Главо 5. ВОЕННАЯ СИЛА. ПОДГОТОВКА ВОЙСК

Главо 5. ВОЕННАЯ СИЛА. ПОДГОТОВКА ВОЙСК

Отказ от ответственности

Формализм — это «соблюдение форм в ущерб содержанию».

Каждый человек знает, что важна не форма, а содержание, но в жизни люди очень часто смотрят на формы, запоминают формы и уверены, что формы — это и есть содержание. (К сожалению, это главенствующий способ мышления, вбитый в головы все тем же современным образованием.) Практически тем же самым, что и формализм, является бюрократизм. Принятое в словарях определение бюрократизма ?— «пренебрежение к существу дела ради соблюдения формальностей». По смыслу к этим понятиям примыкает и доктринерство — тупое следование, но уже не формальностям, а некой теории. Однако все эти определения являются описанием формы, а не описанием их содержания. То есть определения этому типу человеческой деятельности (бюрократизму и формализму) давали бюрократы и формалисты. Почему я так думаю?

Потому, что если люди действительно понимают содержание явления, то они находят и устанавливают альтернативное явление. К примеру, если «холодно» это плохо, то «тепло» это хорошо, если «мокро» это плохо, то «сухо» это хорошо, если «длинно» это плохо, то «коротко» это хорошо и т. д. Формализм и бюрократизм — это виды человеческой деятельности, и если такая деятельность — это плохо, то что хорошо? Неформализм и небюрократизм? А как это? Не соблюдать формы и формальности? Ну, к примеру, человек спит — отдыхает, отключив сознание. Это содержание сна, а форма сна (обычные условия) — человек лежит с закрытыми глазами. Так как будет выглядеть сон без формы? Отключить сознание и бегать? Если у деятельности или явления есть форма и формальности, то, значит, они нужны. Как без них?

И получается, что есть вид человеческой деятельность — бюрократизм (формализм), которым люди порою очень недовольны, но смысла которого и не пытаются понять. Вспоминаю, как один из теоретиков перестройки СССР академик Аганбегян в одной из телепередач тех времен радовал зрителей тем, что рыночные отношения сметут всех бюрократов и на их место: «Станут... станут... станут... Ну, как называются те, кто не бюрократы?» — наконец наивно вопросил присутствующих борец с бюрократизмом. Действительно — а как?

Даже наиболее эрудированные не представляют себе содержание бюрократической деятельности. В телевизионной игре «Что? Где? Когда?» ведущий задал команде эрудитов, команде действительно умных, сообразительных и начитанных людей очень простой вопрос: «Как называется человек, подчиняющийся своему начальнику?» Вопрос, на который, казалось бы, каждый должен немедленно найти ответ, оказался эрудитам не по зубам. Они не знали и не смогли сообразить, что такой человек называется бюрократом, и крайне поразились, узнав об этом. Но ведь они знали, что первая часть слова «бюрократ» (французское слово «бюро») означает руководящий орган и, следовательно, просто начальник. Они знали также, что вторая часть слова «кратос» в переводе с греческого означает «власть». Так в чем же дело? Во вбитой в наши головы образованием привычке оперировать формой, не вникая в содержание.

Следование форме и формальностям — это то, что мы видим в формалисте и бюрократе, а в формалисте и бюрократе что должно произойти, чтобы они следовали форме и формальностям? В чем содержание бюрократизма и формализма?

Бюрократизм и формализм — это ОТКАЗ ОТ ПРИНЯТИЯ СОБСТВЕННЫХ РЕШЕНИЙ в ходе собственной деятельности.

Об альтернативе бюрократизму — ниже, а сейчас о том, зачем человеку отказываться от принятия собственных решений? Это, я полагаю, будет понятно всем: в любой человеческой деятельности ответственность (наказание) наступает за ошибки в решении, и если человек собственных решений не принимает, то (в его понимании) его и наказывать не за что.

В делах с системами управления решения принимает начальник (отчего и возник сам термин «бюрократизм») в виде приказов, инструкций, уставов, законов и любых руководящих распоряжений. Вот в глазах бюрократа начальник и несет ответственность за деятельность бюрократа, а сам бюрократ видит себя просто очень дисциплинированным, добросовестным работником, который поступает только так, как приказал начальник! В иных сферах, скажем, в науке или политике, бюрократ или формалист оглашает решения (выводы, мнения) лиц, авторитетных в его глазах. При этом даже дурак становится в собственных глазах (и во мнении таких же дураков) таким же умным, как и авторитеты, сентенции которых он заучил и повторяет. Ну как вы можете называть этого человека дураком, если он повторяет то, что сказал великий Ленин? Или великий Эйнштейн? (То, что Ленин и Эйнштейн в данных условиях уже бы этого не сказали, для бюрократа и формалиста значения не имеет.)

Тут и ответ, почему формализм и бюрократизм так соблазнительны для людей. Потому, что при бюрократизме любой дурак может занять любую командную или научную должность. При бюрократизме не нужно знать дело, которым занимаешься, а нужно знать только уставы и приказы начальника.

И через всю тактику Красной Армии проходит то, что называется «бюрократизмом». Его жаждали советские генералы и теоретики, поскольку бюрократизм, еще раз повторю, позволяет занимать любую должность любому дураку, не понимающему и не желающему понимать суть того, что он делает, но изучившему формальные приемы, указанные в приказах и уставах. Тупое исполнение этих приемов снимает с бюрократа ответственность за результаты его службы, по меньшей мере, в его собственных глазах.

