О ПИСАТЕЛЕ

О ПИСАТЕЛЕ

Кто в результате тысячи случайностей жизни пришел к необходимости существовать или уметь существовать на средства от своего литературного дарования, с которым он родился, должен как-то осознать свою сомнительную «профессию», не являющуюся собственно профессией. Деятельность так называемого свободного писателя считается ныне «профессией», хотя такого в мировой истории никогда не было, вероятно, потому, что многие, не имеющие помимо этого никакой профессии, занимаются ею как производством. И в самом деле — эпизодическое, никем не навязанное сочинение неплохих вещей, чью совокупность называют литературой, не кажется мне работой и не заслуживает в моих глазах права именоваться профессией в привычном смысле этого слова. У «свободного» писателя, то есть у приличного человека и в известном смысле художника, нет профессии; напротив — он человек частный и праздный, пишущий лишь от случая к случаю, по настроению и в удобное время.

Всякому свободному писателю довольно трудно найти себя в двойственном положении между частным человеком и несвободным писателем, то есть журналистом. Иметь профессию, которая таковой не является, не всегда отрадно. Есть люди, которые, испытывая потребность в непрерывной деятельности, производят больше, чем то позволяет их природное дарование, и превращаются в графоманов. Других же свобода и незанятость подбивают на безделье, что для человека без профессии явление не редкое. И те и другие, усердные и ленивые, одинаково страдают неврастенией и чувствительностью недостаточно занятых, слишком предоставленных самим себе людей.

И все-таки я хотел бы поговорить не об этом, такие проблемы каждому следует улаживать с самим собой. Отношение к своей так называемой профессии писатели должны определять в одиночку. Совсем непохоже на взращенные горькой самоиронией мысли писателя и литератора о своей работе — восприятие писательской профессии общественностью.

А общественность, то есть пресса, народ, всевозможные организации, короче — все те, кто сами не писатели, воспринимают эту профессию и обязанности, входящие в ее круг, намного проще. И литератора, как и врача, судью или чиновника, о сути и характере его профессии просвещают определенным набором требований, предъявляемых ему извне. Всякий ставший мало-мальски известным писатель из поступающей к нему почты каждый божий день узнает, что от него хотят и требуют публика, издатели, пресса и коллеги.

Публика и издатели в своих притязаниях, как правило, единодушны и очень скромны. От автора имевшей успех комедии они и в другой раз ждут комедии, у которой будет успех, от сочинителя крестьянского романа требуют очередного крестьянского романа, от создателя книги о Гёте — новых книг о Гёте. Порою не мыслит и не желает себе ничего иного и сам писатель, и тогда на всю жизнь воцаряются единодушие и взаимная удовлетворенность. Автор «Тирольских переливов» продолжает себя «Тирольской девушкой», творец «Картинок из жизни рекрутов» пополняет литературу «Картинками казарменной жизни», а за книгой «Гёте в кабинете» следуют «Гёте при дворе» и «Гёте на улицах».

У авторов, которые так поступают, действительно имеется профессия, они действительно заняты производством. Они спекулируют своим талантом и являются носителями эпитета и негласной цеховой меты истинно цеховых писателей — «золотое перо».

«Золотое перо» — изобретение того оставшегося, к сожалению, безымянным редактора, который так называемую «индивидуальность» определил для журналистики как раковое заболевание. Личность он, как известно, подменил «именем», а всякое полезное «имя» снабдил титулом «золотое перо», имея в виду просто литературный заказ с наиболее щадящими для авторского самолюбия требованиями. Эта техника господствует ныне во всей очерковой журналистике, отправляя культ обезличивания отнюдь не посредством куда более благородной абсолютной анонимности.

Так мы дошли до того, что автор нашумевшего романа может быть, к примеру, огорошен следующей депешей от какой-нибудь всемирно известной газеты: «Срочно прошу рассуждений из-под Вашего золотого пера о предположительных путях развития воздухоплавательной техники; максимальный гонорар гарантируется». Для редактора всякий относительно известный автор не более чем имя, и он рассуждает так: читатели требуют интересных и актуальных заголовков, но и знаменитых имен тоже — так скомбинируем и то и другое! А о чем, собственно, будет заказанный очерк, совершенно безразлично: ведь если у кого-то золотое перо, то размышление о Герхарте Гауптмане вполне может быть введено притравочной фразой о Цеппелине. И есть сверхзолотые перья, которые преспокойно существуют на это мошенничество.

