жить вместе, чтобы всем было получше. Мы ведь умные! Все понимаем. И как решим – так и будем действовать в собственных же интересах. (Ученики и последователи Руссо устроили Великую Французскую Революцию – и неожиданно стали стричь друг другу головы с таким рвением, что до сих пор оторопь берет.)

Для человека естественно и комфортно думать, что это он создает государство для себя, и оно служит его интересам. А как же?! Солнце вращается вокруг Земли, это всем ясно.

Но. Но. История Вселенной и Земли – это эволюция систем от простых к сложным, и в усложнении поступенчатых структур – что происходит? Повышение энергии, энергетичности, энергосодержания все более сложных систем. Системы самообразуются таким образом, чтобы содержать в себе как можно больше энергии – или, что то же самое, способности к максимальным действиям.

Государство как совокупность людей способно сделать больше, чем все те же люди по отдельности, неорганизованно. А каждый отдельный человек, таким образом, в составе государства может сделать больше, чем в одиночку. (См. «Государство как структура».)

А система живет по своим законам и имеет свои задачи. Задача человека – не быть счастливым, как он обычно полагает, а как можно больше перечувствовать и сделать. Государство удовлетворяет целям этой задачи – вот он чувствует и делает. Человек как система полнее реализует себя в составе структуры государства как системы. А государство как система имеет задачей на своем уровне, в своем масштабе, также сделать максимум, на что оно способно.

Древний египтянин мог полагать сколько влезет, что царство существует для его безопасности, удобств и сытости. А государство «полагало» целью своего существования ставить гигантские пирамиды и храмы, окружающую действительность максимально перелопачивать. И заставляло человека пуп рвать сверх необходимого для спокойной сытой жизни. Что осталось бы от Египта без пирамид и храмов? А пшик. Ничего.

В государстве человек получает кнут и пряник: лезет вверх по социальной лестнице за благами, стремясь жить не хуже, а лучше других – и боится свалиться вниз, боится нарушить закон. И идет на войну – чтоб быть героем и не быть расстрелянным за дезертирство, хотя лично ему эта война на хрен не нужна, но государственная пропаганда мозги ему прокомпостирует.

Не понимая энергетической сущности мировой эволюции и системной сущности государства – невозможно понять суть человеческой истории и суть конкретной цивилизации со всеми ее закидонами и издержками.

Совсем просто: государство – система более высокого, следующего уровня относительно человека. И отношения человека с государством – это отношения подсистемы с системой. А иначе их и понять невозможно, иначе надо спускать на сцену бога в машине и придумывать ему в противовес дьявола.

Интересы человека и государства совпадают в том, что делая в государстве больше – человек живет лучше, богаче, интереснее, многостороннее, полнее реализуя все свои возможности. А не совпадают в том, что для решения собственных грандиозных задач система сплошь и рядом человека давит, гоняет, жертвует конкретными индивидами.

Но провозглашать права подсистемы выше прав системы – это благоглупость. Это попытка пчел приватизировать каждая свою долю улья. Право заклепки не быть битой кувалдой по голове, а иначе хрен с ним с кораблем. А зачем ты, заклепка, без корабля нужна? Тогда расклепывайте меня нежно и под наркозом, чем мне лучше – тем корабль совершеннее.

В истории каждого государства и цивилизации был пик максимальных свершений – будь то военная мощь империи или грандиозное градостроительство. Характерно, что людям в этот период жилось не слаще всего. Перевалив пик – мягчели, больше заботились о людях, меньше хотели совершать черт-те что неизвестно ради чего – и понемногу цивилизация как-то слабела и рассасывалась. После пика дел люди еще долго радовались, как они хорошо живут, а потом великие дела сияли из прошлого золотой легендой, и нарастал упадок.

Как только государство минует пик великих дел – оно клонится к упадку. Оно вначале незаметно клонится, почти даже и не клонится – вершина большой полукруглой горы долго кажется ровным местом, а дальше – круче. Проход системой вершины развития.

Пока люди надрываются на стройке грандиозного храма – система мощна. Когда, устав, они говорят: «Кому надо? Да лучше жить получше», – система, стало быть, слабеет. Они поживут получше, а потом падут жертвой соседей-варваров и исчезнут.

Завершив эпоху наполеоновских войн, Великая Франция кончилась.

Завершив викторианскую эпоху, Великая Британия кончилась.

Вершиной российской истории остаются железно-золотые шестидесятые годы XX века: космический прорыв, беспрецедентная милитаризация, имперское мировое влияние.

И зловещим выглядит сегодня решение США не восстанавливать разрушенные 11 сентября 2001 г. самые высокие небоскребы страны. Экономически невыгодно? Невыгодно – для чего? А вы что, мало кушаете или плохо одеваетесь? Эта поворотная точка – 11.9.2001 – в истории останется.