Вот в приведенном примере с Жуковым под Москвой Жуков формально исполнил приказ Ставки, бесполезно погибли тысячи советских солдат. А Жуков, когда писал мемуары, чувствовал за их гибель ответственность? Нет, ни в меньшей мере, Жуков явно указывает в мемуарах, что это не он, а глупые Сталин и Шапошников виноваты, а он что? Он был против, но как добросовестный подчиненный подписал приказ об ударе по немцам двумя армиями, как требовала Ставка. Какой с него, командующего фронтом, спрос? Да, собственно, ни один бюрократ на него ответственность за провал этой операции и не возложит.

Понимает ли бюрократ, что его деятельность гибельна? Понимает! Но действует именно так, поскольку не отвечает за результат. А если уж и у него появляется риск ответить за такой результат, то он требует у начальства изменить приказы и уставы. Ведь что собственно происходило на совещании в декабре 1940 года? Там генералы требовали изменить боевые уставы, поскольку война по ним вела только к поражению, а как ни сталкивай ответственность на начальство за поражение, но поражение потерпел ты.

Так в чем альтернатива бюрократизму?

Бюрократическая и делократическая системы управления

Об этом пока мало кто знает, но наряду с привычной нам бюрократической системой управления людьми имеется и делократическая система управления, о которой в рамках этой работы придется только упомянуть.

В своих работах по делократии я обязательно указывал, что единственной крупной организацией, внедряющей принципы делократии в систему своего управления, являются армии во время войны (в мирное время они могут быть отчаянно забюрокрачены снизу доверху). По крайней мере, если эти армии не успевает разбить противник, то они эмпирически переводят систему управления войск в бою с бюрократического на делократические принципы.

В чем разница. При бюрократическом способе управления начальник подчиняет подчиненного себе, для чего берет лично себе право поощрять и наказывать подчиненного за успехи и неудачи. В результате подчиненный делает не то, что требует от него порученное ему начальником дело (данное начальником задание), а то, что начальник ему скажет по поводу того, как порученное дело сделать. Повторю, подчиненный-бюрократ строит кувшинное рыло очень дисциплинированного человека, который без указания начальника и шагу лишнего не сделает, а работает только по данным начальником приказам и инструкциям.

Что от этой его деятельности получается, подчиненного не волнует — какие бы потери ни произошли от такой работы, виноват будет не он, нанесший эти потери, а начальник, указавший ему, как действовать, или инструкция, по которой подчиненный действовал.

При делократическом способе управления начальник право наказывать и поощрять подчиненного перекладывает на дело — строит систему поощрения и наказания подчиненного так, чтобы подчиненного поощряли и наказывали РЕЗУЛЬТАТЫ исполнения им порученного ему дела. При делократической системе управления подчиненный не за ценными указаниями, как ему сделать порученное дело, не за инструкциями к начальнику бегает, а сам вынужден изучить задание (изучить свое дело) и исполнить задание так, чтобы ПО РЕЗУЛЬТАТАМ исполнения задания ему поступила благодарность, а не наказание.

Но если при делократической системе управления подчиненному никакие начальники не указывают, как ему делать дело, то такой подчиненный становится тем, кого и называют ЕДИНОНАЧАЛЬНИКОМ. То есть делайте из подчиненных единоначальников, и они начнут становиться делократами.

Так вот, в армии по боевым уставам подчиненному должна ставиться только задача — уничтожить противника, без указания, как именно он должен его уничтожить. Это и есть дело подчиненного. А как же поощрения и наказания от военного начальства? Они есть, но значение имеют только в мирное время. А во время войны у подчиненных появляется еще и противник, который за ошибки в исполнении боевой задачи наказывает очень сурово — смертью. Ведь противник недоволен тем, что его собираются уничтожать, и стремится сам уничтожить, в данном случае — подчинен-ного-единоначальника, получившего задачу уничтожить его.

Получается, что в армии во время войны особенно сурово подчиненный наказывается за порученное начальником и плохо исполненное дело не начальником, а самим делом — противником. С другой стороны, если подчиненный хорошо уничтожит противника, то противник за это наградит его жизнью, то есть поощрит очень сильно. Вот и получается, что в бою внедряются принципы делократии — не начальник, а порученное подчиненному начальником дело наказывает и поощряет подчиненных.

Именно поэтому, с одной стороны, воюющая армия как бы автоматически делократизируется, однако, с другой стороны, не все так просто.

В бою противник наказывает смертью солдат и командиров в боевых порядках, но вышестоящие командиры непосредственно гибнут не часто, а ведь их ответственность за поражения велика. Противник легко достанет командира взвода и накажет его за ошибки, но командира полка ему достать уже не просто. И это толкает начальников в армии к обюрокрачиванию в крайней степени — они стремятся получить у вышестоящего командования не общую задачу на бой, а конкретное указание, как им бой вести, скажем, атаковать. Получив такой приказ, бюрократы тупо приказывают уже своим подчиненным атаковать. Заставляют своих подчиненных исполнять это указание своего начальника, несмотря ни на какие потери вверенных им войск в атаках, — «исполняют приказ начальника» так, как это делают все бюрократы во всех отраслях деятельности.

