2. ПЕРВЫЕ ГОДЫ ЖДАННОЙ ДЕМОКРАТИИ

2. ПЕРВЫЕ ГОДЫ ЖДАННОЙ ДЕМОКРАТИИ

19-21 августа 1991 могли стать звёздным часом в истории России. События несли черты настоящей революции: массовое воодушевление, не только общественности, но в значительной мере и столичного народа (то же и в областях). Вольные изъявления уличной толпы. До горячего захлёба ощущение совершаемого великого исторического поворота. Немощные, боязливые действий ГКЧП уже выражали истощённость и конечную обречённость коммунистической власти в СССР. Возглавители переворота имели славную возможность несколькими энергичными мерами в корне изменить и всю обстановку внутри России, и внешние условия её существования в раздавшемся тотчас «хоре суверенитетов» союзных республик. От новых деятелей, движимых бы народолюбием, в те дни не встретило бы никакого сопротивления: мгновенно запретить и распустить всю коммунистическую партию; объявить открытым путь уже 60 лет запрещённому мелкому и мельчайшему производству, без чего задыхалось советское население и что стало бы самым естественным, верным первым шагом в экономической реформе; объявить реальные права местного самоуправления, каких никогда не имели Советы при коммунистах. И, расставаясь наконец с большевизмом, — тут же решительно заявить о неверности искусственных, надуманных ленинско-сталинско-хрущёвских границ между республиками: такой шаг не вынуждал далее ни к каким немедленным физическим действиям вовне, но создавал фундамент пусть и для многолетних политических переговоров. (Уж тут не будем замахиваться на масштаб исторический: что свержение большевицкой власти логически требовало восстановления государственного законопреемства от 1916 года. Ибо Февральская революция, в блаженно-радостной сумятице, не создала своего права).

Ничего этого или подобного сделано не было. Главари переворота в короткие дни обманули, предали надежды аплодирующей массы. Эти вожди, да и примкнувшие к ним активисты, — первым и ярким шагом демократической победы избрали расхват помещений, кабинетов в Кремле и на Старой площади, автомобилей, потом и частных квартир. Таким делом и занялись они в самые ключевые дни, когда судьбу России можно было формовать как тёплый воск. Победившая, наскоро сплотившаяся верхушка, войдя в очередной роковой акт Истории России, оказывается, думала только о власти, скатившейся в руки нечаянным подарком, ни о чём другом. Что же до границ государства — тогдашний российский вице-президент был тут же послан в Киев, затем и в Алма-Ату подписать отдачу десятка этнически русских областей и 18 миллионов русских людей. (Эту капитуляцию потом ещё и ещё подтверждали не раз, внутренние в СССР административные границы признав государственными, якобы под защитой Хельсинкских соглашений 1975.) Распад СССР был неизбежен, в 1991 уже и маячил, но ещё оставалось подготовительное время, чтобы уменьшить вред глубоким экономическим, бытовым и многомиллионным личным связям, и уж не было никаких причин ожидаемый распад подталкивать. Такой интерес имел украинский президент — но никак бы, никак не участвовать в том толчке и российскому.

Так в несколько первых дней новая власть проявила и политический сумбур в головах (если б — только сумбур!), и равнодушие к жизни российских народов. Перед ходом крупных событий власть была в полной растерянности, но сама даже не ведала об этом, занятая личными расчётами.

И эти качества неизменно пронесла через следующее, вот, пока семилетие. Есть признаки, что понесёт и дальше.

Итак, наступила в России — эра демократии? Во всяком случае — возглашено было так. А значит — почти мгновенно родилось множество, почти толпы, демократов. Это множество тем более поражало, что среди верхушки новоявленных — различалось лишь 5–6 человек, которые прежде боролись против коммунистического режима. А остальные — взмыли в безопасное теперь небо из столичных кухонных посиделок — и это ещё не худший вариант. Иные орлы новой демократии перепорхнули прямо по верхам из «Правды», из журнала «Коммунист», из Коммунистических академий, из обкомов, а то — из ЦК КПСС. Из вчерашних политруков мы получили даже не просто демократов, но — самых радикальных. Да некоторые и объясняли: «Мы находились на вершинах коммунистической власти только ради того, чтобы вместо нас тех постов не заняли худшие». А сегодня, чтобы спасти и укрепить Новую Россию, они снова самоотверженно были готовы принять власть. Да ведь и сильнейший аргумент: кто же, как не они, имеют опыт управления? профессионалы… (Профессионализм доказывается не послужным списком, но результатом деятельности — а этот результат перемётчиков скоро явился зримо провальным.) В оправдание всех неудач новой власти мы слышали: да какую же подлинную демократию можно построить в условиях экономической и социальной анархии, политической нестабильности?.. А эта распроклятущая «политическая нестабильность» — она и порождена неграмотными реформами.