Вот есть в проекте великий продукт – здание, или самолет, корабль, ракета. И общество решает: сделать-то мы это можем – а на фига? Расходов уйма – а кто оплатит? Тоталитаризм – он может любые средства грохнуть, лишь бы возможности позволяли. А демократия говорит: это экономически невыгодно, лучше сделаем поменьше и попроще, без супер-изделий мы обойдемся.

Потребительский рынок развернут лицом к потребительству. К человеку. Который что? Который хочет. Чего он хочет? С голоду не умереть? Нет, цивилизованный человек лечится сегодня от ожирения. Он хочет вещей-то необязательных, условных, излишних, избыточных – машину последней модели, хотя и прошлой модели отлична; жилье в более престижном районе, хотя и этот неплох; модную одежду, хотя и эта не сношена; он отнюдь не бедствует – он просто хочет заменять одно барахло другим и готов платить деньги, то есть готов работать ради этого.

Он готов работать, чтоб сменить штаны и автомобиль, – но не готов работать, чтобы сделать что-то грандиозное одно на всех. Менее готов.

И экономика – через рекламу и рыночные структуры – заявляет: мы будем делать ненужные мелочи – но не будем делать ненужные крупности. Пусть индивидуального барахла у каждого будет побольше – но общественного, государственного, грандиозного барахла мы будем делать меньше.

И человек заявляет: платить буду за телефон доверия, за пиццу на дом, за прачечную и химчистку, за игровой автомат и билет на футбол. А за супернебоскреб и исследовательскую станцию на Луне не буду.

И заявляет: а я вообще завален барахлом, теперь давайте сделаем так, чтобы мне было с уже имеющимся барахлом предельно легко и удобно – все для меня: рестораны, спортзалы, шоу всех родов, такси и проститутки по вызову и юристы для решения всех моих вопросов.

И конкуренты борются за право его обслужить: это их бизнес.

Потребительский рынок перегрет до крайности. Большей части экономики, в сущности, нечего делать. Реклама, значительный сектор этого рынка, искусственно вздувает спрос на ненужности. Перелопачивание окружающей среды зашло в тупик. Мощности огромные, а делать нечего.

Рынок потребления как форма наркоторговли. Чем бы дитя ни тешилось, абы радовалось. Апеллируем все прямее к сознанию: вот тебе за деньги условный раздражитель, получи эмоции и заплати: за вытирание тебе носа или сенсационное рождение ежа в зоопарке.

Это своего рода закукливание экономики на себя саму. Но что хуже – закукливание человека как подсистемы государства на себя самого: я отстраняюсь от максимальных действий системы, я дроблю ее усилия на индивидуальные сегменты.

Постиндустриальная цивилизация не имеет системных задач, соответствующих нарощенной мощи. Мощь системы превысила уровень целей и потребностей системы. Это означает что?

Это означает неустойчивость системы.

Что делает неумеха-новобранец в мирной армии? Напрягает все силы для выживания, чтоб стать приличным солдатом. Что делает супербоец-фронтовик в мирной армии? Скучает, разлагается и пьет. Салаг лупит от скуки. Они мужают – он деградирует.

Вам привет от Лао Цзы: так слабое и мягкое побеждает сильное и твердое. Перспектива потому что.

Постиндустриализация цивилизации обозначает исчерпанность этой цивилизации. Она не потому людей кормит хорошо, что добрая. А потому, что мощь свою ей направлять больше некуда. Большую войну – нельзя: уничтожение планеты. Суперпроекты – а зачем? и так зажрались, быт налажен неплохо. Остались вот мелкие услуги населению – и на это идет основная мощь.

Если система – по любым причинам! – не делает максимум того, на что она способна – значит, на это она уже неспособна.

Все причины, по которым максимальные действия не совершаются системой – вторичные и кажущиеся, их можно обосновывать и варьировать как угодно и на любых уровнях (психологическом, экономическом, политическом и т. п.). Как ни верти, единственная, главная, базовая причина – одна: система исчерпала свои ж возможности в главном. А уже сказывается это через настроения и хотения людей, экономические отношения и много еще чего.

А если система исчерпала себя в главном – динамическое равновесие, в котором она находится, начинает принимать регрессивный характер. Где слабеет главная возможность – исподволь, а потом и не исподволь – слабеют и остальные. Сегодня перестаем ставить пирамиды, завтра досаждают гиксосы, послезавтра нарушается ирригация, и вот вам великие пески.

Сброс системной мощности на перегрев подсистемных узлов это скверный признак. Это раскачка, это саморазрушительный шаг. Подсистемы-то радуются, как им хорошо живется – ехать в санках куда приятнее, чем переть их в гору.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.