15
15
Учкудук.
Сухой ветерок. Отвесное солнце.
Песок, кое-где прикрытый редкими кустиками ферулы.
Раскаленные камни. Бирюза, каракурты в выработанных жилах.
«И Учкудук, и Киндерли, и русский флаг над белой Хивой…» Хива совсем не белая, возмущался Николай Гацунаев неточности Николая Гумилева.
Дом геолога Сени Шустова, принимавшего нас, стоял в последнем ряду.
Прямо за окнами начинались Кызылкумы. К девяти утра температура поднималась под сорок. Вертикально поставленные листья серебристой джидды не давали тени. Все видимое пространство занимал песок, а по горизонту, как в приключенческом фильме, прогуливались два—три темных смерча. Они грациозно изгибались то в одну, то в другую сторону и можно было часами следить за их таинственными перемещениями.
В далеком городе Вильнюсе у Сени Шустова жил близкий друг. Звали его Римантас Страздис и он занимался историей. Вот только его Сеня, живший довольно замкнуто, посвятил в сущность сделанного им открытия.
Причины тому были.
В студенческие времена Сеню и Римантаса таскали по одному делу.
Ну, запрещенная литература и все такое прочее, поэтому Сеня капитально верил другу. Тем более что жизнь Римантаса понемножку сложилась: он преподавал в университете, откуда в сорок восьмом его отца, известного литовского историка, увезли в Сибирь за «…идеализацию средневековья времен великих князей Гедимина и Витовта». В результате многолетних размышлений Сеня пришел к твердому выводу, что планета Земля это не остывающий сгусток бездушной материи, а живое космическое существо. По-настоящему живое. И чем сильней мы травим планету ядохимикатами, чем сильней обезображиваем ее тело великими стройками и величественными каналами и сотрясаем взрывами атомных и водородных бомб, тем сильней планета нервничает: насылает на людей чудовищные цунами, сносит оползнями и лавинами поселки и целые города, сдергивает с орбит спутники и самолеты, выплевывает потоки вулканической лавы, наконец, истерично дергается в конвульсиях чудовищных землетрясений. Короче, как всякое нормальное живое существо, находится в состоянии перманентной войны с человечеством. Всеми силами Земля старается ограничить разросшуюся популяцию Homosapienssapiens.
Мы не хотели ждать милостей от природы, вот и получили.
Как ученый, Сеня Шустов не мог с этим смириться. На старом служебном «газике» в свободное от работы время часто гонял за горизонт, за танцующие столбы смерчей — к Черным останцам. На Земле не так уж много по-настоящему древних мест. Черные останцы выглядели совсем древними. Безумно древними. Под каменными слоями, обожженными пустынным загаром, хранились доисторические тайны — отзвук сумрачных схваток трилобитов с первыми хищниками, шелест голых растений, еще не решившихся окончательно укрепиться на илистой суше. Для Сени Шустова мертвые растрескавшиеся скалы служили испытательным полигоном. Здесь он доводил до совершенства выведенную эмпирически научную формулу, способную в будущем уберечь человечество от стихийных бедствий и катастроф.
Заканчивая письмо, полное научных выкладок, Сеня не забыл указать старому другу Римантасу адрес небольшого ведомственного пансионата, расположенного в одном старинном русском городке на реке Великой, куда Сеню Шустова отправили на отдых. «В связи с общим переутомлением». Местные пастухи, перегоняя по пустыне горбатых бактрианов и еще более горбатых дромадеров, не раз замечали под мрачными скалами Черных останцев Сеню Шустова.
А главное, слышали.
Черные скалы. Сумрачные пески.
А на фоне выжженного латунного неба под растрескавшимися доисторическими скалами — маленький геолог Сеня Шустов, ужасной целеустремленностью напоминавший пастухам средневекового монаха.
Безумная жара, от которой балдели даже черепахи.
Медлительно пробираясь по каким-то своим делам, черепахи упирались лбами в камень и подолгу перебирали конечностями, буксуя в песке, как маленькие плоские сковороды. Никак до них не доходило, что неожиданное препятствие можно обогнуть. А маленький геолог Сеня Шустов, расставив кривые ноги, стоял под растрескавшимися скалами и, выбрав момент, выпаливал из ракетницы прямо в нависшую над ним расшатанную временем каменную стену.
Грохот, гром.
Шлейфы рыжей сухой пыли.
Лавина черных камней срывалась со стен.
