О спиритизме

О спиритизме

Мы знаем, что многие постоянные явления Вселенной не являются случайностью. Не случайность, что небесные тела, вращаясь по своим орбитам, не сталкиваются друг с другом. Не случайность, что семя обладает приспособлением, перемещающим его на подходящую почву. Не случайность, что существо приспособлено к среде, в которой оно обитает. Покажи мне кита, одетого в толстое пальто из жира, и мне не нужно уже другого доказательства существования высшего замысла. Но в согласии с логикой, как кажется мне, все должно быть либо замыслом, либо случайностью. Я не вижу, как можно было бы провести прямо через всю Вселенную раздел и сказать, что все по правую сторону является случайностью, а все по левую предопределено. Нам пришлось бы тогда утверждать, будто вещи, принадлежащие к одному и тому же классу, в действительности разделены непроходимой пропастью и что менее важные регулируются, тогда как более высокие нет. Поясню: мы будем вынуждены допустить, что число сочленений на задней ноге у блохи подразумевает прямое вмешательство Творца, тогда как несчастный случай, в результате которого в театре погибла тысяча людей, зависел от падения на пол восковой спички и был непредвиденным изъяном в цепи жизненных событий. Так вот, мне представляется, что подобное немыслимо.

Очень поверхностный довод сказать, что если человек фаталист, то он поэтому перестанет бороться и будет покорно дожидаться того, что ему пошлет судьба. Утверждающий это забывает, что среди прочих предопределенных вещей есть и та, что мы, люди северных рас, будем бороться и не будем сидеть сложа руки. Но после борьбы, когда человек сделал все, что знал и мог, и когда, несмотря на это, ожидаемый результат не наступает, пусть он выждет лет десять прежде, чем утверждать, что это невезение. Тогда, скорее всего, полученный итог окажется основной линией его судьбы, которая действует ради определенной цели. Иной человек теряет богатство, но зато приобретает серьезность. Другой теряет зрение, но это ведет его к духовности. Мы думаем, что смело идем своим путем, тогда как на самом деле нас все время держит за руки великая длань Всевышнего.

Еще шестьдесят лет назад столь проницательный мыслитель, как лорд Бругэм, заметил, что в ясном небе скептицизма он усматривает лишь одно плывущее по нему облако, и это – современный спиритуализм. Данное сравнение странным образом перевернуто: было бы гораздо вернее сказать, что в затянувших небосвод облаках скептицизма усматривается лишь один просвет, и это именно современный спиритуализм, но в конечном итоге его слова лишь показывают, что он понимал грядущую важность этого движения. Рескин, ум ничуть не менее выдающийся, заметил однажды, что его уверенность в бессмертии целиком основывается на фактах, установленных спиритизмом. Можно назвать десятки, сотни знаменитых имен, поддержка которых безусловно облагораживает любое дело на Земле и носители которых подписались бы под этим же утверждением. Эти люди как бы высочайшие горные пики, на которые в первую очередь падает свет занимающейся зари, но в конечном счете рассвет разгорится до такой степени, что самое незначительное возвышение на земной поверхности окажется охвачено им. Давайте же повернемся к этому свету лицом и присмотримся к названному движению, которое вполне определенно предназначено в такой степени революционизировать человеческую мысль и деятельность, как то до сего времени во всю христианскую эпоху не удалось сделать никому другому.

* * *

Это движение, которое призвано придать жизнеспособность нынешним мертвым и холодным религиям, называется «новейшим спиритизмом». «Новейший» (или «современный») – слово, указывающее на то, что само по себе явление в той или иной форме существовало и раньше и, стало быть, старо, как мир. Во все времена, как бы оно ни было затемнено выражающими его формами, оно было той самой сердцевиной, тем духовным пламенем, которое пылало в глубине всех религиозных идей, и оно же пронизывает собой всю «Библию» из конца в конец. Но слово «спиритизм» было так опошлено профанами и шарлатанами, что почти хочется заменить его каким-либо другим термином (например, «духовная религия») и тем очистить сам предмет от старых предрассудков наподобие того, как месмеризм после многих лет гонений получил быстрое признание, когда сменил название, став именоваться гипнотизмом. С другой стороны, нельзя забывать, что многие отважные первопроходцы сражались под этим знаменем и, не страшась поставить под удар свою профессиональную карьеру, свои достижения и даже свою репутацию как людей здравомыслящих, публично защищали то, что они знали как истину.