В чём неодемократы явились действительно профессионалами — это в идеологическом обеспечении и поддержке нового строя. А чего новые демократы-бюрократы начисто не проявили — это сострадательности к народу и заботы о нуждах его. Да ведь те, кто объявляют «шоковую терапию», — уже лишаются права клясться, что защищают «права человека».

Едва ли не главной политической спешкой нового режима стало: как можно быстрей развести искусственную кипучую многопартийность.

И год, и следующий год, и ещё год — вспухали (без реальных основ), дробились, объединялись и лопались всё новые партии, союзы, блоки, фронты, соборы — названий которых уже не вспомнит и не перечтёт никто; взносились, звенели, но так же быстро затмевались и канули прочь имена многих либеральных, демократических и радикал-демократических лидеров. Многопартийность — это был самый завидный, желанный приз переворота 1991 года, и партии кишились, блокировались и тешились политикой — хотя изо всех партий реальной всё ещё была одна коммунистическая. (И в 1992 Ельцин не случайно подтвердил, что 7 ноября остаётся нашим «национальным праздником»). И ещё так роково получалось, что несостоятельные русские патриотические партийки искали теперь ласки и поддержки от коммунистов — а коммунистам, потомкам ленинских «антипатриотов», оказалось выгоднее всего заявиться «русскими патриотами». Могла ли история повернуться ироничней?

Реальная же вторая сила стала крепнуть в виде хасбулатовского Верховного Совета. Её поединок с президентской властью к 1993 принял форму борьбы за статьи новой российской конституции и растянулся на несколько угрожающих месяцев. Конституционная работа шла вяло, но поединок был свиреп, в России образовалось опаснейшее двоевластие, — тем опаснее, что обе борствующие стороны обращались с политическими взятками к национальным автономиям, дабы из них набрать себе союзников побольше. Привилегии автономий бурно вздымались; тогда русские области, чтоб не остаться в батраках, стали объявлять себя республиками — раскатисто, одна за другой. В той горячей толкучке, кажется, мало кем было замечено, но мне, в тот год ещё издали, было видно рельефно и несомненно: от этого двоевластия, от этой гонки в «республики» — самой России грозил тогда распад, если не в недели, то в месяцы. Бушевала ещё одна керенщина. И спасением цельности России мог быть только немедленный конец двоевластия, какая б там сторона ни победила.

Это столкновение, не разрешённое разумно полугодом раньше, кончилось кровавыми днями октября 1993 (и гибелью полутораста или больше человек, главным образом не участников конфликта, а невинных посторонних). И прошло оно под слитный одобрительный хор неодемократов: «Раздавить гадину!» — силой оружия, — очень непредусмотрительно для своего же демократического будущего. По наследству от коммунизма и переняли они: «если враг не сдаётся»… Да через три месяца Гайдар и Козырев прямо искали союза с коммунистами, приглашая их в «антифашистскую лигу». И вскоре вслед тому возглашался договор о «гражданском» (номенклатурном) согласии — согласии внутри олигархии, — договор, не без последствий уветвившийся потом в неосвещённые коридоры.

Итак, разгромлен был Верховный Совет, чьим первым председателем был этот же Президент, и оба они избраны по одной и той же конституции. А сама та конституция теперь отменялась, вместе с принесенной присягой, но истекший из неё президентский срок почему-то сохранялся. Уже только эти юридические симптомы не могли слишком настроить к возвышенной вере в новую Конституцию — да она и не прошла всенародного обсуждения, да в суматохе какие-то её статьи были ещё подправлены. Затем, по официальным данным, участвовало в голосовании 53 % избирателей (аналитик «Демвыбора» опубликовал исчисление, что — лишь 47 %), из них за конституцию голосовало 58 %, то есть меньше 31 % имеющих право голоса, меньше трети. (Всё это не слишком утверживает и наш многолюдный Конституционный Суд, скопированный от стран с высокой юридической культурой, а при нашей нетонкости проблем легко бы справился и Суд Верховный.) По той республиканской Конституции российский Президент получил обширные права, пошире многих бывших монархов и нынешних президентов. И судьбоносные для страны решения — вызревают никому не объяснённые, никем не обсуженные — и возглашаются готовыми, с порочной решимостью.

Много было жалоб на нарушения процедуры при выборах Думы в 1993. Да уж одна только отдача половины мест партиям — искусственная подпитка желанной «многопартийности» — есть нарушение равных прав избираемых. Но и каждый раз эта система наказывала своих учредителей: в 1993 — крупным успехом партии Жириновского, в 1995 — крупным же успехом коммунистов. В этом выборе отчаявшихся избирателей прорвалось негодование оскорблённого, ограбленного народа, даже и таким способом бессильного исправить свою судьбу.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.