Империализм против национализма

Империализм против национализма

Все больше людей задаются вопросом: «как относиться к национализму?». Но национализм может иметь притягательную форму. К какому национализму? К украинскому? К грузинскому? Латышскому? Плохо. Русскому? А вот к русскому – хорошо. У нас так и получается: чужой национализм плох, а свой хорош!

Давайте будем принципиальными: национализм или плох или хорош любой. Мне отвратителен национализм поляков или грузин. Вам, например, тоже. Но, заметьте: им будет так же отвратителен русский национализм. А я настолько националист, наверное, что не хочу, чтобы что-то русское вызывало отвращение у кого бы то ни было. Даже у поляков.

Национализм – удел наций-неудачников, одержимых комплексом исторической неполноценности. Зачем это нам? И опасность в том, что сейчас в России в решающую фазу входит то, что можно назвать демаргинализацией национализма. Социология фиксирует: лозунг «Россия для русских» поддерживает до 15 % населения и около 30 % согласны с тем, что русские должны быть привилегированной нацией в России.

Между тем, очевидно: национализм – единственная опасность, которая реально может взорвать и уничтожить страну. Если бы сейчас кто-нибудь в Вашингтоне или в Пекине, в Лондоне или Аддис-Абебе планировал бы уничтожить Россию к 2015 году и перебирал бы различные варианты, он вряд ли решился бы действовать методами, которыми разваливали Советский Союз.

Никакие статьи о «репрессиях Сталина» сегодня уже не помогут. Народ России получил иммунитет против демшизоидной пропаганды. Есть только один способ взрыва ситуации, один способ применять старый принцип «Разделяй и властвуй!» – спекуляция на национальных, религиозных и культурных различиях.

Желающий уничтожать Россию, понимал бы, что нужно зажечь Кавказ, расшевелить Татарстан, вызвать волнения в Туве, Бурятии, Якутии, спровоцировать беспорядки между несколькими десятками национальных диаспор в Москве. Достаточно поднести спичку и последствия могут быть чудовищные. О какой тогда политической стабильности, о каком экономическом росте говорить?

Не случайно старейшие диссиденты и ненавистники России, взять того же Веллера, усиленно пытаются сейчас натравить русских на мусульман. Если такая война разгорится, это спасет и Европу, и Америку. Они давно уже мечтают воевать с мусульманским миром нашими руками «до последнего русского». В России полтора десятка миллионов мусульман, да еще на границах миллионов 150! Поссорь их с русскими – и нет никакой России. Всем спецслужбам мира это ясно. Это не ясно только «патриотам России», которые усиленно кричат про «засилье черных», про «Россию для русских», а заодно и про жидомасонский заговор.

Национализм опасен еще и тем, что его проблему нельзя решить с помощью договоров и разговоров. Наоборот, разговоры на национальную тему подчиняются не «логике консенсуса», где стороны отступают от первоначально радикальных мнений, а «логике катастрофы», когда стороны становятся крайними радикалами тем сильнее, чем дольше тянется разговор.

Любое обсуждение национальных, религиозных, культурных различий плохо само по себе. Это все равно что сыпать соль на рану и заливать костер бензином. При этом не важно, ЧТО ГОВОРИТСЯ. Говорят ЗА национализм или против, за русских или против, за татар или против. Всякий раз, сидя перед телеэкраном, зритель начинает думать: «А я кто? Я русский? Или татарин? Или еще кто-то? А если я татарин, то какие это обязательства на меня накладывает? Надо учить язык, надо ходить в мечеть, надо ненавидеть русских?».

Так, вместо того, чтобы думать о зарплате, телесериалах, профессиональной карьере, и вообще о чем угодно, он сбивается на не нужные для государства мысли о своей национальной идентичности.

Но проблема в том, что ОТВЛЕЧЬ от темы национализма не удастся. В этом специфика сегодняшнего момента, об этом надо было думать раньше. ТЕПЕРЬ ПОЗДНО. Национализм в моде. Так что же? Теперь включается логика: «Если нельзя остановить, то надо возглавить?». Если так, может быть, Кремлю и президенту стать главными националистами в стране? Нет, это самоубийственно! Да этого и не требуется. Кремль не может себе этого позволить, так как не может и не должен в многонациональной стране оседлывать и возглавлять идеологию национализма, пусть даже эта разрушительная идеология и набирает силу.

Но здесь важно расставить нужные акценты. Национализм – это действительно враждебная и разрушающая страну идеология. Ее используют враги России, ею по-глупости увлекаются «друзья» нашей страны.