Чудовищные глыбы с грохотом катились на Сеню. Еще мгновение — и геолог будет раздавлен мертвыми глыбами. Но как раз в это самое последнее мгновение крошечный человек выкрикивал:
— Бре-е-ежнев… жеребец!
Резонируя с рушащимися со скал камнями, высвобождаемая Сеней Шустовым латентная энергия живого разумного существа творила чудеса настоящие. Ведь (не забывайте) на дворе стоял 1981 год, как сейчас говорят, самый пик застоя.
В научной литературе, лаконично объяснял Сеня свое открытие далекому литовскому другу, не раз отмечался тот факт, что незадолго до землетрясения даже самые дурные собаки начинают выть, коровы мычать, ослы прямо заходятся в истеричных воплях, ящерицы и змеи выползают на горизонтальные плоские поверхности, то есть каждый живой организм в меру своих сил и возможностей пытается выразить раздирающие его чувства. И дело не просто в слепом инстинкте. Животные, повинуясь каким-то еще неизвестным законам, стараются обратить скрытую энергию своих организмов на грозящую им смертью опасность.
Правда, делают это вразнобой.
А вот если бы вместе…
— Бре-е-ежнев… жеребец!
Указанную формулу Сеня Шустов вывел эмпирически.
Он множество раз рисковал жизнью под Черными останцами, перебирая ряд известных имен — от Иуды до Македонского, от Торквемады до Ленина. Даже имя любимого Ганнибалова слона выкрикивал.
Эффективным, впрочем, оказался только указанный звукоряд.
Сеня был убежден: сумей за секунду до катастрофического землетрясения все коровы, петухи, собаки, лошади, овцы, а с ними, понятно, люди прокукарекать, пролаять, промычать, проржать, проблеять, проорать это сакраментальное «Бре-е-ежнев… жеребец!», даже самое страшное стихийное бедствие отступило бы.
«Ваш этот снова кричал, — сочувственно докладывали местные пастухи парторгу Геологического управления. — Сильно кричал. Верблюды бледнеют».
Парторг был умница, он все про всех знал. «Даже верблюды?» — понимающе переспрашивал.
«Даже верблюды».
«А чего кричит-то?»
«С ума спрыгнул», — осторожно отвечали пастухи.
На том беседа и кончилась. А Сеню вызвали на ковер.
— Ты, Семен, человек беспартийный, — прямо сказал парторг. — Не надо тебе больше ездить к Черным останцам. Ты там кричишь, пастухи боятся. Лучше почитай «Историю КПСС», там все написано.
И спросил:
— Сколько лет не был в отпуске?
— Лет пять. Может, шесть.
— Вот видишь, переутомление. Это от нашего солнца. Читал труды лжеученого Чижевского? — Ответа парторг на всякий случай не стал ждать. — Усталость накапливается в организме. А за усталостью что следует? Правильно. Потеря контроля. Так что подавай заявление. Мы подыскали для тебя один тихий неприметный пансионат. Вернешься в Учкудук другим человеком.
И пастухи к этому времени отойдут, — добавил парторг загадочно.
Сеня согласился.
Собственно, звуковой ряд он уже нашел.
Оставалось оснастить открытие солидным математическим аппаратом.
Поэтому он без всяких возражений улетел в Ташкент, а оттуда в старинный русский городок на реке Великой.
Пансионат Сене понравился.
Большая светлая комната, телефон с выходом на междугороднюю линию, удобства во дворе, отсутствие скорпионов. Бегали по столу тараканы и под дверь дуло, но это ничего. Сене не мешал даже выскочивший на щеке флюс. Заперев дверь, он часами сидел за рабочим столом, разрабатывая сложный математический аппарат, а вечером бегал на берег старинной русской реки Великой проверять эффективность выведенной формулы. О полученных результатах, как уже было сказано, он написал только своему литовскому другу. Римантас, правда, посоветовал Сене не торопиться с обнародованием полученных результатов. Даже указал на опыт Чарльза Дарвина, который, как известно, тянул с публикацией своей знаменитой работы, пока ему не стали наступать на пятки.
У нас наступать на пятки не будут, просто написал Страздис, у нас яйца оторвут.
Это он так шутил.
Посмеиваясь, Сеня бежал под грузовой мост, переброшенный через реку Великую.
