За жизнь!

За жизнь!

Есть в русской природе, в наших бурных, ошеломляющих веснах, в шири, в бескрайных степях и непроходимых лесах пафос жизни, преодолевающей смерть. В истории России много тяжелых страниц, но и они озарены глубоко человеческим чувством. Солнцем древней Эллады залиты луга Киевской Руси, ее мудрые уставы, ее хороводы, классические пропорции ее зодчества. Когда Орда разрушила светлый дом русского народа, когда завоеватели пировали на телах русских женщин, в великой скорби нашего народа рождалась заново воля в жизни. Заря Куликова поля занималась над пленной, но живой землей. О жизни твердил вечевой колокол Новгорода. Окно, раскрытое Петром, было окном в Европу и окном в жизнь. В глухие октябрьские ночи миллионы и миллионы ринулись к счастью, к знанию, к человеческому достоинству. Революция была не только жестокими боями и суровым строительством, революция была также глобусом в руке вчерашнего кочевника, тульскими крестьянами в крымских санаториях, парками культуры, библиотеками и стадионами, бодростью, смехом, молодостью… Говорят, что характер народа сказывается в самых значительных произведениях национального гения. Поэзия Пушкина и «Война и мир» звучат как великое утверждение жизни.

Наши юноши были веселыми и пытливыми. Их отличили жажда знания, целомудренная страстность, суровая нежность. Привязанность к подлинной жизни позволяет им спокойно смотреть в глаза смерти. Это не аскеты, они любят жизнь, они любят ее так сильно, что жертвуют своей личной жизнью ради утверждения жизни.

В мирное время отвага бывает свойством человека, врожденным талантом. Можно быть хорошим ученым или отменным слесарем, боясь мышей или пауков. Но война — чрезвычайное состояние как народов, так и людей. Война исключает возможность ста или хотя бы двух выходов. Вторжение немцев — это вторжение смерти. Если мы не уничтожим немцев, немцы уничтожат нас. Не будем говорить о героях: пылающее сердце, как факел, освещает путь героя к бессмертию. Но есть ли выбор у малодушного, у шкурника, у так называемого обывателя? Нет, перед лицом смерти и он должен стать храбрецом: если он не отобьет смерть, смерть заберется к нему в дом, возьмет сначала его добро, а потом его душу.

Тысячи актов, составленных горожанами и крестьянами в освобожденных от немцев районах, рассказывают о зверстве чужеземных пришельцев. Но есть нечто страшнее расстрелов и виселиц, — это организованное, аккуратное умерщвление немцами покоренных ими народов. Гитлер убедил своих жадных и тупых верноподданных, что немцам мало Германии, что пруссакам и баварцам нужна вся Европа — от Атлантики до Урала, что только люди немецкой крови способны управлять миром. Немцы называют себя «народом без пространства». Они пришли в заселенные, возделанные страны, и они очищают для себя «пространство» — сначала бомбами и массовыми казнями, а потом медленным, методичным уничтожением миллионов людей.

Немцы гонят эльзасских виноделов в северную тундру, голландских рыбаков они перебрасывают в Полтавщину. Крестьянин для них — единица статистики. Они знают, что человек не выдерживает насильственной пересадки, и что поселки переселенцев быстро превращаются в кладбища. Это входит в замыслы Гитлера. Немцы мечтают «об уменьшении народонаселения России на тридцать — сорок процентов», — так пишет немецкая газетка «Ост-фронт».

Что должно стать с уцелевшими? Они превратятся в крепостных. Немцы теперь вывозят в Германию жителей Украины, Белоруссии, захваченных ими русских областей. В Германии рабы должны носить на рукаве позорную повязку с буквой «О» («остарбейтер» — рабочий из «восточного пространства».) Эту кличку немцы дали захваченной ими части Советского Союза. Молодых женщин и девушек немцы выдают похотливым чиновникам гитлеровской партии; в бумагах пишут: «Прислуга за все». Рабов кормят отбросами, и один немецкий фермер жалуется, что русские рабы съели месиво, предназначенное для свиней.

От исхода этой войны зависит не только существование нашего государства, но и существование каждого отдельного гражданина, его жизнь или смерть.

У людей, присужденных к каторге, предусмотрительно отбирают все, что может способствовать самоубийству. Есть жизнь, которая недостойна того, чтобы ее называли жизнью: прозябание в немецком плену, когда чванливый, гнусавый пруссак с плеткой в руке издевается над беззащитной жертвой. Жизнь, которая ожидает каждого уроженца нашей страны в случае победы немцев, воистину хуже смерти. Но мы думаем не о самоубийстве, а о самозащите: мы достаточно сильны, чтобы уничтожить немцев.