Национализм не может привести только к ответному национализму других этносов. В итоге это разрушает страну. С националистами бесполезно бороться, рассказывая об ужасах социальных потрясений в случае стычек с инородцами. Они думают: «Нас все равно больше, мы все равно победим, зато не будет черных».

Многие националисты готовы биться с инородцами лично и даже погибнуть за Русь Святую. Это придает героический оттенок их жизни и смерти, но делает их бессмысленными. Войной не запугать, социальными катаклизмами тоже.

Так что же делать? Пугать, но пугать другим. Страшно то, что в итоге исчезнет единственное преимущество России в мире, исчезнет то, чем каждый гордится, что в себя впитал с молоком матери – ВЕЛИЧИНА РОССИИ. На эту жертву даже националисты не готовы идти.

Многие националисты по привычке все еще являются империалистами. Они думают, что может существовать «Россия для русских» в тех же пределах, что и нынешняя Россия. А это не так. Надо показать, что нынешняя Россия – это не какая-то «естественная величина», а величина, за которую мы платим неким ужиманием прав титульной нации, несем «бремя белого человека». ГЛАВНОЕ, что надо сделать в области идеологии – это РАЗВЕСТИ И ПРОТИВОПОСТАВИТЬ НАЦИОНАЛИЗМ И ИМПЕРИАЛИЗМ И РЕАБИЛИТИРОВАТЬ ИМПЕРИАЛИЗМ!!!

Точка зрения, что Россия должна стать маленькой страной с исконно русским населением, ужаться до Русистана, так как «империя нам не по силам», маргинальна и непопулярна даже среди националистов. Все хотят Россию «от края до края». А края – это огромные Якутия, Тува, Бурятия, Кавказ и проч. с компактно проживающим национальным населением.

Националисты тычут в лицо статистикой, мол, русских в России 80 %, и это моноэтничное государство… Да, но на Кавказе их не 80 %, и в Туве и т. д. Но никто не согласится отдать эти территории Турции или Китаю, потом что проблемы, которые сейчас из-за них есть, только усугубятся. Да и Великой Страной мы перестанем быть. Так что империалистами являются почти все русские.

Среди нерусских этносов гордость за житье в большой стране испытывает большинство. Эта гордость больше, чем собственная национально-этническая гордость. А если страна делает успехи, то тем более.

Рассказывают, когда Гагарин полетел в космос, чеченцы в аулах выбегали из домов, доставали дедовские ружья и салютовали, обнимались с русскими как братья. В Якутии целыми улусами приходили в паспортные столы и просили записать их как «русских». Они гордились за всю страну.

И русские, и нерусские гораздо больше империалисты, чем националисты. Империализм теперь не должен мыслиться как угнетение одной нацией других. Империя – высшая форма государства и общества (предшествующие, более низкие формы – это родоплеменные общества, затем идут «национальные государства» а выше них стоят империи), поскольку империя теперь – это добровольное (раньше – принудительное) объединение наций для достижения общих исторических целей (выживание, экономическое развитие, реализация какой-то миссии и проч.).

Звать россиян к национальному государству («Россия – для русских») или к родоплеменному строю, как делают националисты на Кавказе, в Бурятии, Туве и проч., – значит ЗВАТЬ НАЗАД, ВОН ИЗ ИСТОРИИ.

Часто можно слышать такое рассуждение: «Почему русские так относятся друг к другу? Возьмите любой город в нашей стране: как только на какой-то должностишке появляется азербайджанец, чеченец, армянин, сразу на всех должностях в этой организации так же появляются его родственники, друзья, соплеменники. Они держатся друг за друга везде по всему миру как одна семья… То же самое в армии, на зоне. А мы? Русская диаспора по всему миру разрознена, и у себя в стране мы ведем себя как чужие друг другу… Мы не заступаемся друг за друга, а они, стоит кого-то обидеть, тут же горой. Разве это плохо?».

Да, это плохо. И тут нечему подражать. Все дело в разных идентичностях. Малые народы имеют жесткую племенную идентичность, нацеленную на исключение всяческих влияний и мутаций, приходящих извне. Они внимательно следят, чтобы их язык не засорялся иностранными словами, чтобы соблюдались обычаи, везде и всюду отстаивают свою культуру, которая законсериварована в виде жестких норм.