Перебросили мост через реку еще до революции 1917 года, но до сих пор по нему сплошным потоком шли тяжелые грузовики, трактора, легковые автомобили. «Там авиаторы, взнуздав бензиновых козлов, хохощут сверлами, по громоходам скачут», — писал знаменитый русский поэт, бывавший на реке Великой. Старинные каменные быки напрягались, клепаные металлические фермы стонали от напряжения. Сеня неторопливо спускался под мост, уверенно утверждался на гальке плоского берега и, выждав самый напряженный, самый тревожный момент, когда, казалось, тяжести ревущих автомобилей не выдержат больше ни быки, ни клепаные фермы, ровно выкрикивал:
— Бре-е-ежнев… жеребец!
Мост замирал.
Замирали каменные быки.
Замирала сама река Великая, как бы вдруг задумываясь: собственно, в каком направлении ей течь теперь?
А если бы формулу Сени одновременно прокричали все жители старинного русского городка?
Взлохмаченный, с флюсом на щеке, но довольный Сеня возвращался в пансионат.
Он смотрел на звезды, отраженные в ночной реке, на сонные огоньки уснувшего мирного городка и торжествовал. Человек сильнее природы, ум выше косной материи! Леониду Ильичу, может, неприятно будет услышать свою фамилию в таком вот контексте, но ведь это все на благо людей, он поймет.
Научная формула!
— Войдите! — ответил Сеня на поздний стук в дверь.
На пороге уютной комнаты нарисовалась миленькая девушка-доктор в беленьком халате ниже колен. Из-за круглого плечика с острым любопытством выглядывали зверовидные санитары.
— Товарищ Шустов?
— Ну да. Конечно. Я самый.
Миленькая девушка-доктор в беленьком халатике дружелюбно кивнула:
— Товарищ Семен Шустов?
— Нуда. Он.
— Не ждали?
Сеня кивнул.
Он все понимал. Наверное, кто-то в столовой заметил флюс на моей щеке, подумал он. А к врачу не иду… Это опасно… И девушка-доктор уверенно подтвердила:
— Мы вас подлечим.
— Прямо здесь?
— Ну что вы. Надо же соблюдать элементарную гигиену. — Девушка-доктор деликатно улыбнулась. — Вы не волнуйтесь, мы на машине. Приятно прокатиться по ночному городу, правда?
Если честно, миленькая девушка-доктор Сене понравилась.
Возле машины зверовидные санитары все-таки попытались схватить Сеню, но девушка-доктор их остановила. Пусть, сказала она, товарищ Шустов сам войдет в машину. Пусть он сам войдет. У него зубик болит.
Уважительное отношение окончательно покорило Сеню.
И клиника оказалась чистенькая, уютная, хотя размещалась на краю города в темном кирпичном здании, построенном еще при Иване Грозном. Каменные ступеньки на гранитной лестнице были истерты бесчисленными ногами. Оставив геолога в приемном покое, девушка-доктор отлучилась. Сеня незамедлительно воспользовался этим и набрал номер Римантаса Страздиса на стоявшем на столе телефоне. С некоторым сомнением старый друг выслушал хвастливую речь Сени. Потом сказал:
«Ты уверен, что тебе только зуб полечат?»
«Конечно».
«А ты не можешь оттуда сбежать?»
«Зачем? Зуб вырвут, вот и пойду».
«А по какому телефону ты звонишь? — осторожничал Страздис. — Назови номер».
Сеня назвал.
И в этот момент вернулась девушка-доктор.
Пришлось положить трубку.
— Итак, ваше имя? Семен… Так и запишем. А фамилия? Шустов… И в паспорте так написано? А то, может, вы мистер Смит? — доверительно пошутила девушка-доктор. — Вы паспорт забыли в пансионате? Не переживайте. Позвоним — привезут. А то сотрудники посмотрят. Надо будет, и ночью привезут, — успокоила она разволновавшегося геолога. — Значит, вы из Учкудука? Какие интересные люди живут на краю нашего государства. Наверное, тихо у вас там? Тепло, черепахи, звон песков. А у нас шумно, — пожаловалась девушка-доктор. — Никак не уснуть. Хочется на ночь почитать что-нибудь серьезное, над чем стоит подумать, но таких книг нет. Нигде таких книг нынче не купишь. А очень хочется приобщиться. У вас с собой есть, наверное, произведения Александра Солженицина. Ну, и этого… Как там его? Никак не запомню… — Девушка-доктор запамятовала знаменитую фамилию, даже пальчиками трогательно постучала по голове. — Ну, историка…
— Амальрика? — подсказал Сеня.