Любовь к жизни делает нас стойкими в часы смертельной опасности. У каждого бойца где-то остались близкие ему люди: жена, дети, старая мать, или любимая девушка, иди добрый друг. Идя против смерти, боец защищает жизнь близких ему людей. Боец защищает жизнь родины, ее прошлую славу и ее надежду, ее могилы и ее колосья. Один скажет себе: «За Советский Союз», другой «За Россию», третий: «За Алтай», четвертый: «За наше село Русский Брод», пятый: «За Наташу», — но все они чувствуют одно: в это грозное лето они защищают родину и родных от немецкой смерти. В этом разгадка нашего сопротивления, над которым ломают себе голову иностранные обозреватели.

Недавно французские патриоты, продолжающие борьбу против захватчиков, приняли наименование «Сражающейся Франции» (France combattante). В 1939 году Франция еще была великой державой. Она находилась в состоянии войны с Германией, но она не сражалась. Она была не «France combattante», и только — «France belligarente». Она хотела победить, ничем не рискуя, со страховым полисом в кармане. В этом — причина ее разгрома.

Россия не уклонилась от боя. Когда враг напал на наши мирные города, народ возмутился. Он пошел на все жертвы. Тринадцать месяцев мы одни сражаемся против Германии и ее вассалов. В этой войне мы многое потеряли, но мы сохранили главное: единство, волю, решимость.

Перед нами сильный и упорный враг. Может быть, наивные люди в глубоком тылу еще недавно думали, что немцы не биты. Немцы получили зимой только первый суровый урок. В декабре они наспех примерили свое грядущее поражение. Тогда дороги у Клина, у Ельца, у Калуги были загромождены брошенными немецкими танками, орудиями, грузовиками. Но немцы работал полгода, чтобы пополнить материальную часть своей армии. На немцев работали заводы всех захваченных ими стран. Теперь Гитлер бросил тысячи новых танков на наши южные степи. Из Франции, из Бельгии, из Италии, из Польши, из Венгрии Гитлер вывез миллионы рабочих, и все немцы, способные держать винтовку, отправлены на советско-германский фронт. Враг грозит Сталинграду. Он рвется на Кубань.

Старший лейтенант Морозов пишет мне: «Мы излечились от сладостных иллюзий, что „немецкий народ проснется и поймет“. Невелика ему честь, если он „проснется“, увидев свое поражение». Немецкие олухи еще верят своему бесноватому фюреру. Конечно, зима оставила в сердце немца горький привкус, но гитлеровский солдат не способен задуматься ни над целями воины, ни над будущим Германии. Он воспитан для того, чтобы не думать. Это автомат. Его нельзя переубедить: слово над ним имеет власти, он чувствителен только к доводам силы, к снарядам и пулям. Что движет им, кроме слепого повиновения? Голод и страх.

Для немецкого солдата война — заработок: он зарабатывает грабежом хлеб для себя и для своего выводка. Он не считает, что он грабит; даже штанишки, снятые с убитого им русского ребенка, он в письме к жене именует «трофейными». Теперь немцы прорвались в еще не разграбленные ими цветущие земли Дона. Они ожили от разбоя. Голод, алчность, азарт разбойника ведут в атаку немецкую орду.

Не будет парадоксом сказать, что страх придает немцам смелость. Как-то зимой три бойца провели мимо меня пленного немца. Немец обратился ко мне с неожиданной просьбой: «Нельзя ли удвоить конвой?» и в ответ на мое недоумение пояснил: «Я боюсь эксцессов со стороны женщин». Этот танкист, разоривший десятки сел от Луары до Подмосковья, испугался баб: он знал, что он наделал. Немцы знают, что они наделали не только у нас — в десяти странах Европы. Они боятся и наших колхозниц, и парижанок, и норвежских рыбаков, и пастухов Эпира, и крови Сербии, и пепла Лидице. Немцы боятся возмездия, которое с каждым днем становится все тяжелее и неотвратимее. Они ищут победы, чтобы избежать расплаты. Они хотят взобраться на трон властителя мира, чтобы не оказаться на вульгарной скамье подсудимых. Они будут отчаянно драться до того часа, когда остановится военная машина Германии, разболтанная и поврежденная годами войны.

Можно ли сопоставить те высокие чувства, которые расширяют сердца защитников нашей родины, с низкими побуждениями немецких захватчиков? Враг идет за краденым салом. Мы защищаем колыбели наших детей. Враг идет, чтобы захватить чужую землю, какое-то «пространство». Мы защищаем самое дорогое — поля, которые нам знакомы, как лицо матери, нашу историю, наш язык, наше будущее. Мы должны победить в этой беспримерной жестокой борьбе. Нужно только понять, что враг не мешкает, что время не ждет, что теперь в смертельной опасности и жизнь нашей страны, и жизнь наших близких. Забудем обо всем, кроме одной мысли, одной страсти: спасти Россию, спасти родину.

29 июля 1942 г.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.