Они, как правило, жили и формировались во враждебном окружении, в риске полного исчезновения. У них обостренное чувство самосохранения. Например, чехи жили то под вилянием немцев, то под влиянием австро-венгров. Естественно, они всегда будут очень четко отделять «свое» от «чужого» и максимально бороться за «свое». Только так они и выжили, маневрируя между разными другими нациями.

Биологи рассказывают, не знаю правда ли это, что если на Земле произойдет ядерная война и настанет ядерная зима, то единственные живые существа, которые сохранятся, – это тараканы. На них не действует радиация. Их генотип настолько жестко сформирован и крепко сбит, что он не подвержен мутациям. Вот такого типа «тараканья идентичность», не подверженная мутациям, выживающая в самых неблагоприятных условиях, и выдается вами за образец нашего поведения. Оно, конечно, хорошо, но таракан примитивен, не хотелось бы мне быть тараканом. Лучше уж умереть.

Русские имеют «рисковую идентичность», они идут на риск заражения всяческими мутациями, от которых могут и погибнуть. Но то, что не убивает – делает сильнее. Наша идентичность не исключает влияния, а включает его в себя. Например, наш язык спокойно принимает иностранные слова. Наша культура постоянно обновляется. Русские не боятся нового, наоборот, ставят на включение этого нового.

Изначально русские формировались не по племенному принципу, а как суперэтнос, включающий в себя славянские, тюркские и финно-угорские элементы. «Русские» – имя притяжательное, ответ на вопрос: «чьи вы?», то есть «кому дань платите?». Дань платили «руссам», то есть некой варяжской верхушке, которая называла себя «русскими». Поэтому все и стали русскими.

Русская идентичность не предполагала ничего определенного, никакой «крови» и «почвы». Русским может быть любой. Если бы так и продолжалось, то все было бы прекрасно, мы так бы и продолжали включать в себя народы и страны, как раньше. Были даже проекты, включения «под руку белого царя» Монголии и части Китая… Но в XIX веке, к сожалению, начались разрушительные процессы, которые развалили не одну империю.

Когда эллины стали противопоставлять себя остальным, развалилась Византия. Когда немцы стали считать себя более благородными, чем чехи, словаки, мадьяры, развалилась Австро-Венгрия. У нас тоже началось деление на великороссов, малороссов, белорусов. И возникли жесткие рамки идентичности, некие признаки «русскости» (русые волосы, голубые глаза, православность, самовары и балалайки и многие другие любимые консерваторами вещи, кстати, пришедшие к нам из Италии, Японии и проч.).

Эти процессы начались еще с раскола, когда старообрядцы хотели противопоставить православию свою особую версию. Мы сейчас, как армяне, гордились бы специфическими особенностями своей религии. Но Никон, который мыслил имперски и хотел стать православным «римским папой», понял, что наша религия не должна отделять нас от православного мира – тогда Россия сможет стать лидером этого мира.

В то время не удалось начать мыслить в рамках «свои» и «чужие». Наша включающая идентичность восторжествовала, мы не дали себе превратиться в «особую нацию», оторваться от всего мира и противопоставить себя ему.

То же самое Петр Великий: он не был примитивным западником типа ющенко и саакашвили тех времен, не желал бегать в холуях Европы. Он так любил Европу, что хотел, чтобы Россия стала центром Европы, а значит, мы не должны костенеть в своих особенностях национальных, а, замаскировавшись под Европу, слиться с ней, чтобы потом восторжествовать в ней. И мы восторжествовали во время Екатерины.

А дальше стали набирать силу центробежные тенденции. Появились великороссы, малороссы… И хотя русский философ Соловьев мечтал о всеединстве, некой всеединой идентичности, его проект сбылся, но под странным соусом пролетарского интернационализма, который помог реставрировать многонациональную империю. Но уже в этой империи русские стали особым народом, что заложило бомбу и потенциальный развал.

А надо мыслить так: нет русских и нерусских. Все люди – русские. Хотя бы потенциально. Как говорил Августин, подчеркивая универсальность христианства и спекулируя на его огромных миссионерских возможностях, что «каждая душа от рождения – христианка», так и мы должны считать, что все люди от рождения – русские, пусть они и не знают об этом.

Блок писал: «Нам внятно все, и острый галльский смысл, и сумрачный германский гений». Россия еще при Иване III была страной с несколькими миллионами населения. Как бы мы ни размножались, превратиться в 200-миллионный народ мы могли бы только через включение других наций. К нам ехали миллионами, и немцы, и французы, и итальянцы.

