Исповедь боевика

Исповедь боевика

Его я мог видеть и в Карабахе, и в Абхазии, и в Приднестровье, думал я, глядя на щуплую фигуру в камуфляже. Мы сидели за одним столом, и застольные разговоры, начавшиеся с традиционных сетований по поводу сумасшедших цен и продажности чиновников, как водится на кухнях, перебросились на политику. «Конституция, хоть и плохонькая, но все ж таки держала ворье из министерств в рамках». И я вдруг вспомнил: да, это именно он странно выделялся из шеренги бравых баркашовцев, выстроившихся осенью перед Белым домом. Выделялся явным своим желанием стать незаметным, ускользнуть за широкие спины чернорубашечников, чтобы не попасть в кадр фоторепортеров. И, словно угадав, что его узнали, Петр Малышев стал рассказывать, как оказался в те дни у Белого дома:

– Летом неподалеку от Сараево погиб командир нашего отряда русских добровольцев Миша Трофимов. Долго не могли отправить его тело на Родину, в Одессу, – собирали среди своих деньги на гроб и перевозку. В конце концов привезли, я вернулся в Москву. Думал, отдохну пару недель – и назад. Но пообщался с моими друзьями и понял, что назревают серьезные события, а тут указ Ельцина о роспуске парламента, Белый дом. Короче, закрутилось, я до сих пор в России.

Оказалось, мой знакомец почти год провоевал на стороне Сербии против боснийских мусульман. Он один из немногих русских, получивших за «боевые заслуги» сербское гражданство. До этого прошел школу войны в Приднестровье (кстати, как и он, я был весной 1992-го в Бендерах и вполне мог с ним столкнуться). К нему была уйма вопросов, но первый: как погиб его командир?»

…7 июня в штабе сербской армии, рассказывает Петр Малышев, нам приказали добыть «языка». Акцию (так сербы называют боевые операции) решили провести в небольшом селе, примерно в 20 километрах от Сараево. Мы уже знали, что в одном из домов есть солдаты с мусульманской передовой. Отправились на задание шесть русских и сорок-пятьдесят сербов. Дом стоял на небольшой горе. Пять русских и три серба поднялись наверх, остальные прикрывали снизу. Я – на углу, держал вход и окна; трое русских, включая командира, вошли в дом.

Через несколько минут в доме разорвалась граната, раздались автоматные очереди. Двое наших успели выскочить, Миша, командир, вышел, покачиваясь, сказал: «Конец акции, ребята, я готов» – и упал. (Как потом выяснилось, мусульманская семья – три женщины, двое детей и дед – приняла на ночь двух солдат. Русские, проходя по дому, в темноте не заметили двери, за которой находились солдаты. А когда шли назад, в коридор выкатилась граната, в спины им дали автоматную очередь). Вслед за Мишей выскочил мусульманин, я срезал его очередью, а дом закидал гранатами – прикончил всех, кто там был.

…Я пристально наблюдал за рассказчиком, пытаясь отыскать в его лице, манерах хоть какой-то намек на звериную жестокость, патологию закоренелого убийцы. Нет, он говорил тихим запинающимся голосом, руки – большие, красные, с распухшими суставами – неуверенно скользили по столу, словно не зная, куда спрятаться. «Миша Трофимов, командир, – говорил наемник, – кадровый офицер, капитан спецназа, в Одессе его хорошо знали, он не раз становился призером в соревнованиях по кикбоксингу».

Итак, передо мной сидел Петр Малышев, двадцати шести лет, уроженец Москвы, ныне – гражданин Сербской Республики. Мать – до пенсии работала инженером, отец – главный инженер холодильных установок ГосНИИ ГА («папу в свое время выгнали из школы за то, что учительницу обозвал «жидовкой» – полгода нигде не учился»). Москвичи во втором-третьем поколениях (под Великими Луками до сих пор есть несколько деревень, сплошь заселенных Малышевыми).

Рос Петя тщедушным, болезненным мальчиком. Такие обычно становятся объектом для издевок одноклассников. Успеваемость никакая, перешел в следующий класс – и слава Богу. Связался с дворовой шпаной, едва дотянул до окончания восьмилетки. После поступил в медучилище, но как-то справил с компанией сверстников праздник 9 Мая, взломав отдел заказов – «икорочка, коньячок, шампанское», – и пришлось уйти в профессионально-техническое училище на курсы автослесарей. И вскоре произошел случай, когда в обычном подростке, пусть и трудном, впервые явственно проступили черты будущего «солдата удачи».