Вот, к примеру, вычеркнутые строки из мемуаров маршала Рокоссовского, оценивавшего метод командования М. Кирпоноса — командующего Юго-Западным фронтом: «Роль командования округа свелась к тому, что оно слепо выполняло устаревшие и не соответствующие сложившейся на фронте и быстро менявшейся обстановке директивы Генерального штаба и Ставки. Оно последовательно, нервозно и безответственно, а главное, без пользы пыталось наложить на бреши от ударов главной группировки врага непрочные «пластыри», то есть неподготовленные соединения и части. Между тем заранее знало, что такими «пластырями» остановить противника нельзя: не позволяли ни время, ни обстановка, ни собственные возможности. Организацию подобных мероприятий можно было наладить где-то в глубине территории, собрав соответствующие для проведения этих мероприятий силы. А такими силами округ обладал, но они вводились в действие и истреблялись по частям. Я уже упоминал выше о тех распоряжениях, которые отдавались командующим фронтом М.П. Кирпоносом в моем присутствии и которые сводились к тому, что под удары организованно наступающих крупных сил врага подбрасывались по одной-две дивизии. К чему это приводило? Ответ может быть один — к истреблению наших сил по частям, что было на руку только противнику».

Но зато Кирпонос действовал так, как начальство приказало, и наверняка не чувствовал себя виновным в бесцельной гибели десятков тысяч солдат вверенных ему войск.

Поэтому обучать всех командиров делократическим способам управления нужно до войны, а не ждать, когда война подберет достойных, способных быть единоначальниками офицеров и генералов, унеся в могилы огромное количество солдат, погибших от бюрократической тупости генералов и офицеров мирного времени.

Я написал, что делократ и единоначальник — это одно и то же. Однако, по моему мнению, и содержание понятия «единоначальник» также редко понимается, как правило, вам скажут, что единоначалие — это когда «я — начальник, ты — дурак, ты — начальник, я — дурак». Принятое в словарях определение: единоначальник — тот, кто единолично осуществляет управление. Но ведь и это только форма, а не содержание, это то, что мы видим в начальниках. И ничего не мешает в должности единоначальника сидеть тупице, упорно исполняющему указания начальства, ничего не мешает в этой должности находиться самому махровому бюрократу. Форму соблюсти несложно.

А вот содержание делократии, содержание единоначалия — это ОБЯЗАННОСТЬ принимать СОБСТВЕННЫЕ РЕШЕНИЯ.

Но вот тут тонкость. Ведь и решение претворить решение начальника в собственный приказ тоже является собственным решением. Кроме того, неужели единоначальник должен выдумывать и выдумывать только собственные решения? Нет, решение единоначальника может быть любым, в том числе и чужим, и начальника — каким угодно, лишь бы оно шло на пользу дела, в случае армии — приводило к победе.

Поэтому помимо обязанности принимать только собственные решения единоначальник должен получить ПРАВО не исполнять ничьи иные указания. Вот это право единоначальник получает от вышестоящего начальства — от вышестоящего командования.

Это вручаемое подчиненным право должно быть осмысленным действием при создании системы управления. Это очень трудно, если учесть, что начальнику очень непросто отказаться вмешиваться в дела своих подчиненных, а подчиненным очень непросто возлагать на себя ответственность за результат дела — за результат боя.

И снова прервусь на очень важный момент.

О военном мастерстве, творчестве и искусстве

Рассмотрение основных источников военной силы немцев начнем с принципиальных вопросов.

Есть понятие «мастерство», достичь мастерства достаточно сложно, тем не менее приемы мастерства могут быть описаны, порою даже в виде математических формул, следовательно, эти приемы можно изучить, понять их смысл, научиться их применять и стать мастером своего дела. Иногда это процесс длительный, тем не менее опыт и логика показывают, что при достаточном трудолюбии и уме мастерство достижимо каждым.

И есть понятие «творчество» — это когда мастер применяет прием, который не был никем описан ранее или хотя бы ему самому не был известен. Обычно, когда стоишь перед проблемой, которую нужно разрешить, сначала память быстро перебирает все известные приемы разрешения этой проблемы, но нужного приема может и не быть, или ты остаешься недоволен либо затратами на известные приемы, либо получаемым результатом. Серенький исполнитель или человек, еще не достигший мастерства, обычно либо тупо делает так, как они заучили, либо идут к начальнику и спрашивают, что им делать. А мастер включает в помощь памяти собственную фантазию и начинает примерять к проблеме свои фантазийные приемы и (как уж повезет) находит такой прием разрешения проблемы, который решает проблему гораздо эффективнее стандартных приемов. Он начинает творить.

Я пишу «мастер», поскольку логика подсказывает, что неспециалист может творчески изобрести велосипед, и хотя самого творчества как такового у него не отнимешь, но это творчество никому не будет нужно. Логика подсказывает это, а практика — иное. В жизни мастера настолько зашорены тем, что они заучили, что не могут взглянуть на проблему издалека — с другой стороны. К примеру, В. Ацю-ковский, проанализировав биографии тех, кто сделал выдающиеся открытия в науке, показал, что подавляющая масса первооткрывателей в точных науках это дилетанты — от аптекарей до адвокатов. А не ученые — не те, кого учили делать эти открытия. Так, собственно, и в военном деле, в котором масса примеров того, как молодые полководцы побеждали убеленных сединами генералов.