— Вот-вот, — обрадовалась девушка-доктор. — А то все о нем говорят, а я ничего не читала. А ведь интересно. Хочется читать, повышать знания. Если вы сильно заняты, — доверительно подсказала она, — просто дайте нам адреса друзей, которые снабжают вас такими интересными книгами. Мы с ними договоримся.
— Да ну, — отмахнулся Сеня. — Какой Амальрик? И никаких писем я не подписывал. И с лошади не падал. И венерическими болезнями не болел. А иностранцев в Учкудук вообще не пускают, там уран и золото. Но это государственная тайна, — прижал он палец к губам.
— Вы, наверное, наблюдательный человек?
— А что? — смутился Сеня.
— Ну вот, скажите. Я вам не кажусь какой-нибудь такой. Ну, особенной?
— Кажетесь.
— А какой? Какой я вам кажусь?
— Глаза у вас такие особенные… Они у вас, как лазеры…
После этого девушка-доктор удовлетворенно кивнула, а Сеню подхватили зверовидные санитары и повели в зубной кабинет. Там щипцами геологу вырвали больной зуб. Сильной боли он в общем не почувствовал, но на всякий случай его дважды укололи. Под лопатку.
И Сеня расслабился.
И, засмеявшись, сказал:
— Пойду, однако, домой.
— Почитать перед сном хотите? — шаловливо погрозила пальчиком девушка-доктор. — Что-нибудь такое захватывающее?
— Просто не хочу вам мешать.
— А вы к нам сюда приехали, чтобы с кем-то встретиться, мистер Смит? — опять доверительно пошутила девушка-доктор. И улыбнулась так открыто, что Сене нестерпимо захотелось похвастаться.
Все-таки научное открытие…
А она тоже представитель научного племени…
— Вы мне так помогли, — сказал он. У него прямо сердце таяло, когда он на нее смотрел. — А ведь вы даже не представляете, кому помогли.
— Ну как не представляю, — кокетничала девушка-доктор. — Мистеру Смиту… Зуб вырвали…
ядовитый
— …ученому человеку зуб вырвали. Вы мне дадите полистать книжку этого историка? Все-таки зуб…
ядовитый
— …вырвали.
Сеня совсем засмущался, но после уколов под лопатку он как-то необыкновенно легко справлялся с перепадом настроений.
— Вы помогли не просто ученому, — сказал он. — Вы помогли очень нужному стране человеку. Можно сказать, спасителю.
— Ой, спасителю? Отчего?
— От ужасных стихийных бедствий.
— Ой, как интересно! — Лазерные глаза девушки-доктора так и пылали. — А как, как?
— А совсем просто! — отчеканил Сеня. — Мгновенным высвобождением латентной, скрытой до поры до времени энергии. Дело в том, товарищ доктор, что наша планета живая. А мы ее достали. Нас комары и клещи достали, а мы планету. Вот она и нервничает, трясется. Землетрясения одно за другим, потопы, вулканические извержения, торнадо. Ну, сами знаете. Но я вывел формулу. Настоящую сильную формулу. Только она может нас спасти. Как только затрясется, занервничает планета, так надо прикрикнуть на нее. Всем хором. Два слова.
— Ой, да что же это за волшебные слова?
— Бре-е-ежнев… жеребец!
— Это точно? — у девушки-доктора округлились глаза. — От кого у вас такая информация?
— Дело не в информации, — охотно объяснил Сеня. После уколов он чувствовал себя легко и свободно. — Дело не в конкретном смысле слов. Дело в указанном звукоряде и высвобожденной латентной энергии.
Сеня вдруг засмущался:
— Все-таки я пойду. Поздно.
— Да нет уж, — строго произнесла девушка-доктор. — Теперь уж вы точно не пойдете. Раз приехали к нам отдохнуть, мы поможем.
По звонку опять явились зверовидные санитары и без всякой деликатности повели Сеню по длинному коридору.
В резко освещенном кабинете, оборудованном нестерпимо голым кожаным диваном и таким же нестерпимо голым столом, белел служебный (как бы даже эмалированный на вид) нестерпимо голый телефон с написанным на нем номером. Дежурная медсестра тетя Мотя — женщина грандиозная и белая, как горный ледник, подозрительно спросила:
— Ветеран?
— Чего ветеран?
Не соизволив ответить, но все поняв, медсестра величественно, как ледник, выдвинулась из кабинета в коридор — пошептаться с санитарами.
А Сеня опять воспользовался относительной свободой.
Междугородка сработала сразу.
