Имя! Назови имя!

Имя! Назови имя!

Естественно, в ханстве, мягко говоря, бродило. На грани были все: и дехкане Ферганы, с которых драли все шкуры, до мяса, и номады (в основном киргизы), упавшие из хозяев жизни в налогоплательщики. К тому же 1870-й выдался на удивление неурожайным, погибло много скота, начался голод. Взорвать ситуацию всерьез мешало только отсутствие «знамени», но в 1873-м появилось и оно. Памятуя о старых смутах, старшины киргизов решили выставить своего кандидата в ханы. Однако найти такового было непросто, весь правящий род к тому времени уже перерезал себя сам, а семья Худояра была кровным врагом. Единственным вариантом оставался некий Пулат-бек, живший в Самарканде потомок восьмого кокандского бия и первого хана Алима, убитого еще в 1809-м, а при жизни считавшегося покровителем кочевников.

К нему и послали ходоков. Однако не вышло. Человек, видимо, посчитал, что за 170 лет из 15 коронованных родичей своей смертью умерли только двое, вспомнил, как и при каких обстоятельствах их резали, казнили или душили, – и отказался. Весьма опечаленные, аксакалы поехали назад, и в караван-сарае под Ташкентом встретили молодого человека, очень похожего на Пулат-бека, по имени Исхак, а по роду киргиза. Парень был непрост, учился в медресе, потом, бросив учебу, уехал в родной кишлак Ухну, где, как грамотей, стал муллой и имамом местной мечети. Образования ему, возможно, недоставало, зато веровал он истово, на грани фанатизма. А кроме того, был общителен, энергичен, очень неглуп, умел нравиться людям, и, что важно, не боялся рисковать.

Прощупав нового знакомого и убедившись, что по поводу происходящего он думает примерно то же, что и они, аксакалы предложили ему назваться Пулат-беком, которого все равно в лицо никто не знал, и мулла Исхак предложение принял. После чего мелкие бунты слились в один и к концу 1874 года охватили весь восток ханства. Политика центра вывела из себя даже местных беков, включая родственников Худояра. Еще больше недовольны были «ученые люди» из «святых городов» Ферганской долины, уверенные, что все беды – кара Аллаха, недовольного тем, что хан продался «неверным», колдовством подчинившим его своей воле. Сотни проповедников обрабатывали дошедшую до предела паству, и дехкане, получив исчерпывающие ответы на сложные вопросы бытия, шли в «гази» сотнями, а затем и тысячами. Кочевники же и без того сели на коней почти поголовно. Хан, однако, был уверен, что все под контролем, а сообщать ему правду не спешили, опасаясь последствий.

Весной 1875 года, когда стало ясно, что справиться с беспорядками ханские сарбазы не в силах, в элитах созрела идея решить вопрос радикально, выдавив прыщ. Заговор организовали люди более чем серьезные: главный мулла ханства Исса-Аулие, казначей, шеф полиции и автобачи (министр двора) Абдуррахман, кипчак, имевший личные причины ненавидеть Худояра (его отец Мусульманкул в свое время возвел того на престол, но потом был казнен, и сын этого не простил, хотя хан ему покровительствовал). Поддержал заговорщиков и ханский брат Султан-Мурад, бек обобранного до нитки Маргелана, и даже наследник престола Насриддин, с детства правивший в Андижане, воспитанный тамошними муллами и любимый ими за «примерную крепость в вере».

В июне Абдуррахман и Исса-Аулие, уйдя с 4000 сарбазов на подавление, перешли на сторону бунтовщиков. Потом к ним присоединился хан-заде со своими 5000 сарбазов. Затем «ревнителям веры» открыли ворота Ош и Наманган, – и мятеж превратился в гражданскую войну. 20 июля стало известно, что оппозиция – 30 тысяч с пушками – без боя вошла в Маргелан (менее ста километров от Коканда), где мулла Исса-Аулие с мимбара соборной мечети, не называя имен, призвал несогласных к джихаду «против свиноедов и их прислуги».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.