И, наконец, есть виды творчества, в которых творец действует на уровне подсознания — он даже не фантазирует над вариантами действий, а ему что-то подсказывает, что вот тут нужен именно такой мазок именно такого цвета или вот здесь нужен именно такой аккорд. Возьмите бой двух боксеров, их подбирают примерно равными по весу, примерно одинаково обучают и тренируют, и вся победа в схватке висит на том, что один «зевнет», а другой на подсознании поймет, что нужно сделать, и решится это сделать.

Да, военное дело действительно сложно. Благо ветераны очень говорливы, и теоретиков полно, и историки охотно занимаются военным делом с момента, как человечество научилось излагать свои мысли на глине (почему мы хорошо знакомы с войнами Древнего Египта, хотя и не представляем, как египтяне построили пирамиды). Кроме того, уже пару веков в России (да и в ряде других стран) существуют тысячи профессиональных учителей военного дела, которые, правда, сами воевать не умеют (что проверено в войнах), но зато учат, как воевать. Короче, воюй — не хочу! Однако «воевать сложно». И мы понимаем, что это тоже так. Почему?

Потому, что военное дело требует творчества в объемах, которые и не снились иным видам человеческой деятельности. Причем быть гением главнокомандующему — это очень мало, в идеале творцом должен быть каждый военнослужащий. Ведь генерал, офицер или солдат имеют дело не с мертвым материалом, поведение которого известно или в худшем случае предсказуемо. Они имеют дело с противником, который, по идее, тоже творец в деле уничтожения тебя. Не сумеешь ты убить, убьют тебя, и никаким «следованием военной науки» или «строгим исполнением устава и приказа» не воскресишься.

Военное дело требует массового творчества.

Бюрократизм, формализм начисто исключают творчество в самой системе управления, начисто исключают творчество командиров. И только делократия, только ЕДИНОНАЧАЛИЕ и предоставляет простор для творчества и заставляет творить.

И единственной известной мне армией, которая осмысленно вводила делократические принципы и готовила свой командный состав на основе этих принципов к БЕЗУСЛОВНОМУ ЕДИНОНАЧАЛИЮ, была, к сожалению, не Красная Армия, а противостоящая ей немецкая армия. А Красная Армия усилиями перешедших из царской армии академических «военных специалистов» тупо внедряла бюрократические принципы управления, взятые из царской армии. И это тоже было источником силы немцев и слабости Красной Армии в начальный период войны.

Вот я процитировал в объяснении Манштейна о том, что такое молниеносная война, следующую мысль: «Самостоятельность, не предоставлявшаяся в такой степени командирам никакой другой армии — вплоть до младших командиров и отдельных солдат пехоты, — вот в нем состоял секрет успеха». Что Манштейн этим сказал?

Он сказал, что немцы осмысленно предоставляли всем, кому это возможно, простор для творчества в деле уничтожения противника.

(Оговорюсь, то, что я написал выше об управлении и о делократии, — это теория. У немцев такой теории не было, ее вообще в те времена не было. И немцы совершенствовали организацию своей армии эмпирически, то есть изучали, что приводило к победам, и вводили эти обстоятельства в уставы).

Немцы избегали наличия какого-либо догматизма, в том числе «научного», в головах тех, кому они вверяли солдат, — командиры немецкой армии обязаны были действовать самостоятельно, исходя исключительно из поставленной им задачи и поведения противника — они обязаны были творить.

А теперь о том, что означало единоначалие в немецком понимании этого статуса начальников. Для этого рассмотрим статьи из Устава Вермахта «Вождение войск» (перевод, к сожалению, не бог весть каков). Из этого директивного документа хорошо видно, как немцы законодательными мерами устанавливали права единоначальника и одновременно не давали этими правами злоупотреблять.

Работа командира: решение, приказ

Несколько поменяю порядок ознакомления со статьями этого Устава и начну с пунктов, говорящих о содержании работы командира. Работа любого человека заключается в оценке обстановки, принятии решения и собственно действии. Понятно, что и наиболее ответственной частью работы (рискованной по тяжести ошибок) является принятие решения. В общем, подобное содержится в уставах всех армий, но немцы излагают содержание работы командира так.

«Статья 59. Каждому решению предшествует оценка обстановки. Последняя требует быстроты умственной работы, простых и последовательных заключений и умения отделять важное от второстепенного».

Собственную оценку обстановки нужно сообщить подчиненным, чтобы они понимали, из чего исходит твое, их начальника, решение. Обращаю внимание на обязательное требование простоты заключений, их последовательности и запрет на второстепенные детали. Если говорить о сути этого пункта, то немецкому командиру запрещалось умничать! Говори только по делу!

«Статья 60. Основой решения является имеющееся задание, из которого и следует исходить: надо выяснить, что задание предписывает и как оно может быть выполнено».

Как и в других армиях, немцы ставили подчиненным задачу — как выглядит та победа, которую подчиненный обязан был одержать, чтобы воплотился общий замысел командира. Нельзя было просто сказать: «Взять деревню Ивановку». Подчиненный должен был понять свою роль и роль своей победы в общей победе, к примеру, должен был понять, что Ивановка стоит на дороге, по которой противник может перебросить резервы.

Теперь ему самому нужно было найти решение, как выиграть порученный командиром бой, и самому принять это решение. На чем должно было основываться решение? На уставах, приказах, находках военной науки?

«Статья 63. Определенное решение должно являться логическим выводом из всех соображений».