В мире есть только одна страна, где так же делается ставка на новации, включение и потенциальное обращение всех в свою нацию. Это Америка. Мы и американцы не озабочены самосохранением, как какие-нибудь мелкие фольклорные нации типа поляков. Мы не боимся саморазрушения и чужого влияния, потому что возрождаемся из пепла. Американцем может стать любой: и узкоглазый, и латинос, и негр. Поэтому Америка и стала сверхимперией.

Но она тоже подвергается заражением бациллы консервации. Сейчас Соединенные Штаты не справляются с ассимиляцией. Негры и латиносы считают себя чем-то иным, китайцы и японцы не ассимилируются, а англосаксы подчеркивают, что они – истинные американцы. Это их уничтожит.

Если мы постепенно настроим себя на то, что в мире нет своих и чужих, а все – наши, то весь мир и станет наш. Если будем держаться за свои отдельные исторические формы и консервировать их, противопоставлять другим, сберегать от мутаций, обретем непробиваемую «тараканью идентичность», выживая, не будем великим историческим народом. Будем народиком, представляющим фольклорную ценность, интересным только себе.

Солженицын для меня – критерий ярче Чубайса: если он что-то хвалит, это явно вред. В «Как нам обустроить Россию» он выступает за распад СССР и вообще против империализма, потому что «империя нам теперь не по силам». Царской России была по силам, при населении, в три раза меньшем, а нам, оказывается, не по силам. Америке она по силам, хотя Штаты весь мир стремятся контролировать и эксплуатировать, а нам – не нужна. Европа объединяется в Евросоюз, а нам надо ужаться до границ Московской Руси. Нам, оказывается, нужна нация, национализм вместо империализма…

Знает, гад, в какое место целить! Единственное, что может развалить многонациональную страну, – это национализм. За идеи социализма или либерализма никто уже кровь проливать не будет, а вот за нацию – запросто. Именно этот опасный вирус Солженицын предлагает запустить. Ведь империя – не просто амбиция, империя – это высшая форма государства, призванная объединить разные народы во имя общей миссии, форма государства, стоящая над национализмами и семейно-клановой кровной системой государства. Империя – это идеальное государство, а не кровно-земное, как государство-нация.

Кровно-земной проект государства осуществляли фашисты с их лозунгом «крови и почвы». Империя – это крайняя противоположность фашизма с одной стороны, и маленького национализма мелких неисторических наций – с другой стороны. Но этого «пророк» не понимает, он говорит: откажитесь от амбиций, и будете жить как в Японии!

Неужели нам и правда можно поставить Японию в пример? Кто из русских согласился бы стать японцем, норвегом, прибалтом, чехом? А ведь там везде жить комфортно, уютно, и «сбережение народа» будет…

Спор между Никоном и Аввакумом – это и есть спор о том, быть России великой империей или маленькой фольклорной страной. Никон хотел, чтобы наше христианство не отделяло нас от остального мира, а объединяло с ним, хотел, чтобы Россия стала лидером всего христианского мира, а не исповедовала какое-то особое христианство, которым можно гордиться наряду с другими, не похожими ни на кого, феноменами: балалайками, матрешками…

Наш народ, в отличие от мелких народов и народиков, не ставит целью «сбережение», такая цель достойна мокриц и тараканов, которые настолько хорошо приспособлены к сбережению, что выживают даже при ядерной катастрофе. Наш народ привык жертвовать собой и рисковать в имя великого. Именно поэтому мы, а не японцы, были первыми в космосе, мы, а не прибалты уничтожили Гитлера, под которого легла вся Европа в порыве «самосбережения», именно мы, а не норвеги, победили Наполеона, именно мы, а не чехи, покорили и освоили шестую часть Земли, чего не смог сделать ни один народ в мире.

И поэтому когда сотни публицистов кричат: «России нужна национальная идея», я отвечаю: «Национальная, то есть чисто российская идея, России не нужна. Вместо того, чтобы толкаться за место под солнцем среди других таких же наций и народов, нужно самому быть солнцем, чтобы все толкались за место „под тобой“». Если ты хочешь быть мелкой страной со своей мелкой национальной спецификой, то, конечно, можно сидеть и культивировать в себе свои валенки и самовары. Если страна хочет быть великой, хочет делать историю, а лично я без этого себе Россию и не мыслю, то нам нужна всемирно-историческая, а не национальная идея.