Их отважная, бескорыстная преданность делу Спиритизма не могла не дать своих плодов и много сделала для очистки имени, за которое они боролись и страдали. Именно они вынянчали Учение, которое обещает стать не новой религией – уж слишком оно велико, чтобы вписаться в подобные рамки, – но фундаментальной частью всего общечеловеческого достояния знаний и мудрости. Однако усовершенствованный Спиритизм будет, по всей вероятности, так же мало похож на Спиритизм 1850 года, как современный локомотив – на котелок с кипящей в нем водой, что, однако, не помешало последнему ознаменовать собой эру паровых машин. В конечном счете Спиритизм скорее станет доказательством и основанием всех религий, чем религией самой по себе. У нас и так уже слишком много религий и слишком мало доказательств.

* * *

Легко высмеивать летающие столы и дрожащие стены, однако это были самые доступные и естественные объекты, способные отобразить на материальном уровне действие силы, недоступной человеческому восприятию. Рассудок, остававшийся глухим к возвышенным рассуждениям, проснулся и обнаружил новые направления для исследований, столкнувшись с простейшими, но при этом совершенно необъяснимыми фактами. Можно назвать эти явления детской чепухой, однако они выполнили свое предназначение: потрясти до самых основ мировоззрение тех ученых-материалистов, кто войдет с ними в непосредственный контакт. Их надо рассматривать не сами по себе, а как простейшие средства, способные направить мышление по новому пути. Эти пути вели прямиком к осознанию жизни духа после смерти тела.

* * *

Мы можем спросить, почему столь серьезные результаты возникают из столь незначительных источников? Именно этим вопросом задавались высокомерные философы Греции и Рима, когда красноречивый проповедник Павел вместе с рыбаком Петром и их полуграмотными учениками отвергли все их многомудрые теории и с помощью женщин, рабов и иудеев-раскольников низвергли их старые языческие верования. Ответом на это может быть лишь то, что у Провидения есть собственные пути достижения нужных целей и что Оно редко сообразуется с нашими представлениями о подобающем и пристойном.

* * *

Читатель вправе воскликнуть: «Разве мы вернулись в эру чудес?» Никаких чудес не бывает. Все, что мы увидели и о чем сообщают источники прошлого, есть не что иное, как проявление действия законов, еще не открытых нами. Мы уже начали понимать, чего можно ожидать при подобных явлениях, а чего нет, и ограничения эти столь же жестки, как если бы речь шла о явлениях из области физики. Следует соблюдать здравомыслие и не примыкать ни к тем, кто не верит ни во что, ни к тем, кто готов поверить слишком многому. Постепенно туман рассеется, и мы увидим очертания берегов, скрытых до поры от нашего взора. Когда иголка впервые подпрыгнула, притянутая магнитом, это не было нарушением закона тяготения. Это было лишь локальное проявление более сильного взаимодействия. Так же можно расценивать и случаи действия психической силы на материальном уровне. Если бы Хоум усомнился в своих возможностях или если бы кто-то нарушил спокойную обстановку его окружения, то он бы упал на землю. Когда Св. Петр утратил веру, вода тут же накрыла его. В течение многих веков одна и та же причина приводила к одному и тому же следствию. Духовная сила не покидала нас на протяжении веков, и то, что было дано древней Иудее, не отнято и у современной Англии.