Ничего не конкретизируется — все, что знаешь, все используй для своего решения — любое свое соображение! Кстати, указав на это, устав тут же предупреждает, что нельзя обольщаться мыслью, что ты все учел: «Решения сторон не всегда будут отвечать действительному состоянию противника. В таком случае большие шансы на успех получит та сторона, которая быстрее и искуснее использует дальнейшее выяснение обстановки, не отрываясь от однажды принятого решения, если это не вызывается необходимостью».

Согласно принятому решению войска будут приведены в действие и вступят в бой, отказываться от решения — это терять темп, тем не менее даже подобное командирам не навязывается — если обстановка не та, что ожидалось, не неси напрасных потерь — меняй решение! То есть, если с запада взять Ивановку чревато чрезмерными потерями — поменяй решение: возьми ее, к примеру, с севера, с юга.

Далее статья 63 подробно объясняет требования к собственно действию командира — к его приказу.

«Приказ приводит решение в действие.

Ясный порядок подчинения является существенной предпосылкой для бесперебойной совместной работы всех начальников, согласование может дать отказ».

Только нисходящая линия прямых непосредственных единоначальников, и никаких согласований своих решений ни с кем — ни с контролерами, ни с инспекциями — никто не имеет права вмешиваться в твое, командира, решение, в твои права принимать решения единолично! И заметьте, в Уставе объясняется, зачем это. Не потому, что кто-то так влюбился в единоначальников, а потому, что вся система управления начнет отказывать! В обюрокраченных системах управления этого вообще никто не понимает.

Расспросите любого еще работающего руководителя в России о том, сколько вокруг него контролеров и инспекторов и как они «помогают» ему решить свои задачи, и вы ничего не услышите в ответ, кроме потоков сплошного мата. То, что сегодня считается системой государственного управления, ничего, кроме мата, не заслуживает, и уж, конечно, никак не напоминает немецкие армейские принципы управления.

Далее статья 63 Устава требует:

«Приказ должен содержать все то, что необходимо знать подчиненному, чтобы он имел возможность самостоятельно выполнять полученное задание. В соответствии с этим приказ должен быть кратким и ясным, определенным и исчерпывающим, приспособленным к пониманию получателя и иногда к его характеру. Отдающий приказ должен представлять себя в положении получателя приказа».

Обратите внимание на эту тонкость — нужно учитывать даже характер подчиненного — холерику желательно одно содержание, флегматику — другое. И прежде чем писать приказ, нужно мысленно поставить себя на место подчиненного. Зачем? А затем, чтобы самому понимать, исполним приказ или нет.

«Язык приказов должен быть прост и понятен. Исключающая всякое сомнение ясность важнее формы. Четкость не должна страдать из-за краткости.

Ничего не говорящие выражения и обороты не годятся, так как влекут к полумерам, высокопарные же выражения притупляют подчиненных».

Вот детское воспоминание Артема Сергеева о том, чему Сталин учил его и своего сына Василия: «Вы будете военными. Л какой предмет для военного самый главный?» Мы наперебой отвечали: математика, физика, физкультура. Он нам: «Нет. Русский язык и литература. Ты должен сказать так, чтобы тебя поняли. Надо сказать коротко, часто в чрезвычайных условиях боя. И сам ты должен понять сказанное тебе. Военному выражаться надо ясно и на письме, и на бумаге. Во время войны будет много ситуаций, с которыми в жизни ты не сталкивался. Тебе надо принять решение. А если ты много читал, у тебя в памяти уже будут ответ и подсказка, как себя вести и что делать. Литература тебе подскажет».

А теперь обратите внимание на то, как немецкая военная мысль относилась к «святости» приказа.

«Приказы должны обязывать на будущее лишь постольку, поскольку обстановка позволяет его (будущее) предвидеть. И все же часто потребуется отдача приказов вслепую.

Приказы в особенности должны воздерживаться от вхождения в детали, когда не исключается изменение обстановки прежде, чем будет приступлено к его выполнению. Это особенно необходимо иметь в виду в распоряжениях оперативного масштаба, тем более, когда приказ отдается на целый ряд дней вперед. В этом случае на первый план должен выступить основной замысел; особенно следует подчеркивать преследуемую цель. Надо дать основные указания для ведения предстоящих военных действий и отказаться от определения способов исполнения. Таким образом, приказ перерастает в директиву».

Отказаться от указания способов исполнения приказа. Бедные бюрократы! Ведь при бюрократизме подчиненный требует, чтобы приказ был как можно более подробным, чтобы способы его исполнения были как можно более детализированы, поскольку каждая подробность — это прямое указание начальника, что должен делать подчиненный, и подчиненный охотно и тупо будет это делать. А при де-лократизме, при единоначалии, как видите, все наоборот — «воздерживаться от вхождения в детали», «отказаться от определения способов исполнения».

И снова о том, что все подчиненные должны ясно понимать, чего начальник хочет, понимать, чтобы ясно представлять собственную роль в общей победе: «В целях сохранения в тайне замысла действий следует тщательно взвесить, в какой мере и кого можно о нем осведомить. Чтобы обеспечить взаимодействие для достижения общей цели, в бою не следует бояться широко раскрывать свой замысел даже при действиях крупного масштаба. При вступлении в бой ни у какой инстанции не должно быть сомнения в том, к чему стремится начальник. Поскольку допускают обстоятельства, начальнику лучше всего уяснить подчиненным свой замысел в устном обмене мнениями». И тут же следует запрет на попытку принимать решение голосованием: «Однако начальник не должен ставить себя в зависимость от подчиненных: принятие решения и приказ — дело его одного».

