Политзаключенный?

Политзаключенный?

За несколько дней до ареста Ходорковский дал интервью телеканалу REN-TV. [135]

— Да, существуют люди во власти, которым демократический тренд развития нашего общества не нравится, — сказал он, — которые хотели бы на чьем-нибудь примере показать, что гражданских прав у россиян, даже у тех россиян, которые называют себя открытыми, прозрачными, которые, имея деньги, могут себя защитить в судах с помощью адвокатов и так далее, этих прав даже у этих граждан все равно нет.

Но невозможно превратить самую прозрачную компанию России в какого-то монстра, заметил он. А вопрос о собственности на сегодняшний день вообще не стоит на повестке дня.

Что же думают о причинах ареста Ходорковского его ближайшие соратники и друзья?

— Я думаю, что его активность в общественно-социальной деятельности и политической плоскости — она, конечно, была одной из причин, но я думаю, что это была не столько реальная причина, сколько повод, который использовали для того, чтобы сформировать определенное мнение, в частности, у Путина, — рассказывает мне Василий Шахновский. — Для тех людей, которые поставили задачу посадить, идеология была даже не на втором и не на третьем месте.

Я думаю, что приоритетным было отобрать компанию. Это абсолютно точно, и еще ряд причин не столько второстепенных, сколько не самых главных. Например, в рамках их стратегии нужно было напугать бизнес. Чтоб боялись. Выбрать кого-нибудь, все отобрать, продемонстрировать: смотрите, что мы будем делать, если вы будете светиться.

— А кому это было надо? Лично Путину?

— Власти, той группе людей, в первую очередь самому Путину и тем людям, которые ставили задачу построить то, что в результате построили.

Сейчас, особенно среди либералов, много говорят о том, что дело «ЮКОСа» стало поворотным моментом российской истории последних лет.

Не думаю. Поворот был раньше.

Но, конечно, оно было большим этапом на пути перехода от очень несовершенной к полностью имитационной демократии. Возможно, запланированным и продуманным этапом.

— Сегодня власть шаг за шагом обрезала все обратные связи, — говорит мне Василий Савельевич. — И те проблемы, которые возникли сейчас у сегодняшней власти, были созданы ей самой. В кризис 1998 года Ельцин мог опереться на парламент, поделиться властью с парламентом и тем снять часть напряженности. Он практически дал парламенту назначить премьера, дал назначить ключевых министров, и тем разделил ответственность с Думой. Сейчас такой возможности нет. Опереться не на что. Опираться можно на то, что сопротивляется. На болотную кочку опереться невозможно.

Но даже тогда было далеко до того, чтобы заработали все инструменты, все механизмы, заложенные в модель демократического устройства. В частности. Все ж прекрасно понимают, что такое суды. Но степень независимости судов тогда и сейчас — это небо и земля. Тогда шаг за шагом они становились все независимее, а сейчас стопроцентно управляемы.

Понимаете, если бы пять лет назад выяснилась, что одна из присяжных отчитывалась перед судьей о том, что говорят присяжные, как, чего, что обсуждают, то это тут же скандал, судью бы сняли с работы [136]. Даже пять лет назад. Ее бы отстранили от процесса стопроцентно. Процесс начали бы сто процентов заново. И судью в лучшем случае уволили, а в худшем возбудили уголовное дело, потому что это преступление. Сейчас — ничего.

Степень независимости судов пять лет назад и сейчас — это разные вещи. Хотя все знали цену судам в прямом и переносном смысле и пять лет назад.

Крен тогда был правильный: они становились все более и более независимыми. Судьи Верховного Суда были абсолютно независимы, а сейчас это чиновники, которые подчиняются указаниям.

— А почему так круто все поменялось? Каковы были механизмы обеспечения этой зависимости?

— Ну, как? Человека назначали, его нельзя было снять. А сейчас практически на всех судей есть компромат. Специально на этом сидели люди, которые собирали компромат и отчитывались перед своим руководством папочками с набранным компроматом. Тех судей, на которых нет компромата, мягко, но теми или иными способами выпроваживали. И назначали новых, на которых есть компромат.

— Это такая методика ФСБ, видимо. Пришла из той структуры…

— И проводилась в режиме спецоперации. Главное, если бы немножко посмотрели вперед… Ведь после того, как умер Сталин, те, кто пришли за ним, сделали все, чтобы спецслужбы изолировать от государственной власти. Из КГБ никогда не брали ни на партийную, ни на советскую работу.

— А как же господин Андропов?

— Ну, Андропов был член политбюро, штучный товар. И редчайшее исключение. Руководитель КГБ ходил к Брежневу и упрашивал определенного человека взять на работу. А так существовало железное правило: выходцев из КГБ, они выходили на пенсию в 45 лет, но их не брали ни на партийную, ни на советскую работу. И в органы государственного управления не брали никогда.

Потому что очень опасно брать на госслужбу человека с ментальностью спецслужбиста, даже хорошего. Он видит мир искривленным.