* * *

Надеюсь, с моей стороны не будет самонадеянностью утверждать, что эволюция моей исследовательской мысли не была слишком уж скороспешной и что на ней не лежит печать легковерия, так как это два воистину глобальных обвинения, выдвигаемых против нас оппонентами. Она, напротив того, оказалась слишком неспешной, ибо я был преступно медлителен, помещая на весы справедливости любую мелочь, которая могла бы оказать на меня влияние. Не разразись мировая война, я, скорее всего, так и провел бы жизнь лишь на подступах к истинным психическим исследованиям, высказывая время от времени свое симпатизирующее, но более или менее дилетантское отношение ко всему предмету – как если бы речь здесь шла о чем-то безличном и далеком вроде существования Атлантиды или о какой-то абстрактной полемике. Но пришла Война и принесла в души наши серьезность, заставила нас пристальнее присмотреться к себе самим, к нашим верованиям, произвести переоценку их значимости. Когда мир бился в агонии, когда всякий день мы слышали о том, что смерть уносит цвет нашей нации, заставая молодежь нашу на заре многообещающей юности, когда мы видели кругом себя жен и матерей, живущих с пониманием того, что их любимых супругов и чад более нет в живых, мне вдруг сразу стало ясно, что эта тема, с которою я так долго позволял себе заигрывать, была не только изучением некоей силы, находящейся по ту сторону правил науки, но что она нечто действительно невероятное, какой-то разлом в стене, разделяющей два наших мира, непосредственное, неопровержимое послание к нам из мира загробного, призыв надежды и водительство человеческой расе в годину самого глубокого ее потрясения. Внешняя материальная сторона этого предмета сразу потеряла для меня интерес, ибо когда мне стало понятно, что он несет истину, то исследовать снаружи здесь стало нечего. Бесконечно большее значение явно имела его религиозная сторона. Так, сам по себе телефонный звонок есть сущая безделица, но он ведь признак того, что с вами желают говорить, и тогда может оказаться, что с помощью телефонного аппарата вы узнаете нечто для себя жизненно важное. Похоже, все спиритические явления, и большие и малые, являются своего рода телефонными звонками, которые, невзирая на свою сугубо материальную природу, кричат роду человеческому: «Прислушайтесь! Пробудитесь! Будьте готовы! Вот подаются вам знаки. Они приведут вас к посланию, которое желает передать вам Господь». И важно само послание, а не эти знаки. По всей видимости, некое Новое Откровение готовилось быть переданным человечеству, хотя и можно сказать, что оно пока находится только на стадии Иоанна Крестителя по отношению к учению Христа, и никто не может еще сказать, сколь велика окажется полнота и ясность этого Нового Откровения.

* * *

Удовлетворимся ли мы тем, что будем созерцать эти явления, не обращая никакого внимания на то, что явления эти значат, словно группа дикарей, изумленно глядящих на радиоаппарат и нисколько не интересующихся содержанием передаваемых им сообщений, или же мы со всей решимостью возьмемся за осмысление этих тонких и едва уловимых высказываний, пришедших к нам из загробного мира, и за построение такой религиозной концепции, которая будет основана на посюстороннем человеческом разуме и потустороннем духовном вдохновении? Эти явления уже переросли пору детских игр, они покидают возраст спорных научных новшеств и принимают (или примут) очертания фундамента, на котором будет построено вполне конкретное здание религиозной мысли, в некоторых своих частях воссозданное из материала старых зданий, в других же строящееся из совершенно нового материала.

* * *

Физическим основанием всякой психической веры является то, что душа представляет собой полный дубликат тела, походящего на нее в мельчайших деталях, хотя и построенного из гораздо более плотного материала. В обычных условиях оба этих тела настолько переплетены, что присутствие более тонкого из них вовсе не замечается. Однако при смерти (а при наличии определенных условий и при жизни) эти тела разделяются и могут быть увидены раздельно. Смерть отличается от условий отделения тонкого тела при жизни лишь тем, что между двумя телами происходит полный разрыв и жизнь полностью переносится в более легкое тело, тогда как более грубое, подобно кокону, который скинула с себя находившаяся в нем личинка, распадается и исчезает. Вот только мир человеческий, с большой торжественностью погребая кокон, мало, увы, заботится о том, что сталось с пребывавшей в нем более благородной частью. По мнению многих, наука не признает этого положения, и потому утверждать его, с чьей бы то ни было стороны, является чистейшим догматизмом. Действительно, наука, которая не изучила фактов, не признает этого положения, но мнение такой науки, безусловно, не имеет никакого значения или уж во всяком случае обладает куда меньшим весом, нежели мнение тех, кто психические явления изучал.

* * *

Да и что такое наука? Наука – это лишь согласие мнений ученых между собой, и история показала, что наука весьма медлительна и неповоротлива, когда речь идет о необходимости принять истину. Наука двадцать лет не желала признавать Ньютона и его законы. Наука математически доказала, что корабль из железа не сможет плавать, и наука же заявила, что пароход никогда не пересечет Атлантику.

Спрашивается, каким весом может обладать такого рода наука? Она – те же самые теологические предрассудки, из-за которых церковники, современники Галилея, отказывались взглянуть в телескоп, к которому приглашал их великий астроном.