«Ты только смотри, — волнуясь, сказал Сеня. — Ты вот почему-то нашим властям не веришь, а мне бесплатную путевку дали… А теперь еще зуб вырвали…
ядовитый
…так что, запиши телефон».
— Ты что это? Ты с ума съехал? — в комнату, как ледник, мощно вдвинулась тетя Мотя и вырвала из рук Сени телефонную трубку. — Это же служебный аппарат! У тебя допуска нет! С чего ты взял, что можешь говорить по служебному аппарату?
И заявила:
— Идем, третьим будешь.
Выпивать Сене не хотелось, но разговор, оказывается, шел не о выпивке.
Просто медсестра привела Сеню в трехкоечную палату, а заняты в ней были только две койки. Один сосед беспрерывно трясся, как автомат, продающий воду, другой время от времени падал на пол и внимательно высматривал что-то под койкой.
— Чего это он?
Тетя Мотя посмотрела на Сеню как на сумасшедшего и, ничего не ответив, величественно покинула палату. А соседи? — испугался Сеня. Как он будет с ними? С братьями по горшкам, но не по разуму. Даже бросился к двери и стал стучать.
И достучался. Тетя Мотя недовольно спросила:
— Чего тебе?
— Мне домой надо.
— Чего же вдруг по такой темноте?
— Меня работа ждет.
— Ты лучше спроси, что тебя здесь ждет?
— А что меня здесь ждет? — послушно спросил он.
— А сульфозин тебя ждет! — задорно и весело откликнулась тетя Мотя. У нее даже лицо раскраснелось. — Сульфозин, сульфозин! Так что ложись, ученый, зафиксируем мы тебя.
— Я домой хочу!
— А будешь хотеть, — добавила тетя Мотя, — мы тебя вообще нагрузим квадратно-гнездовым способом.
От таких слов у Сени зачесались ягодицы и заныло под лопатками. А неуемные соседи, услышав про сульфозин, как мыши, порскнули под одеяла. Тут же, будто на специальный сигнал, вошли зверовидные санитары. Они деловито бросили брыкающегося геолога на койку, оборудованную специальными ремнями, и зафиксировали надежнее, чем в самолете.
— Тут тебе не городской мост!
Дверь захлопнулась. Сеня опасливо покосился на братьев не по разуму, но в палату снова заглянула тетя Мотя.
— Ну ты прямо змей! — восхищенно сказала она. — Когда только успел сообщить? Я глаз с тебя не спускала. Или у вас с собой рация, мистер Смит? А то какой-то иностранец сейчас звонил, тобою интересовался.
Тетя Мотя была чрезвычайно возбуждена.
Она чувствовала себя в эпицентре необыкновенных событий.
— Хитрый звонил. Слова по-простому не скажет. У фас, говорит, оттыхает известный геолог. Я говорю, никогда о таком не слышала. А он говорит, пожалуйста, позофите к телефону главного фрача. Это ночью-то! Он бы еще попросил поподробнее про оборону нашей страны рассказать! — От искреннего возмущения грандиозное тело тети Моти, облаченное в белый халат, всколыхнулось, как потревоженный горный ледник. Она даже развела толстые руки, будто показывала размер упущенной ею рыбы. — Еще, говорит, передайте прифет известному геологу Семену Шустофу. Вот какой ловкий иностранец! Так и рвется к койке с фиксаторами.
Короче, повезло Сене только с соседями.
Тот, который часто заглядывал под койку, оказался культурным марсианином.
Он сам так представился — культурный. Недавно телепортировался с Марса прямо на городской телеграф. Радуясь успеху, отбил телеграмму на Марс — на имя Всемирного Совета мира, а телеграфисты обиделись.
А второй сосед оказался безобидным автоматом для торговли водой.
— Вот брось в меня денежку, — предложил он Сене, широко раскрывая рот. — Я как затрясусь, затрясусь!
— Ты и без того трясешься.
— Так это я на холостом ходу.
А культурный марсианин посоветовал:
— Ты с тетей Мотей поосторожнее.
Говорил он с милой мягкой недоверчивостью к запутанному интеллекту ординарного землянина.
— Тетя Мотя не человек. Она киборг. Ее создали искусственно. Ты старайся ее обманывать. Как можно чаще ее обманывай. Она не терпит правды, от правды может сгореть. Спросит твое имя, ты мое назови. А о своем молчи. Спросит, откуда ты, тоже соври. И во всем так.
— Да зачем обо всем врать?