Однажды получил стипендию, вспоминает Малышев, купил бутылочку винца, выпил с ребятами и пошел погулять в парк (на дворе была весна). Там ребята ездили на велосипеде, попросил их дать покататься. Меня послали подальше, и когда я сбросил пацана с велосипеда, все – а их было больше десяти – набросились, избили. Я пришел домой, умылся, подумал и вернулся в парк. По дороге прихватил металлический прут. С ходу приложил одного этим прутом, а всем остальным приказал лечь на землю. Сказал: «Считаю до трех, не успеете встать, буду бить». Сначала считал медленно, потом все быстрее и быстрее: мне нужно было сильно их побить, очень сильно, чтобы не смогли меня догнать. И, наверное, перестраховался: когда уходил, ни один и не пытался подняться с земли.

Состоялся суд, на котором присутствовали все двенадцать пострадавших от побоев подростков. Малышев прошел судебно-психиатрическую экспертизу, признан вменяемым и приговорен к трем годам лишения свободы и двум – отсрочки. Через два года сочли, что осужденный «встал на путь исправления», ибо к административной ответственности ни разу не привлекался, – и судимость с него сняли.

Жизнь поехала по накатанной колее. В 1988-м окончил ПТУ. Армии успешно избежал – судимость помогла. На общественных началах работал инструктором верховой езды. В 1989-м женился, с будущей женой познакомился случайно, на конюшне – она любила лошадей. Как и многие в те перестроечные годы, интересовался политикой, недолго числился в «Демократическом союзе», но в конце концов примкнул к националистическим группировкам. «Я – русский и старался найти русских, национальную основу».

Жена Малышева была дочерью журналиста-международника Алексея Батогова, издававшего антисемитскую газету «Воскресенье». Малышев жил в доме тестя, в котором частыми гостями были многие лидеры националистических движений Москвы. Так судьба свела его с председателем одного из ответвлений «Памяти» Константином Смирновым-Осташвили. Вместе ходили на «патриотические тусовки», устраивали митинги, распространяли пропагандистскую литературу. Вместе грозили «жидовствующим борзописцам» на скандально известном вечере в Центральном доме литераторов. Разразившийся затем скандал, как помните, завершился для Осташвили тюремными нарами и за несколько месяцев до его освобождения – петлей.

«Я был уверен, – говорит Малышев, – что Осташвили намеренно убили, и решил: пора кончать с тусовками и обычной патриотической говорильней, надо заниматься делом». К этому времени его семейная жизнь дала трещину – «женой она была хорошей, но не сложилось». В один из апрельских дней 1992-го Малышев, как обычно, утром ушел из дома. Но по дороге на работу вдруг свернул на вокзал и купил билет до Одессы. Жене позвонил: «Уезжаю воевать в Приднестровье».

В Тирасполе Малышева сначала включили в отряд коммунистов, который дислоцировался в городе. Напросился на «передовую» – месяц охранял мост через Днестр в Бендерах. С конца июня – уже в составе спецподразделения территориально-спасательного отряда Приднестровья – находился в Дубоссарах. Был дважды контужен взрывами мин.

«Зачем, – спрашиваю его, – тебе нужно было участвовать в боях? Ведь ты в армии не служил, даже с оружием обращаться не умел».

Да, до Приднестровья, говорит Малышев, я держал автомат лишь один раз – на школьном уроке по начальной военной подготовке. Но профессиональным военным стать несложно. Большого ума не надо – нажимать курок, почти любой через два месяца может стать хорошим солдатом. Только чтобы выжить на войне, не надо сразу лезть в пекло. Первый раз я брал «языка» так. Наша спецгруппа переправилась на правый берег Днестра, где проходила передовая румын (так Малышев окрестил молдаван). Солнце уже зашло, мы ползли вдоль невысокой изгороди, за которой горел костер, а вокруг него сидели молдавские полицейские. У кого-то из наших не выдержали нервы – бросил гранату.