Такова примерная картина требований прессы к свободным писателям. Сюда же относятся «анкеты», в которых словно на маскарадном увеселении профессора высказываются о театре, актеры о политике, писатели об экономике, гинекологи об охране памятников. Безобидный и развлекательный оживляж, никем всерьез не воспринимаемый и почти безвредный. Хуже те притязания прессы, которые рассчитывают на тщеславие и потребность литераторов в рекламе под девизом «manus manum lavat»[13]. Неприглядными я считаю и украшенные портретами маленькие рекламные статеечки и автобиографии во многих журналах и воскресных приложениях.

Так по предложениям и требованиям писатель постепенно познает свою профессию, и, если порою ему нечего работать, у него всегда есть возможность заполнить день разбором в сущности бесполезной корреспонденции. Со временем, нарастая и становясь более разнообразной, к ней присоединяется еще и многочисленная частная корреспонденция. О просительных письмах говорить не буду, их достаточно много получает любой человек. Но присланное мне однажды только что выпущенным на свободу заключенным с 35 судимостями описание его жизни для любого литературного употребления в обмен на единовременную компенсацию в тысячу марок меня все-таки ошеломило. Не очень отрадно и убеждение всякой небольшой библиотеки и некоторых бедных студентов, что автору доставляет удовольствие пачками раздаривать свои книги. И то, что все объединения Германии к своим юбилеям и все muli[14] Германии к своим абитуриентским празднествам должны ежегодно получать литературную продукцию всех немецких писателей, — тоже странно. При этом просьбы автографоманов, даже тех, кто вынуждают им отвечать, прилагая бланк оплаты обратного письма, играют минимальную роль.

Но издатели, редакции, абитуриенты, девочки-подростки и объединения всего света, вместе взятые, не причиняют писателю столько хлопот, как коллеги — от шестнадцатилетнего школьника, присылающего для подробного разбора и суждения несколько сот трудночитаемых стихотворений, до набившего руку литератора со стажем, который наикуртуазнейшим образом просит о благосклонной рецензии на его новую книгу и при этом отчетливо и не менее осторожно дает понять, что как в благоприятном, так и неблагоприятном случае его ответная услуга не заставит себя ждать. И если к издателям и газетам, просителям и всем наивным людям можно отнестись спокойно и с юмором, то бессовестное делячество и корыстная докучливость тоже-писателей вызывает порою лишь отвращение и злость. Сверхвежливый юноша, посылающий тебе сегодня свои стихи в высокопарном льстивом письме и полностью доверяющийся твоему мнению, на твое продуманное, любезное, но не положительное суждение послезавтра может ответить дикой поносной статьей в местной газете. Я лично знаком и дружен со многими высоко ценимыми мною писателями, которые испытали то же, что и я, и никто из нас никогда не вступал на путь попрошайничества и вымогательства. И можно, вероятно, предположить, что никогда не вымирающие попрошайки и льстецы от литературы люди все-таки неполноценные; можно предположить, что ни один честный человек и ни один гений не поступит дурно, если пренебрежет ежедневно обновляющейся прорвой назойливых писем и бросит их в ту же корзину, куда попадают все, не имеющие касательства к литературе прошения. И в конце этого круговорота ясно, что вся с виду профессиональная и должностная работа выливается у писателя в сплошную ерунду и бесполезную писанину, в то время как его собственная работа, несмотря на все противоположные мнения, не может быть отрегулирована и превращена в профессию. Наша профессия — пребывать в покое, внимательно наблюдать и выжидать благоприятного часа, и после этого работа, даже если она требует усилий в поте лица и бессонных ночей, доставляет наслаждение и перестает быть «работой».

(1909)

Данный текст является ознакомительным фрагментом.