Настоящая наука – та, которая изучила факты, она – единственный значимый авторитет, а мнение ее представителей по данному вопросу практически единодушно. Знаменитый математик профессор Огастес де Морган как-то заметил, что спиритизм можно считать заблуждением или шарлатанством ничуть не в большей степени, нежели философию, ему противостоящую.

Если скептики и отрицатели перестанут верить в непогрешимость своих методов и обратят взор свой к Востоку – прародине всех великих идей, – то они найдут там школу философов и ученых, которые, работая по совершенно иным направлениям и принципам, чем их братья на Западе, еще тысячу лет назад опередили последних по всем основным направлениям знания.

* * *

Спиритическое движение встретило горячее сочувствие и жестокое противодействие с самого начала. Сегодняшняя наука укоренилась в материализме и, столкнувшись с совершенно новым и неожиданным предложением, отбросила все собственные же весьма достойные аксиомы. Так, Фарадей заявил, что, приступая к новому предмету, следует a priori составить мнение о том, что возможно, а что нет! Гексли сказал, что потусторонние сообщения, даже если они подлинны, «интересуют его не больше, чем болтовня церковных служек в притворе храма». Дарвин сказал: «Боже нас упаси верить во что-то подобное!» Герберт Спенсер также высказался против этой темы, хотя и признал, что у него не нашлось времени с ней познакомиться.

Профессора Роберт Гэр и Горас Грилей были среди просвещенного меньшинства, которое удостоверилось в истине, стоящей за этим движением, и потому приняло его сторону.

Облик движения не раз искажался многими прискорбными происшествиями, что может объяснить, но никак не извинить то упрямое неприятие, которое оно встретило в столь многих кругах. В действительности это неприятие главным образом основывалось на абсолютном материализме эпохи, не желавшем допускать, будто в настоящее время могут существовать такие условия, которые признаны для далекого прошлого. Когда таким людям приходится сталкиваться с фактами, подтверждающими реальность жизни после могилы, жизни, в каковую они по долгу службы провозглашают себя верующими, то они болезненно морщатся, с отвращением отдаляются и объявляют такие факты невозможными.

* * *

В целом я склоняюсь к мысли, что все эти полные сомнений и нерешительно настроенные ученые, имеющие, кстати, собственные исследования, достойные внимания, попросту ограничили круг своего чтения и свое мышление объективной стороной вопроса и не осознают, какое огромное количество доказательств имеется с его субъективной стороны, дающей нам точную картину потусторонней жизни. Эти ученые пренебрегают документами, не имеющими объективной доказуемости, и недостаточно, на мой взгляд, понимают, что общая согласованность свидетельств, равно как и сам факт идентификации свидетеля, являются объективным доводом истинности.

Некоторые к тому же усложняют дело, предсказывая существование в природе какого-то четвертого измерения, но сам термин является абсурдом, как абсурдны все термины, не находящие соответствующего впечатления в человеческом мозгу Нам и без того хватает тайн, ждущих от нас своего разрешения, чтобы беспричинно создавать еще и новые. Если твердое тело проходит сквозь твердое, то, разумеется, проще предположить, что совершается это за счет дематериализации и последующего синтеза – это, по крайней мере, процесс, который укладывается в человеческой голове, – нежели приводить объяснение, которое само нуждается в еще более сложном объяснении.