Советы можешь слушать чьи угодно, но любое решение — только твое, и ответственность за него ни на кого переложить не сможешь.

Насколько сильно в вопросе управления немецкая армия отличалась от Красной Армии образца 1941—1942 годов, хорошо видно из такого, в свое время вычеркнутого цензурой отрывка из воспоминаний К.К. Рокоссовского.

«Сложность заключалась еще и в том, что мне была непонятна основная цель действий войск Западного фронта. Генералиссимус Суворов придерживался хорошего правила, согласно которому «каждый солдат должен знать свой маневр». И мне, командующему армией, хотелось тоже знать общую задачу фронта и место армии в этой операции. Такое желание — аксиома в военном деле. Не мог же я удовлетвориться преподнесенной мне комфронтом формулировкой задачи — «изматывать противника», осознавая и видя, что мы изматываем прежде всего себя. Это обстоятельство тревожило не только меня одного». И далее, описывая бои несколько месяцев спустя, снова об этом же: «Плохо было еще и то, что командование фронта почему-то не всегда считало обязанностью посвящать командующего армией в свои замыслы, то есть не ставило в известность о том, какая роль отводится армии в данной операции во фронтовом масштабе. В данном случае это было так».

Ну, и для полноты картины я дам и статью 78 немецкого устава.

«Статья 78. Письменные приказы, направляющие действия различных частей к одной общей цели, рекомендуется расчленять по пунктам.

Впереди надо ставить важнейшее; все, что по смыслу должно быть вместе, следует укладывать в один пункт.

Для оперативных приказов рекомендуется приблизительно следующая последовательность:

• сведения о противнике и о соседях, поскольку они имеют значение для получателей приказа;

• замысел начальника, поскольку осведомление о нем требуется при преследовании ближайшей цели;

• задания для отдельных соединений, образованных делением войск;

• распоряжения легким колоннам, продовольственному обозу, вещевому обозу, отделениям боевого питания и прочим тыловым службам, поскольку войска должны быть о них осведомлены;

• местопребывание (командный пункт) отдающего приказ и связь к нему или от него.

Что из приведенного выше следует включить в оперативный приказ, зависит от данных конкретных условий.

Сведения о противнике должны выявлять, как понимает отдающий приказ положение противника.

Предположения и ожидания следует оговаривать. Обоснование мероприятий, указываемых приказом, включается лишь как исключение. Подробные наставления и поучения на различные возможные случаи — дело не приказа, а обучения».

В целом это практически то же, что и в приказах любых армий мира, но вот такой штрих: «Боевые приказы должны быть свободны от всякого шаблона. Смотря по обстоятельствам, может быть уместным указание деления войск; однако общевойсковой начальник со вступлением в бой обязан отдавать приказы по возможности каждому непосредственно подчиненному ему по боевому расписанию начальнику.

Обстоятельства решают, должен ли быть отдан боевой приказ письменно или устно, выльется ли он в форму отдельных приказов или общего приказа. Форма распоряжений должна гарантировать необходимое взаимодействие всех частей».

Наши мемуаристы, военные историки и писатели, особенно во времена СССР, горазды были утверждать, что немцы воевали по шаблону, а у реальных немцев видите, какое было отношение к шаблонам не только в бою, но даже при написании боевых документов? Даже приказ можно было отдать в любой форме и любым способом. Да, немцы, безусловно, не отказывались от наработанных приемов боя и операций, если эти приемы приносили успех, и в документах у них был порядок — а зачем от этого отказываться? Только одна у них особенность, как видите: они не могли оправдать свое поражение в бою тем, что исполняли приказ (или тем, что он был «неправильно написан»), или тем, что они воевали «по уставу».

Полная свобода творчества

Теперь общие положения, но все о том же — об исключительном праве и обязанности решения принимать только самому.

«Статья 37. Из задания и обстановки вытекает решение. Если задание, как основа для действий, оказывается уже недостаточным, или если ход событий уже его обогнал, то решение должно учитывать эти обстоятельства. Кто изменяет или не выполняет порученное ему задание, тот обязан донести об этом, взяв ответственность за последствия единственно на себя. Постоянно следует ориентировать свои действия в рамках целого».

Остановимся на этой мысли. Исполнить задачу, поставленную начальником, для немецкого офицера-едино-начальника было мало! Немецкому офицеру разрешалось и вменялось в обязанность думать за своего начальника и решать ту же задачу, что и начальник («Постоянно следует ориентировать свои действия в рамках целого»), причем решать ее не тем способом, который начальник задумал, то есть немецкому офицеру разрешалось нарушать приказ в части данной в приказе задачи. Как видите, немецкому офицеру запрещалось тупить даже в творческом процессе решения той задачи, которую ему дали для творческого решения! Естественно, что риск неудачи от поправления начальника он обязан был взять на себя. Естественно, и слава от победы была его.

Но, повторю, чтобы действовать таким образом, подчиненный в немецкой армии обязан был ясно представлять себе замысел своего командира. Это общее требование далее в статье 37 подчеркивается: «Решение должно направлять все силы к ясной цели». Ясно указать свою цель подчиненным — это обязанность командира.

Однако немцы понимают, что в приступе трусости или нерешительности подчиненный может метаться, меняя свои решения, а потом объяснять эти метания благими побуждениями исправления задачи начальника. Посему статья 37 продолжает: «Основой его (решения) является сильная воля начальника. На сильнейшего волей часто выпадает успех. От однажды принятого решения не следует отступать без всяких (веских) оснований».