У меня, по большому счету, системных претензий к Путину нет. Системных. Он по-другому не мог управлять. Его учили другому. Его учили на разведчика. И он работал как разведчик. Надо было думать, кого выбирать и кого предлагать. Это вина людей, которые предложили, а тут, знаете: не стреляйте в пианиста, он играет, как умеет.

Был еще один эпизод, который, возможно, предопределил судьбу Ходорковского. Его упоминает и Михаил Касьянов в книге «Без Путина», и Платон Лебедев в своих показаниях в Хамовническом суде.

«Недели через две после того неприятного инцидента с Путиным в Кремле [137] Ходорковский пришел ко мне на прием, — вспоминает Михаил Касьянов в книге «Без Путина». — И опять-таки от имени всего сообщества крупных предпринимателей высказал идею: давайте примем закон, который снял бы все претензии к участникам крупнейших приватизационных сделок 90-х. Пусть этим законом будет установлено, что владельцы предприятий, которые были приватизированы тогда за бесценок, а теперь стоят миллиарды долларов, должны заплатить государству компенсацию. Своего рода единовременный налог на многократное повышение капитализации принадлежащих им активов. И чтобы полученные деньги не растворились в бюджете, а сконцентрировались бы в специальном фонде для финансирования реформ общенародного значения. Для управления этим фондом Ходорковский предложил создать общественный совет, в который вошли бы депутаты, губернаторы, представители правительства и администрации президента».

Михаилу Касьянову идея очень понравилась: «С одной стороны, я был убежден, что повернуть приватизацию 90-х вспять, отменить ее итоги было бы большой ошибкой. С другой стороны, я и тогда считал, и сейчас готов повторить, что крупная приватизация была крайне несправедливой. И вот теперь эту несправедливость фактически признавали все крупные собственники, от имени которых выступал Ходорковский. Не просто признавали — изъявляли готовность исправить. Конечно, было понятно, что, выплатив компенсацию государству, крупный бизнес политически легитимирует итоги приватизации 90-х годов и решительным образом укрепляет свой статус в обществе».

«В итоге Ходорковский ушел от меня с намерением подготовить проект этого закона, — рассказывает бывший премьер. — Буквально через неделю проект был готов. Очень краткий, на двух страничках, простой и ясный. Перед тем как дать поручение министерствам и ведомствам о проработке этого проекта закона, я показал его президенту».

Путин бумагу прочитал и оставил у себя. И больше к этому вопросу не возвращался.

«Думаю, что он понимал: принять этот закон — значит снять богатейших бизнесменов, крупных промышленников с крючка, — объясняет Касьянов. — А это, похоже, в его планы не входило. Потом я укрепился в этом мнении, как и все, кто следит за событиями в России. Пока бизнесмены находятся в подвешенном состоянии, не имея от государства никаких гарантий собственности, опасаясь в любой момент лишиться своих активов, ими можно манипулировать. Поэтому Путин и положил проект закона под сукно».

А вот рассказ Платона Лебедева в Хамовническом суде:

«В начале 2003 года Ходорковский М. Б. сообщил мне, что он, после обсуждения с руководителями РСПП, передал в Правительство РФ законопроект, суть которого заключалась в выплате в бюджет РФ единовременной компенсации (порядка $20 миллиардов) владельцами крупных предприятий, приватизированных в 90-е годы.

Поскольку за 7–8 лет, прошедшие после приватизации, за счет кардинального изменения макроэкономической ситуации в стране и мировой конъюнктуры практически все владельцы крупных предприятий получили колоссальный (в несколько раз) прирост капитализации.

Многие из этих предприятий стали так называемыми «голубыми фишками» не только на российском, но и на международных фондовых рынках, в том числе и «ЮКОС», о чем в 95-м — 96-м гг. можно было только мечтать.

Предполагалось, что эти средства будут сконцентрированы в специальном национальном фонде для финансирования общегосударственных стратегических программ <..>

Чуть позже глава РСПП Вольский сообщил мне, что Председатель Правительства РФ Касьянов Михаил Михайлович передал этот проект закона Президенту РФ Путину. О судьбе этого законопроекта мне стало известно только в 2009 году из публикации в журнале «Коммерсант Власть» (31.08.2009) — Путин положил «под сукно» этот проект закона».

Среди причин ареста Ходорковского не обошлось и без самой банальной для авторитарного государства — интриг ближайшего окружения Путина. Мне много рассказывали о том, как у него формировали неприязнь к Ходорковскому. От рассказов о президентских амбициях олигарха до вещей, которые я до сих пор не могу озвучить…

— То есть Путину лапшу на уши вешали? — спрашиваю я Василия Шахновского.

— Сто процентов вешали! Сто процентов вешали Путину лапшу. Это абсолютно точно. Уже в конце он, конечно, принимал решения. А источников, которые оказывали на него давление и в итоге сформировали у него эту позицию, было, конечно, много. Конечно, он лично не хотел отбирать компанию. Я думаю, что финансовым благоприобретателем в результате этой истории он не стал. Другие люди стали. Конкретно к бизнесу «Роснефти» лично Владимир Владимирович отношения не имеет.