* * *

Сейчас мы располагаем большим опытом относительно феноменов такого рода и с известной степенью достоверности можем определить, что именно произошло в Гайдсвилле в 1848 г. Мы знаем теперь, что эти явления подчиняются закону и определенным условиям так же, как и все явления во Вселенной, хотя в ту пору они и представлялись публике событием изолированным и исключительным. С одной стороны, имелся полуматериальный, привязанный к земле дух низкой степени развития, которому, для того чтобы обнаружить свое присутствие, был необходим медиум. С другой стороны, наличествовал хороший медиум для производства физических феноменов – явление довольно редкое. В результате спиритические проявления возникают почти с той же неизбежностью, с какой при должном соответствии между электрической батареей и проводом проскакивает искра. В настоящее время профессором Кроуфордом в Белфасте проводятся спиритические эксперименты, в которых такого рода следствие и причина чередуются в должной последовательности, что подробно представлено им в двух его последних книгах: «Реальность спиритических явлений» и «Эксперименты в области спиритической науки». Там он, в частности, показывает, что происходит действительное уменьшение веса тела медиума в прямом соответствии с происходящими спиритическими явлениями. Весь секрет медиумизма с материальной стороны данного явления заключается, по всей видимости, в энергии, совершенно не зависящей от воли самого медиума, который пассивно отдает какую-то часть собственной телесной субстанции для использования ее потусторонними операторами. Почему одни люди обладают этой энергией, а другие нет? Мы не знаем этого – точно так же мы не знаем, почему у одних есть музыкальный слух, а у других нет. И то, и другое появляется у нас и не находится в прямой связи с нашим нравственным обликом и темпераментом. На первых порах была обнаружена медиумическая способность для совершения физических проявлений, и общественное внимание сосредоточилось на движущихся столах, на самостоятельно играющих музыкальных инструментах и прочих сугубо материальных проявлениях потустороннего влияния, сильных своей неоспоримостью. К сожалению, разного рода мошенники очень быстро научились этим явлениям подражать. Но с той поры мы узнали о существовании множества других форм медиумической способности, столь отличных одна от другой, что обладатель одной из них оказывался совершенно бессилен в проявлении остальных. Автоматическое писание, ясновидение, спиритическая фотография, прямой голос и многое-многое другое – все эти явления, когда они подлинны, являются выражением одной и той же энергии, которая течет по разным каналам. Все эти проявления входили в «свод даров», способностями к производству которых в первые времена христианства обладали его последователи. Злокозненному распространению имитации спиритических явлений, несомненно, долгое время содействовала необходимость темноты, провозглашенная ранними экспериментаторами. Но с той поры, как величайший медиум всех времен Д. Д. Хоум благодаря исключительной силе своей энергии оказался способен данным требованием пренебречь, соблюдение темноты не является более принципиальным положением. В то же время факт, что темнота скорее, чем свет, и сухость скорее, чем влажность, благоприятствуют хорошим результатам, был с избытком удостоверен, и он указывает на то, что эти явления подчиняются определенным физическим законам. Наблюдение, сделанное много позднее, согласно которому беспроводный телеграф (другая эфирная сила) в два раза успешнее действует ночью, нежели днем, может служить подтверждением выводов ранних спиритов; в то же время их утверждения об относительной безвредности для спиритических проявлений красного света имеют соответствующую аналогию в работе фотографа.

* * *

Мне думается, что культом спиритических сеансов сильно злоупотребляют. Если вы уже имели раз возможность убедиться в истинности этих явлений, то физические сеансы сделали свое дело, и тот, кто тратит время на то, что бегает от одного сеанса к другому, подвергает себя опасности стать всего лишь простым охотником за острыми ощущениями. Здесь, как и во всяком культе, есть опасность, что форма заслонит собою суть, и в погоне за физическими доказательствами человек может забыть, что настоящая цель этих сеансов, как я пытаюсь показать, состоит в том, чтобы дать нам уверенность в будущем и духовные силы в настоящем для того, чтобы достичь должного понимания преходящей природы материи и всезначимости того, что нематериально.

* * *

Все складно расписанные теории о подсознательном разлетаются в прах перед простым утверждением незримого существа, заявляющего: «Я есмь дух. Я – Инесса, твоя сестра».

Я пожимал материализовывавшиеся руки.

Я вел длинные беседы с прямым голосом.

Я ощущал специфический озонообразный запах эктоплазмы.

Я слышал пророчества, которые вскоре сбывались.

Я видел образ «умершего», запечатленный на фотографической пластине, которой не касалась ничья рука, помимо моей.

Я получал через руку моей жены исписанные блокноты, содержавшие информацию, выходившую за пределы ее сведений.

Я видел, как по воздуху летают тяжелые предметы, которых не касалась человеческая рука и которые меняли направление движения, покорные воле незримых операторов.

Я видел духов, гуляющих по комнате в полумраке и присоединяющихся к разговору присутствующих.

Я знал женщину, не обладавшую никакой художнической техникой и тем не менее быстро нарисовавшую под водительством духа-художника картину, висящую теперь в моей гостиной и которую немногим из живущих и здравствующих художников удалось бы улучшить.