Сейчас в мировой истории очень удобный момент для этого. Вспомните, еще 50–100 лет назад по миру шли социализм и коммунизм. Это были огромные массовые религии, захватывающие не только миллиарды масс, но и всю интеллектуальную элиту человечества. Быть левым и быть интеллектуалом значило одно и то же. В революциях все видели себя щепкой в костре истории. У людей был смысл жизни. И это было не национальным движением.

Нынешнее возвращение от коммунизма к неолиберализму и неоконсерватизму – лишь реакция, мелкая и временная. Она не сравнима с теми вихрями, которые вились на планете еще 50–100 лет назад. Если же посмотреть в глубь истории, можно увидеть, что коммунизму предшествовало мощное либеральное движение, целая эпоха Просвещения с ее новыми людьми, моралью, политикой и экономикой. А до того были религиозные войны, в которых погибало до четверти населения Европы.

Каковы масштабы! Сейчас ничего подобного нет. Никто не знает, КУДА идет история и ЗАЧЕМ, нет ни у кого ощущения, что с ним Бог или Истина. Арабские, христианские фундаменталисты не в счет, это тоже только реакция. Даже так называемая «религия потребления» уже не работает, скоро сойдет на нет. Поэтому народ, который даст миру новый ИЗМ, новый вирус, новый импульс истории имеет все шансы эту историю возглавить. Это новая идея, новый смысл жизни, новый образ жизни, возможно. Во всяком случае это должно подходить и индийскому йогу, и брокеру с Уолл-стрит, и китайскому крестьянину, и гаучо из Боливии, и французскому кутюрье, и негру престарелых лет…

Когда говорят, что глобализация уничтожает уникальные культуры, народы, религии и прочие идентичности, это не совсем так. Она им противостоит и иногда уничтожает. Но с тем же успехом можно сказать, что она же их и порождает как реакции.

Всевозможные фундаментализмы и консерватизмы часто берут верх над глобализацией. Более того, они переживают второе рождение. И дело зашло так далеко, что вся политика в разных частях Земли не мыслит себя ничем иным кроме как настаиванием на своей своеобычности, интересности и уникальности в противовес глобализации.

Все страны провалились в прагматизм и национальный эгоизм. У всех, теперь только вечные интересы и никаких вечных ценностей. Это значит смерть мета-идеологиям (чего хотел постмодерн), смерть великим державам. Казалось бы, надо радоваться, но…

Сузим проблему до круга наших знакомых. Например, ваш приятель заявил, что он чистый прагматик, исходит только из выгоды в отношениях и защищает всегда только свои интересы. Пожалуй, мы бы могли отнестись к этому как к его праву, но… не более того.

Вряд ли такой человек был бы другом, вряд ли он был бы нам интересен, вряд ли бы он нас увлек. А если бы активно принялся отстаивать свою идентичность, то стал бы, пожалуй, и неприятен, а может быть, даже исключен из общения.

Великие державы строились на великих идеях. Вспомним коммунизм или либерализм, которые подразумевали глобальное мышление и вдохновляли все человечество.

Мы потеряли великое, мы потеряли всеобщее. Та «национальная» философия, которая поднимется над своим национализмом и даст миру это всеобщее, сделает великой и свою нацию.

Нельзя противопоставлять национализм глобализации. Это две стороны одной медали.

Возьмите любую Украину, которая становиться более западной в последние годы, и вы увидите, что запущены оба процесса.

С одной стороны, она включается в мир глобализации, открывает двери всем «Макдональдсам», с другой стороны, появляются вареники и вышиванки. Поэтому и продукт этого западного влияния – особый человек, то есть национал-либерал.

Ярый фальсификатор своей истории, рассказывающий о том, что все в мире произошли от украинцев, и он же – либертинианец в экономике, фанат США и проч. В России тоже такие есть.

Современный медиамир загоняет человека в ложную дилемму: или вненациональное, или национальное. В обыденности это выражается в наличии таких людей, которые говорят: «Родина там, где хорошо».

Они работают на абстрактной работе, как абстрактные профессионалы, которые могут выполнять такие же функции где угодно, лишь бы платили. Они загорают на пляжах в отпуске, которые одинаковы и в Египте, и в Турции, и даже почти не глазеют на мало трогающие их памятники истории.

С другой стороны, есть некие националисты, которые готовы ходить в лаптях, пить чай из самовара, презирают все импортное, занимаются только тем, чем в любом другом месте заниматься бы не смогли и тащатся только от городов Золотого Кольца.

