Карикатуры и Дарвин

Карикатуры и Дарвин

На неделе между 5 и 11 февраля. – В России Генпрокуратура предъявила новые обвинения Михаилу Ходорковскому и Платону Лебедеву – в хищении 23 миллиардов долларов и отмывании этих средств под видом благотворительности. Началось формирование Центральной избирательной комиссии нового созыва. – А во Франции – очередной карикатурный скандал.

В центре общего внимания – публикация пародийных картинок, изображающих пророка. Мусульманская общественность во главе со специальным советом, который в свое время (после парижских погромов) создал при своем министерстве Николя Саркози, требует жертвенной крови редактора, разместившего рисунки в газете; в смысле – суда и увольнения. Сам Николя Саркози резко против; весело улыбаясь, он разъясняет корреспондентам свою позицию: лучше пусть будет слишком много карикатур, чем слишком мало, он понимает чувства верующих, но они должны смириться с тем, что живут в стране, традиция которой запрещает запрещать насмешку, в том числе над религией. В ответ мусульмане грозят распустить примирительный совет и пойти медийной войной на нехорошего Саркози. Напрасно; эта война лишь укрепит его позиции, добавит шансы в президентской гонке. Потому что он стоит на страже ценностей Французской республики. И нация это одобрит. Даже те, кто борется за права мусульман в европейском мире. Обижать при найме на работу не дадим, дискриминацию осудим, но карикатуры запрещать не станем. Чувство юмора, вольная ирония и кухня – основы традиции. Сегодня вы мешаете смеяться, завтра устриц есть запретите, поставите под сомнение луковый суп и андуенские сосиски; что тогда от Франции останется?

Что тут сказать? Хорошо французам, они знают, в чем заключается их традиция. Сама по себе традиция может быть сколь угодно глупой (или сколь угодно умной); важно лишь, что она есть и, значит, есть пока консенсус по вопросу о том, что допустимо, что недопустимо, что следует терпеть, а что порицать. В такой ситуации можно быть сторонником традиции, а можно быть ее противником, то есть диссидентом; можно ей следовать, а можно дерзко нарушать. Политическая, гражданская картина мира отцентрована и сфокусирована; ничего расплывчатого, двусмысленного: занимайте места согласно купленных билетов, определяйтесь, где вы, за или против.

Проблемы начинаются, когда в едином европейском пространстве сталкиваются разные национальные традиции; то, что самоочевидно во Франции, не столь однозначно в Италии. Попробуем спроецировать недавний российский конфликт (девочка Маша Шрайбер подала иск против преподавания дарвиновской теории в школе) на европейскую почву: как среагировало бы тамошнее общество на аналогичные судебные претензии?

Во Франции девочке не поздоровилось бы; светское государство отрицает право выносить учебные суждения на основе церковной позиции; веруй себе за пределами школы, а в школе изволь изучать науку. В Италии все было бы не так однозначно; сильная, энергичная католическая общественность Марию Шрайбер поддержала бы, левые – осудили бы; что же до решения суда, то его не просчитаешь. Смотря в каком городе, коммунистическом или католическом; смотря в каком суде.

Как будет Европа примирять и выравнивать свои традиции, как будет на этой основе вырабатывать новую, общую – посмотрим. Что же до нас, то мы вообще никакой общепринятой и устоявшейся общегражданской традиции пока не имеем; поэтому действуем наугад, то отсылая самих себя к дореволюционным основаниям (православие-самодержавие-народность), то смутно припоминая советские и пытаясь на их основе вынести современное суждение о сиюминутных происшествиях. Дело «Шрайбер против Дарвина» – яркий пример. Одним не нравится, что девочка и ее родители заявляют о своих религиозных правах, точнее – о праве не знать теорию, расходящуюся с их картиной мира. Других возмущает насмешливая реакция Патриарха Алексия II, который полуподдержал протест Марии Шрайбер, добавив: кто хочет верить в то, что произошел от обезьяны, пусть верит. Третьи недовольны тем, что кто-то вообще покусился на незыблемость научного знания, поставил под сомнение безусловное право науки выносить идеологические вердикты. И важно даже не то, кто прав, кто виноват; важно, что нет никакой общепринятой позиции, на основании которой можно вынести итоговое суждение. Мы не республиканцы, не страна победившего атеизма; мы не коммунисты, не враги церковного мракобесия; мы не убежденные христиане, твердо отстаивающие свою веру; мы либо по привычке следуем советским правилам (наука – всё, вера вообще ничто), либо по привычке же апеллируем ко временам православной империи (вера – всё, наука не всесильна).

Впрочем, во всяком недостатке скрыто свое преимущество. То отсутствие единых ценностных оснований, которое объединяет большинство жителей России (объединяет – отсутствие), дает шанс сформировать традицию заново. В соответствии с новой исторической судьбой, в соотнесенности с реальными задачами, которые ставит перед страной и миром XXI век. А эти задачи невозможно будет решить, если нам извне предпишут жесткий набор правильных взглядов. По французскому ли, по итальянскому ли образцу. Нынешний мир устроен так, что одолеть все его препятствия может лишь человек, привыкший лично выбирать свою судьбу, свои взгляды, убеждения, и лично отвечать за сделанный выбор. Ценностью является не следование предложенной цели; ценностью является умение понять разные логики и осознанно выбрать – свою.

Что из этого следует – применительно к истории «Шрайбер против Дарвина»? То, что российской школе не могут диктовать готовые взгляды ни наука, ни вера. Подчеркиваю: именно взгляды; мы сейчас говорим не о наборе достоверных фактов, которые предлагает школе именно наука, и только она, а об интеллектуальных теориях, которые интерпретируют эти факты. Интерпретируют рационально или иррационально. Но всегда – основываясь на предположениях и допущениях. С этой точки зрения Шрайбер одновременно и права, и не права. Права, протестуя против навязывания одной-единственной картины мира, одной-единственной теории. Не права, требуя убрать Дарвина из школьной программы. Ученик должен знать и о дарвинизме, и об антидарвинизме; и о научной интерпретации, и о религиозной; чтобы в конце концов самостоятельно выбрать, из чего он будет исходит в своей дальнейшей жизни: из эмоциональной веры или из научного знания. А может, из того и другого – сразу? Не находя неразрешимых противоречий между этими подходами. Как не находили их на самом деле ни Дарвин, ни Павлов, ни многие другие великие ученые.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.