Я читал книги, которые могли бы исходить только от величайших мыслителей и ученых и которые все же были написаны необразованными людьми, действовавшими как медиумы незримых умов, столь явно превосходящих их собственный. Я опознал манеру и стиль умершего писателя, которого бы не смог так скопировать ни один пародист, причем строки эти были написаны именно его почерком.

Я слышал пение, находящееся за пределами наших земных возможностей, и я слышал свист, который производился без паузы, необходимой нам для взятия воздуха.

Я видел предметы, бросаемые издалека и попадающие в комнату с запертыми дверями и окнами.

Если бы человек мог видеть, слышать и чувствовать все это и тем не менее оставаться неубежденным в реальности незримых разумных сил вокруг себя, то у него были бы веские причины сомневаться в здравости собственной психики. Почему он должен обращать внимание на болтовню безответственных журналистов или на то, как качают головой не имеющие в этом деле никакого опыта ученые после всех тех доказательств, которые ему удалось собрать самому? В данном вопросе они по сравнению с ним всего лишь дети и должны сидеть у ног его.

Я хотел бы уверить читателя в том, что эти страницы были написаны человеком, не жалеющим своих сил для того, чтобы на собственной практике познать Учение. Что касается обвинений в излишней доверчивости, которые выдвигают все кому не лень в адрес людей, высказывающих позитивное мнение по поводу этого предмета, автор может торжественно заявить; за всю свою долгую карьеру исследователя он не может припомнить ни одного случая, когда ему пришлось бы признаться в собственной ошибке или удостоверить реальность событий, признанных впоследствии обманом. Доверчивый человек не смог бы посвятить двадцать лет чтению и экспериментам перед тем, как составить свое окончательное мнение.

Вопрос этот, однако, не таков, чтобы можно было обсуждать его неким отвлеченным и безличным образом, как то имеет место, когда говорят, например, о существовании Атлантиды. Это тема интимная, глубоко личная и жизненно важная в высшей степени.

* * *

Феноменологический аспект Спиритизма, по мнению ведущих спиритов, не составляет главной его части. Гораздо важнее суть полученных сообщений: физическая смерть – всего лишь этап перерождения духа, жизнь духов во всех отношениях можно считать человеческой; приятное дружеское общение неотъемлемо от этой фазы жизни, и духи совершенно не хотят вернуться к своему прошлому состоянию. Они с удовольствием общаются со своими земными друзьями, желая убедить их в том, что после распада тела жизнь продолжается, в то же время духи заявили о том, что они не обладают даром пророчества.

Уже давным-давно мой ум нашел достаточно подтверждений истинности многого, что представляется на первый взгляд невозможным и невероятным. В свое время у меня появился пространный рассказ, полученный с помощью столоверчения, об условиях жизни в потустороннем мире. Детали излагаемого показались мне невероятными, и я отложил отчет в сторону, и однако оказалось, как я вижу теперь, что все детали того описания полностью согласуются с другими откровениями этого рода. То же случилось и с посланием, автоматически написанным г-ном Губертом Уэйлзом. Он бросил его в ящик стола, сочтя не заслуживающим серьезного рассмотрения, и лишь потом выяснилось, что оно также вполне гармонирует с остальными.

* * *

Если бы только было можно представить единственного человека, который бы открыл мир бесплотных духов и объявил о нем всему человечеству, то его как открывателя новых миров пришлось бы поставить впереди Христофора Колумба, впереди апостола Павла как учителя новых религиозных истин и впереди Исаака Ньютона как исследователя законов Вселенной.

* * *

Если мысль, дух, разум человека могут действовать в отдалении от тела, то, стало быть, они, до известной степени, есть нечто отдельное, отличное от тела. Почему же в таком случае дух не может существовать сам собой даже тогда, когда тело уже погибло? С теми, кто недавно умер, проявления эти выражаются не только в виде действия мысли на расстоянии, но и приобретают внешность умерших, доказывая тем, что проявления эти осуществляются чем-то в точности таким же, как тело, но все же действующим вне его и его переживающим.

Теперь, сказав о духовном теле и указав, что его присутствие отрицается лишь представителями одной-единственной системы взглядов, давайте обратимся к тому, что происходит в момент смерти в соответствии с наблюдениями ясновидцев, по нашу сторону, и согласно посмертным рассказам самих умерших, по другую. Наличие подобной двусторонней гарантии при согласовании деталей картины дает основание считать полученные сведения истиной.