В философии эта противоположность тоже ярко выражена. Есть те, кто занимается логикой, методологией науки и прочими абстрактными и вненациональными проблемами, а есть те, кто занимается так называемой русской философией, тесно переплетенной с православием и не востребованной нигде, кроме России.

Условно говоря, одни люди не укоренены вообще ни в какой почве, другие укоренены в своей.

Моя позиция: не «вненациональное или национальное», а всенациональное. Я вижу свои корни, и не только свои, но и русские, во всех культурах. В германской культуре и латинской, англосаксонской и африканской.

Для меня священны камни Парфенона и Иерусалима, Константинополя и Парижа, так же как стены Валаама и Троице-Сергиевой Лавры. И уж конечно, я лучше поеду на Байкал, на Камчатку или русский Север, чем восемнадцатый раз в Турцию. Говорят, там «все включено», но на самом деле «все исключено»: за скобками этих отелей остается весь мир. А именно этот мир – весь мир – и есть моя Родина.

Возвращаясь к философии, я считаю, что русская философия именно как русская философия должна быть всемирно-исторической, а не фольклорно-национальной. Именно всемирно-исторической ее хотели видеть и Пушкин, и Достоевский, и Блок. И они поднимали в своем творчестве проблемы вселенского масштаба.

Но как получалось, что гибли великие империи: например, Рим, Византия, Османская Империя и уже не возрождались? С чем это связано? Есть много ответов на этот вопрос, но лично меня интересует такой фактор как язык.

Есть такое явление – обратное влияние неофитов на носителей языка. Условно говоря, жили раньше в поднепровье сарматы, народ иранской группы. А для их языка характерно специфическое «Г», которое, как «X». То есть это акцент тех, для кого язык славянский неродной. А потом и сами славяне южные заразились этим акцентом и сейчас с этим акцентом говорят.

То же касается грамматики. Она упрощается. Какой-нибудь негр или приехавший в Лондон прибалт не будет делать различий между пресент и презент континиус. Зачем? И так его понимают.

Постепенно в речи целых социальных групп вымываются времена, падежи, слова. Язык упрощается, чтобы быть удобным для вливающихся эмигрантов, но сами носители уже учат этот новый упрощенный язык, они берут его из СМИ, из газет, они уже с трудом читают собственную литературу.

С одной стороны, можно радоваться, например, что английский распространяется по миру, что это язык международного общения. Но что это за язык? Это несколько выученных топиков типа: «Хау а ю?», ответ: «Ай эм файн, фэнкс».

Язык превращается в ритуальные жесты, набор смайликов, техническую поделку. Греческий язык был уничтожен эллинизмом. И греки уже никогда не станут теми великими древними греками, потому что на новогреческом нельзя мыслить. Нельзя мыслить на латинском, на английском. К сожалению, похоже, уже и на русском.

Другая сторона процесса – насыщение языка иностранными словами так, что носители языка употребляют теперь слово функционально, не слыша его «внутреннюю форму», не слыша корня. Слова становятся чистыми знаками, они не провоцируют созерцание, исполнение интенции, не провоцируют трансгрессии смысла, метафор, мышления. Также как символьная запись типа математической. Мышление становится чем-то типа счета.

Все имперские языки нацелены на включение новых слов, а не на исключение (как языки маленьких народов). Русский – страшно имперский язык, в нем фантастическое количество иностранных заимствований, которых русский не боится. С каждым годом их все больше. То есть империи – большие плавильные тигли народов – так примитивизировали свой язык, что этот язык сам порождал дебилов. То есть нельзя не быть дебилом, если мыслишь на этом языке. А дебилы уже, соответственно, не способны поддерживать империю.

Разница между дебилом и не дебилом не видна на первый взгляд. Византийский грек и грек времен Гераклита вроде одни и те же греки. Или, например, нынешних американцев, конечно, можно назвать дебилами, но вроде бы и другие не лучше… А на самом деле лучше. Вот такая теория.

Россия, тем не менее, находится в лучшем положении, потому что все 1000 лет ее истории постоянно существовал и воспроизводился древнеславянский, церковнославянский язык, который знал весь народ по Псалтыри и Евангелиям. И этот источник не давал деструктивным силам взять верх. Сейчас многие жалуются, что в Церкви служба непонятна. Я тоже считаю, это безобразие! Поэтому предлагаю не переход в церкви на русский современный, а наоборот обязательное изучение церковнославянского и древнерусского во всех школах с первого класса. Это даст потрясающий эффект для культуры, для языка, для мозгов.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.