Сечин был менеджером этого проекта в режиме фултайма, с начала и до конца, и то, что Путин всех, кто к нему приходил по тем или иным вопросам, связанным с «ЮКОСом», направлял к Сечину, — это широко известно в узких кругах.

Понятно, что принципиальные решения принимал Путин, а разруливал ситуацию уже, конечно, Игорь Иванович.

— Это был долгосрочный проект?

— Он тянулся несколько лет. Когда Сечин сидел на разруливании. Вплоть до банкротства «ЮКОСа». До тех пор, пока «ЮКОС» существовал, Сечин сидел на рузруливании этого дела. Сейчас не знаю. Сейчас, по-моему, нет такого текущего управления, никто никаких решений по «ЮКОСу» и Ходорковскому не принимает. В результате прокуратура не знает, что делать.

Недавно мне довелось побеседовать с одним бывшим топ-менеджером «ЮКОСа», а ныне очень высокопоставленным человеком. В интервью он мне отказал: «Вот, когда выйду на пенсию, тогда, может быть, я и дам вам интервью». И я подумала о том, что самый страшный порок — трусость — стал и самым распространенным.

В общем, мы просто пили кофе.

«Диктофон у меня выключен, — сказала я. — И ссылаться на вас я не буду».

И он стал чуть разговорчивее.

«Так это сечинская интрига?» — спросила я.

«Сечин — исполнитель», — ответил он.

И тогда я выразительно показала пальцем на потолок.

«Да», — сказал он.

У нас очень любят миф о добром царе, который ничего не знает. Все-то его бояре обманывают и строят козни друг против друга, и за его спиной грабят народ.

Но царь, который ничего не знает, не соответствует занимаемой должности. Он обязан знать. И уметь фильтровать информацию.

— Кто еще, кроме Сечина, работал на разгром «ЮКОСа»? — спрашиваю я у Шахновского. — Кто задумал, кто организовывал, кто снял сливки?

— Имя им легион! — говорит он. — Десятки, сотни людей. Ходорковский оказался в фокусе тех или иных негативных эмоций, желаний, стремлений огромного количества людей. В том числе и коллег по бизнесу. Но я думаю, что они-то уж точно не ожидали такой степени наезда, думали: ну осадят немножко Ходорковского. Осадят, но не более того.

Например, всю аналитику по налоговым схемам понятно, что они получили из одной из нефтяных компаний. Потому что все компании делали такие схемы, у всех были свои скелеты в шкафах, но схемы однотипные. Никто не ожидал степени наезда. А когда уже поняли, было поздно. Потому что если бы коллегам сказали, что вы вот сейчас дадите, а мы его посадим, никто бы не дал. Его посадки из бизнеса не желал никто. Ослабить конкурента — да, но не более того.

В числе заказчиков наезда называли, конечно, и Вячеслава (Моше) Кантора, с которым был конфликт, связанный с продукцией предприятия «Апатит». Когда «Коммерсант» поинтересовался у Станислава Белковского, кто заказал ему доклад об олигархическом заговоре, политолог сам привел эту версию в числе прочих, но, понятно, все отрицал. [138]

— Мне передавали на уровне слухов, что человек от Сечина пришел к Ходорковскому и потребовал откат, на что Михаил Борисович сказал: «С какой стати?» То есть отказался платить. Что вы об этом думаете? — спрашиваю я у Леонида Невзлина.

— Я думаю, что этого не было, — говорит он. — Но если государство занимается рейдерством или сажает за политические взгляды — это в любом случае политическое преследование с точки зрения международных норм морали и закона. Достаточно того, что этим занимается государство.

Я раньше считал, что аппетит возник у них во время еды, но теперь понял, что они заранее запланировали захват, а все остальные слова, включая слова Путина о недопустимости банкротства, были обычным лживым прикрытием.

Думаю, на первом этапе они не сажали Ходорковского, а выдавливали за границу. Это дало бы возможность забрать компанию, правильно? Он не выдавился — его посадили, сам, типа, виноват. Это другая, бандитская психология, нам трудно ее понять и объяснить.

Но думаю теперь так (особенно после того, что происходило с нашими делами, с другими делами и сейчас с Грузией): я думаю, что все это бандгруппировка, и у них есть определенные понятия, и мы в их понятия не вписываемся. Говорят Ходорковскому «уезжай», намекают, а он не понимает, говорит: «Это моя страна, и я хочу в ней жить и работать». Ну, тогда садись.

Я склоняюсь к тому, что компанию они хотели захватить заранее. И я говорил об этом и считаю, что группа Абрамович, Волошин, Юмашев, Сурков и другие — часть этого процесса, а не, как думал Ходорковский, более либеральная часть администрации. По-моему, на этот раз я прав. По «либеральному» Медведеву видно, какая там либеральная часть администрации.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.