При безболезненном и естественном процессе умирания более легкое тело высвобождается из более тяжелого и медленно выходит из него, пока не окажется целиком рядом с ним, сохраняя за собой тот же ум, те же эмоции, те же очертания, что и тело, лежащее на смертном одре, сознавая всех присутствующих рядом и не имея возможности дать им знать о себе, за исключением тех случаев, когда среди них оказывается человек, обладающий более тонким духовным зрением и называемый ясновидящим. Как, спросим мы, более тонкое тело может видеть без естественных органов зрения? А как жертва гашиша видит свое бесчувственное тело со стороны? У духовного тела есть свои способности восприятия, которые дают ему такую возможность. Больше мы ничего сказать не можем. Ясновидящему новый дух видится как туманная фигура. Зрению обыкновенного человека он недоступен. Другому духу он, без сомнения, представляется нормальным и вещественным, как мы представляемся вещественными друг другу. Есть указания на то, что со временем духовное тело становится более тонким, а это значит, что к материальному оно ближе всего в момент смерти или сразу вслед за нею, чем по прошествии ряда месяцев или лет. Стало быть, появления умерших наиболее зримы и чаще всего наблюдаются во время смерти; молекулы их эфира, если позволительно так сказать, все еще обременены той материей, от которой они только что отделились.

Что происходит с духовным телом, этой драгоценной ладьей, несущей в себе нашу суть в плавании по неизведанным морям, после отделения его от более грубой материи? Очень много сообщений, устных и письменных, дошло до нас, в которых подробнейшим образом описываются переживания и впечатления людей в мгновение смерти и сразу же вслед за ним. Устные сообщения поступают от трансовых медиумов, органы речи которых в течение сеанса оказываются под контролем потусторонних умов. Сообщения, автоматически написанные, получаются в результате аналогичного воздействия на пишущую функцию человеческого тела. При этих словах критик закономерно и вполне разумно возразит: «Какая чепуха! Как вы можете проверить это утверждение медиума, если он сознательно или бессознательно претендует на водительство извне?» Это здоровый скептицизм, и им должен руководствоваться всякий экспериментатор, исследующий нового медиума. Доказательства должны содержаться в самом сообщении. Если их в нем нет, то мы, как всегда, должны принять естественное объяснение, нежели то, которое требует очень многих допущений.

* * *

Бытует мнение, что компиляция – утомительный процесс, который должен скорее раздражать составителя, чем удовлетворять его. Если представить себе земного писателя, получающего материал для своей книги по междугородней телефонной связи, то с теми же трудностями сталкивается и оператор автоматического письма. И все же, несмотря на отсутствие авторства, повествования во многих случаях получались довольно логичными, впечатляющими и чрезвычайно интересными. Их трудно назвать древними, так как в них описан сегодняшний день и грядущие перспективы нашей жизни.

Некоторые утверждают, что эти повествования очень отличаются друг от друга. Я так не считаю. После внимательного прочтения многих томов посмертных рассказов и великого множества рукописей, полученных в частном порядке от некоторых семей и скрытых от посторонних глаз, я был поражен обнаруженными в них совпадениями. То тут, то там истории напоминали одна другую, порой попадались и откровенные исповеди, отмеченные печатью сенсуализма, но в основном описания были рассудительны, разумны и в целом не противоречили друг другу, даже если расходились в деталях, поскольку описания жизни каждой конкретной личности, конечно же, имеют свои особенности. Представим себе жителя планеты Марс, которого ознакомили бы с описанием жизни крестьянина-индуса, эскимосского охотника и профессора Оксфордского университета. Вышеозначенный персонаж усомнился бы в том, что подобные несхожие жизнеописания принадлежат людям, живущим на одной планете. Этой проблемы нет в загробном мире: насколько нам известно, там не существует таких контрастов. Можно сказать, что характерной особенностью земной жизни является смешение разных социальных типов, имеющих различный уровень духовного опыта, и полное несовпадение этого опыта с человеческой природой. Небеса отличаются от преисподней. В нашем мире человек имеет возможность превратить жизнь – свою и окружающих людей – в рай, пусть даже и на короткое время. Однако не стоит забывать и о том, что существует много путей превращения мира в сносное подобие ада, хотя трудно отрицать, что в определенные моменты человечество нуждается в чистилище.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.