Одновременно устав понимает, что и тупость, с которой решение может проводиться в жизнь невзирая на потери, тоже вредна, и предыдущая мысль смягчается: «Но в переменчивых условиях войны упорное отстаивание решения может явиться ошибочным. Своевременное выяснение обстоятельств и момента, требующих принятия нового решения, составляет существо искусства вождения. Старший начальник должен предоставлять подчиненным ему начальникам свободу действий, поскольку (если) последняя не угрожает осуществлению его намерений».

И тут же статья 37 заботится и о том, чтобы начальник не переложил свою ответственность на подчиненного, типа: «Я ему задачу дал, а он ее не выполнил». Устав требует: «Но, во всяком случае, он (старший начальник) не должен передоверять им (подчиненным) то решение, за которое он лично является ответственным». То есть подчиненный имеет право изменить поставленную ему начальником задачу самостоятельно, но начальник не имеет права поручать подчиненному самому ставить себе ту задачу, которую ему обязан поставить он, начальник, в свою очередь, на основе собственного решения.

И этим Уставом, и воспитанием немецкие офицеры и генералы загонялись в угол собственных действий только на основе собственных решений. Их заставляли творить! Любой бюрократизм, любой формализм, любой догматизм пресекались в документах и практике немецкого командования, пресекались неумолимой ответственностью за результат деятельности офицера и генерала, и эту ответственность невозможно было переложить ни на начальника, ни на документ, ни на доктрину.

В советском «Тактическом справочнике по германской армии» 1940 года дано Введение к немецкому уставу «Вождение войск» 1933 года (выделено мною. — Ю.М.):

«Германский устав не дает практических указаний по управлению боем, считая достаточным поставить лишь общие требования принципиального характера. Учение о ведении военных действий не может быть исчерпывающим образом сформулировано в уставах; последние дают основные принципы, которые должны применяться в соответствии с обстоятельствами».

Выводы советских авторов «Тактического справочника по германской армии»: «Устав говорит, что основа успеха — смелое дерзание. Однако тот же устав рекомендует сначала все взвесить и лишь потом идти на риск».

И немцы готовили своих генералов и офицеров именно так — воспитывая в них самостоятельность и не давая им практических указаний по управлению боем — не менее века! Века! Помянутый русский генерал М. Драгомиров был наблюдателем при прусской армии еще во время войн Пруссии с Австрией в 1866 году. Он писал, что прусский генерал не может допустить вмешательства в свое управление войсками и если такое вмешательство последует от вышестоящего начальника, то он уйдет в отставку немедленно — он не будет нести ответственность за дурость своего командира и не допустит посягательства на свое положение творца.

К необходимости этих ста лет для создания армии я еще вернусь, и мы рассмотрим этот срок со стороны, никем не рассматриваемой. А сейчас посмотрим на русскую (Советскую) армию.

Принципы управлений русской армии

Рассмотрим нашу армию с позиций принципов управления ею.

Рабоче-Крестьянская Красная Армия была кровь от крови, плоть от плоти царской императорской армии, к тому времени уже век не имевшей побед ни над каким мало-мальски серьезным противником. Создать чисто революционную армию и по принципам управления, и по кадрам не получилось.

Помянутый наркомвоенмор Троцкий пошел по легкому, а не исключено, и по единственно возможному пути — где силой, а где посулами быстрой карьеры привлек в РККА массу царских генералов и офицеров. В период Гражданской войны в рядах Красной Армии воевало 48,5 тысячи царских офицеров и генералов, в 1919 году они составили 53% всего командного состава РККА. В Красной Армии оказалось более шестисот офицеров и генералов Генерального штаба (всего генералов около 200), из двадцати командующих красными фронтами семнадцать были кадровыми офицерами царского времени, все начальники штабов фронтов — бывшие офицеры, из ста лиц, командовавших красными армиями, восемьдесят два — бывшие императорские офицеры. Да и в Великой Отечественной войне 17 генералов (из 41), командовавших фронтами, — это все еще бывшие царские офицеры, которые уже в Первую мировую войну были в чинах от корнета до полковника.

Генералы и офицеры, служившие в РККА, не могли не внести в нее дух императорской армии, в данном случае нас интересует не дух паразитизма, а именно военная составляющая этого духа — систему управления войсками, к которой они привыкли, принципы военной службы, которым их обучали и которыми они руководствовались.

К сожалению, в Красной и Советской армиях не нашлось человека, который бы написал на эту тему «изнутри», возможно, по карьерным соображениям, возможно, наши генералы и офицеры и сегодня искренне считают эти принципы тем, что и надо армии.