— А чтобы она не сгорела.
— А если не врать?
— Да как хочешь, — отступил культурный марсианин. — Только тебя все равно будут лечить.
— От чего? — испугался Сеня.
— Да какая разница?
— Но я не болен. Я научное открытие сделал.
— А вот этого не надо! Про открытие не рассказывай! — испугался марсианин. — Нас и без того круто лечат.
Под утро появилась тетя Мотя.
Расфиксировав Сеню, она за руку сводила его в туалет.
— Видишь, змей? — мягко укорила она. — Затекли ручки-ножки?
И погрозила толстым пальцем:
— Твой иностранец опять звонил. Ты дай нам его телефончик.
— Да я не знаю, — соврал Сеня, памятуя слова марсианина, — какой у него телефон. У него отец идеализировал средневековье времен великих князей Гедимина и Витовта.
— Ну, тогда конечно, — понимающе согласилась тетя Мотя.
И прищурилась:
— Друзьям написать хочешь?
— А можно?
— Даже нужно, — сказала тетя Мотя. — Пусть книжек всяких пришлют. Ну, этих… Запрещенных… — Она пошевелила многочисленными пальцами на руках и ногах. — Которые всякие умники читают…
Культурный марсианин и человек-автомат незаметно подмигивали Сене, но он презрел их лукавство. Взяв у тети Моти простой карандаш и бумагу, он тут же накатал письмишко в далекий Учкудук. Выручайте, мол, ребята, попал я в какой-то неправильный пансионат.
Тетя Мотя осталась довольна.
Даже показала в коридоре почтовый ящик, прибитый прямо к стене.
— Ну, отдыхай, змей.
Культурный марсианин презрительно сплюнул:
— Написал?
— Ага.
— В ящик бросил?
— Ага.
— А это ящик для дураков, — обидно объяснил культурный марсианин. — Теперь твое письмо вошьют в историю болезни.
— Да нет у меня болезни!
— Но история-то болезни есть, — резонно возразил марсианин, — Я лично, знаешь, как поступаю? Сворачиваю из писем бумажных голубков, потом пускаю их в форточку. Иногда бывает так, что некоторые вылетают по ветру за территорию. Кто-нибудь найдет письмо и отправит.
— А как ты адрес указываешь?
Опасливо оглянувшись, культурный марсианин показал уже подготовленного к отправке голубка.
На крыльях было выведено:
Solnechnajasistema,
planeta Mars,
Vsemirnyi Sovet Mira,
Predsedatelu.
Я включаю газ, согреваю кости.
Я сижу на стуле, трясусь от злости.
Не желаю искать жемчуга в компосте!
Я беру на себя эту смелость!
Пусть изучает навоз, кто хочет.
Патриот, господа, не крыловский кочет.
Пусть КГБ на меня не дрочит.
Не бренчи ты в подкладке, мелочь.
Прошел день.
Наступила и прошла ночь.
Наступило утро. Субботнее, к сожалению.
Никаких обходов, никаких докторов. Тишина и покой. Правда, из какого-то особого расположения тетя Мотя позволила Сене вымыть полы в коридоре и в палате. «У нас хорошо лечат, — подбодрила она упавшего духом геолога. — Вернешься домой практически здоровым». И без перехода похвасталась: «Твой иностранец опять звонил. Ловкий. Ну никак не отстанет. Ты что за открытие сделал, змей, что тебя сразу к нам?»
Сеня отнекиваться не стал. Он теперь считал полезным всем популяризировать свое научное открытие. В конце концов, решил он, когда-нибудь тетя Мотя тоже может оказаться в эпицентре мощного землетрясения. Так почему ей не знать самого надежного способа защиты?
Пораженная его рассказом, тетя Мотя пустила по столу большую эмалированную кружку с горячим чаем, а когда дымящаяся кружка стала падать, тихонько зачарованно выдохнула:
— Бре-е-ежнев… жеребец!
Но кружка упала и чай разлился.
— Псих! — обиделась тетя Мотя. — С тобой точно угодишь в дурдом. Сиди здесь, пока не распорядятся. И не вякай.
К счастью, упорный литовец Римантас Страздис дозвонился до своих влиятельных московских друзей, а потом и до далекого Учкудука.
Начальство здраво решило: зачем России еще один псих?
Пусть лучше сидит в пустыне, всем спокойнее. И отправили Сеню обратно в Учкудук, взяв с него клятву навсегда забыть открытую формулу.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.