От взрыва кострище разметало, стало темно. Исход решали секунды: «быков» гораздо больше, опомнятся и перестреляют нас, как баранов. Пришлось, не раздумывая, браться за нож. До сих пор в ушах стоит хруст, с которым вошел штык в грудь моего первого врага…

В Москву Малышев, сам о том не подозревая, приехал профессиональным наемником. Попытка вернуться к прежней жизни не удалась. На 4-й день по возвращении устроился на работу, а на 6-й узнал: жены у него больше нет – суд расторг их брак, пока он воевал. В его доме остановились приятели из Санкт-Петербурга, с которыми он познакомился в Приднестровье. Их профессия «защитников интересов славян» на этот раз понадобилась в раздираемой междоусобными войнами Югославии. Перед отъездом его познакомили с неким Ястребовым, занимавшимся отправкой русских волонтеров в Сербию под видом туристов.

7 декабря 1992 года Малышев был в Белграде. В тот же день его отправили в Вишеград. Поначалу он не понимал, почему к нему, добровольцу, так пренебрежительно относятся. Спрашивает о контракте, который, по словам вербовщика Ястребова, должны подписать чуть ли не в первый день, а сербские командиры в ответ сердятся, поворачиваются спиной. Оказалось, Ястребов обманул и сербов, и русских. Ему поручили сколотить отряд из 60 человек, заплатив авансом за каждого по 500 немецких марок. (Доверили, потому что он одно время проводил у югославского посольства в Москве голодовку протеста). Идейный аферист, прежде чем исчезнуть, завербовал только 20 человек, да и те не получили причитающейся суммы. Малышев, по его признанию, пересекал границу с рублем в кармане.

Контракт Малышев все-таки заключил – задним числом, спустя два месяца после приезда в Югославию. Русским добровольцам положили 180 немецких марок в месяц, семьям павших на поле брани обещали 1000 марок единовременной помощи и 100 пенсионных – ежемесячно. «Спонсорами, – сказал Малышев, – были негосударственные коммерческие фирмы или местные скупщины, то есть общины».

Отряд русских добровольцев РДО-2, которым командовал покойный Михаил Трофимов, из Вишеграда перебазировали в Прибой. Оттуда через два месяца перебросили под город Пале, в двадцати километрах от Сараево. Добровольческий отряд, по словам Малышева, входил в состав регулярной сербской армии. Основная его задача – патрулирование прифронтовых территорий и охрана сербских селений. Однако часто русские участвовали и в совместных боевых операциях против боснийских мусульман. Распорядок был таков: три дня на передовой, три – отдыха. Жили в брошенных домах.

– Воевали мы хорошо, – рассказывает Малышев, – сербы были нами довольны. На акцию шли человек 60, из них русских – 10-15, остальные сербы. Акцию провели, смотришь – все русские рядом, а 50 сербов разбежались кто куда. Это считалось нормальным. Наш отряд всего из 20 бойцов был ударной силой, наводил ужас на мусульман.

За девять месяцев в акциях погибли пять волонтеров из РДО-2, один пропал без вести. Всего, по словам Малышева, за время войны в Сербии провоевали примерно 600 русских, около 30 из них погибли.

Зарплату часто задерживали, хотя русских одевали и кормили даже лучше, чем своих солдат. «Вы – наше знамя, – говорили им сербы, – можете даже не воевать. Мусульмане знают, что вы здесь, и нам уже спокойнее. Мы написали коллективное прошение о гражданстве, справку-подтверждение о нашем участии в боях дал армейский штаб, а скупщина утвердила». Семеро из РДО-2 получили сербское гражданство всего через полгода после приезда. Сейчас в живых осталось пятеро и один из них – Малышев.

Теперь, как полноправные граждане, русские наемники могут занять любой приглянувшийся им дом мусульманина, открыть в Югославии свой бизнес.

– Но я прежде всего гражданин России, – убежденно говорит наемник, – сербское гражданство – награда для меня.

Малышев называет себя и своих друзей-наемников настоящими «новыми русскими».

– «Нью рашенз», о которых пишут в газетах, – твердит он, – просто дерьмо, спекулянты, продающие Родину.

Его «братья по оружию» воевали в Карабахе и Абхазии, некоторые из них были кровавой осенью 93-го в Белом доме. На свет народилась следующая генерация «новых русских» – боевиков, готовых в любой момент взять автомат в руки.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.