А в царской армии, возможно, из-за ее поражений, такие генералы еще были. И я опишу принципы управления императорской армии, которым обучали ее офицеров, изложенные в статье генерал-лейтенанта русской армии Е.И. Мартынова. Он окончил в 1889 году Академию Генштаба, в Русско-японскую войну командовал полком и, судя по статье, знает, о чем пишет. Кстати, о службе в РКЮЧ его биография сообщает:

«С 1918 г. в РККА, направлен в распоряжение начальника штаба Юго-Западного фронта. Гл. начальник Управления снабжений РККА (7 ноября 1918 г.), в распоряжении начальника Академии Генштаба с декабря 1918 г. Преподаватель, cm. руководитель стратегии этой академии, одновременно сотрудник-составитель Военно-исторического отдела Оргуправления Всеросглавштаба. С 1924 г. — для особых поручений в Военно-историческом отделе штаба РККА, с февраля 1925 г. — в Управлении по исследованию и использованию опыта войн штаба РККА. С 1 июля 1928 г. в отставке. После увольнения занимался переводами военной литературы. Арестован 23 сентября 1937 г. органами НКВД. Решением тройки при УНКВД СССР по Московской обл. от 29 ноября 1937 г. по обвинению в контрреволюционной агитации М. назначена высшая мера наказания — расстрел. Приговор приведен в исполнение 11 декабря 1937г. Реабилитирован 26 ноября 1956 г. М. создал труды по военной истории, стратегии и тактике, первым осветил участие русской армии в февральской революции 1917 г.».

Не скажешь, что Мартынов вписался в РККА и клевещет на императорскую академию из верноподданных чувств перед новой властью, и это тоже причина, по которой я даю его мнение.

«В России нет высшего учебного заведения, которое было бы поставлено в такие исключительно благоприятные условия в смысле предварительной подготовки слушателей, обстановки преподавания и материальных средств, как Академия Генерального штаба.

Огромные служебные преимущества, которыми пользуются офицеры этой корпорации не только в армии, но ив других сферах государственной службы, вызывают большой наплыв желающих поступить в академию.

...Итак, Академия Генерального штаба получает в свое распоряжение хорошо подготовленный состав слушателей, проникнутых самым искренним желанием работать, совершенно спокойную обстановку для научных занятий и богатые материальные средства.

Как же пользуется она этими исключительными условиями?

Прежде всего, каждого поражает бессистемность академического препода....Попадет туда «трудолюбивый» профессор, и на практике никто не препятствует ему искусственно раздувать свой курс, включая в него всевозможные свои «произведения» и обременяя память учащихся совершенно нелепыми деталями; нет в академии соответствующего специалиста, и самые важные отделы совсем не изучаются. Например, курс истории военного искусства в эпоху первой революции переполнен подробностями вроде следующих: «Рыже-бурая и светло-чалая лошади не принимались... в немецкую кавалерию», — «Рост лошадей указывался для шеволежерного полка от 14 фауст (0,344 фт.) 3 д. до 15 фауст, для гусарских полков от 14 фауст 2 д. до 14 фауст 3 дюймов», «В среднем на день отпускался верховой кавалерийской лошади 7,091, а военно-упряжной лошади 3,841 килограмма овса».

...Слушателей академии спрашивали о том, сколько золотников соли на человека возится в различных повозках германского обоза, каким условиям должна удовлетворять ремонтная лошадь во Франции; но организация японской армии оставалась для нас тайной до такой степени, что перед моим отправлением на войну главный специалист по этому предмету категорически заявил мне, что Япония не может выставить в Маньчжурии более 150 тысяч человек. Занимаясь пустословием о воображаемой тактике Чингисхана и фантастической стратегии Святослава, академические профессоры в продолжение целой четверти века не успели даже критически исследовать нашу последнюю турецкую войну, ошибки коей мы с точностью повторили теперь на полях Маньчжурии. Следуя раболепно и подобострастно, но без всякого смысла и рассуждения в хвосте Драгомирова, представители нашей официальной военной науки прозевали те новые приемы военного искусства, которые под влиянием усовершенствований техники зародились на Западе. По справедливому замечанию известного французского писателя генерала.........: «Русская армия не захотела воспользоваться ни одним уроком последних войн». Вообще Академия Генерального штаба, вместо того чтобы служить проводником новых идей в войска, все время упорно отворачивалась от жизни, пока сама жизнь не отвернулась от нее».

Не могу определенно сказать, как с этим делом обстояло у французов, англичан или американцев, победивших немцев в Первую мировую войну, но, думаю, что тоже не бог весть как. В противном случае, полагаю, британский фельдмаршал Монтгомери, сам уже на тот момент немолодой (52 года), не написал бы в своих мемуарах о британской армии образца 1939 года следующих строк:

«Все высшие командные посты занимали «хорошие боевые генералы» прошедшей войны. Они слишком долго оставались на своих местах, лишь делая вид, что кто-то может претендовать на их кресла, а на самом деле никого не подпускали и близко.

...В итоге наша армия в 1939 году вступила во Вторую мировую войну великолепно организованной и оснащенной для боев 1914 года и имея во главе не отвечающих требованиям современности офицеров».

Но верну слово Мартынову:

«Однако бессистемность академической программы и отсталость отдельных курсов являются несравненно меньшим злом, чем те методы преподавания, которые господствуют в академии.

От начальника в бою главным образом требуется: здравый смысл, инициатива и твердый характер.

Все академическое преподавание, весь режим академии поставлены так, что эти редкие дары природы систематически ослабляются.

Здравый смысл затемняется схоластическим способом изложения науки. Военное искусство — дело живое и практическое, а потому теория его, вместо того, чтобы витать в облаках метафизики, должна находиться в постоянном и непрерывном общении с жизнью, должна быть краткой и понятной. В изложении талантливого, действительно знающего дело специалиста самые сложные вопросы являются простыми и понятными. Наоборот, жалкая бездарность, соединенная с отсутствием настоящих живых знаний, обыкновенно старается свои убогие мысли облекать в труднодоступные пониманию формы, наивно полагая, что в этом-то и заключается ученость.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.