Вор Жиган, и участковый Анискин (Михаил Жаров)

Вор Жиган, и участковый Анискин

(Михаил Жаров)

Слава этого актёра была огромной: при одном упоминании его имени люди сметали все барьеры и ограды, лишь бы прикоснуться к нему или увидеть хотя бы издали. В сталинском кинематографе это был чуть ли не единственный актёр, кому дозволялось играть не только правильных героев, но и их антиподов — героев «с червоточиной». Однако даже отъявленных злодеев этот актёр играл так обаятельно, что зритель продолжал боготворить его даже в таком обличье.

Михаил Жаров родился 27 октября 1899 года в Москве. Его отец работал печатником в типографии, а мать была домохозяйкой. Первое время Жаровы жили в Большом Спасском переулке, а когда Мише исполнилось пять лет, семья переехала на Самотёку. Там Жаров пошёл в школу, встретил революцию и начало Гражданской войны.

Несмотря на то что в семье Жаровых никто из родителей не имел отношения к искусству, детей они старались воспитывать гармонично. По выходным вывозили отдыхать сына Мишу и дочь Лидию в Сокольники и на Воробьёвы горы, посещали с ними цирковые представления и выставки. В театр не водили, поскольку это было дорого, а денег у Жаровых всегда было в обрез. Однако и этих походов вполне хватило, чтобы дети Жаровых выросли образованными людьми: Михаил станет актёром, а Лидия — художником-костюмером на «Мосфильме».

Театром Жаров увлёкся в детстве, когда по воскресеньям стал посещать благотворительные показы спектаклей в знаменитом Театре Корша. За короткое время он пересмотрел там многие постановки; «Недоросля», «Ревизора», «Двенадцатую ночь», «Двух сироток» и другие спектакли. Однако об актёрской профессии тогда ещё не помышлял, поскольку надо было помогать отцу зарабатывать на пропитание. Поэтому, окончив высшее городское училище, Жаров устроился учеником наборщика в типолитографию Бахмана. Как было записано в его расчётной книжке: «Пятьдесят копеек в день на харчах отца».

Между тем, как ни трудна была жизнь, но всё свободное время Жаров посвящал самообразованию. Ходил на лекции в епархиальный дом в Лиховом переулке, затем стал слушателем народного университета Шанявского. Однако в 16 лет Жаров случайно попал в массовку спектакля «Капитанская дочка» в театре Зимина, что на Большой Дмитровке, и окончательно решил, что станет артистом. Он записался в театр бессловесным статистом, гонорар которого составлял всего лишь несколько копеек. И целых два года тянул эту унизительную лямку. Тогда же впервые снялся в кино: в фильме «Царь Иван Васильевич Грозный» сыграл крохотную роль молодого опричника (кстати, роль царя в нём сыграл Фёдор Шаляпин).

Осенью 1916 года Жаров решает идти учиться на актёра. Он пробовал поступить сразу в несколько театральных училищ, в том числе при Малом театре и МХАТе, но ни в одно из них не попал. В итоге ему пришлось вернуться в Театр Зимина всё в ту же бессловесную массовку.

В феврале 1917 года Жаров попадает в водоворот революционных событий и на время забывает о театре: записывается милиционером в народную дружину. Участвует в разоружении городовых, охраняет Государственную Думу. Однако потом в дело вмешивается мама Жарова, которая запирает сына под «домашний арест». После чего Жаров уходит из милиционеров и возвращается в Театр Зимина, но не в качестве актёра, а в роли режиссёра-администратора. Именно там его и застали события октября 17-го.

В те дни в Москве было по-настоящему жарко — шли бои между большевиками и представителями законной власти, Жаров выбрал сторону первых и записался добровольцем в дружину, которая стояла заставой в Камергерском переулке. Но длилось это недолго: в первую же ночь застава вступила в бой с противником и Жаров оказался в самом пекле побоища. Именно тогда он впервые в жизни увидел, как убивают людей. Это произвело на него такое сильное впечатление, что Жаров после этого слёг и три дня провалялся в горячке. И в дружину больше не вернулся.

В 1918 году Жаров стал студентом Театра-студии художественно-просветительского союза рабочих организаций. Но через год руководитель студии Фёдор Комиссаржевский уехал в Англию, и его детище было закрыто. После этого Жаров записывается в Передвижной фронтовой театр, где едва не умирает. Но не от шальной пули какого-нибудь белогвардейца, а от тифа, который свирепствовал в те годы по всей России. В течение девяти дней Жаров валялся в беспамятстве и был на волосок от смерти. Но судьба оказалась к нему благосклонна: он выздоровел.

Жаров вернулся в Москву и поступил в труппу Театра имени Сафонова. Играл почти каждый день: Тринкуло в «Буре» Шекспира, Лепорелло в «Каменном госте» Пушкина, в комедиях Мольера. Однако, несмотря на столь плотную занятость, жил Жаров в ту пору небогато: актёрские ставки были небольшими. Поэтому, когда в стране наступил нэп, Жаров стал параллельно выступать по ночам в частном кабаре «Не рыдай!», которое помещалось в двухэтажном флигеле в Каретном Ряду, близ сада «Эрмитаж». Он пел там куплеты, читал скетчи-диалоги.

В начале 20-х Жаров поступил в Театр РСФСР-1 под руководством Всеволода Мейерхольда, где сразу же стал получать главные роли. Однако спустя пять лет Жарову стало неуютно в этом театре и он уезжает в провинцию: три года играет в Баку, затем один сезон в Казани. На рубеже 30-х Жаров возвращается в Москву и поступает в Реалистический театр. А потом семь лет играет у Таирова в Камерном театре. Именно тогда к нему и приходит слава. Правда, не в театре (там она придёт к нему чуть позже, когда он сыграет Алексея в «Оптимистической трагедии» в паре с гениальной Алисой Коонен), а благодаря «великому звуковому» — кинематографу.

Как мы помним, свою первую роль в кино Жаров сыграл ещё подростком, в 1915 году. Потом, уже став профессиональным артистом, он снялся ещё в нескольких немых фильмах, причём среди них были и принадлежащие маститым режиссёрам: Якову Протазанову (у него Жаров снялся в пяти картинах), Всеволоду Пудовкину, Борису Барнету, Льву Кулешову. Однако везде талантливому актёру перепадали сплошь одни эпизоды, из-за чего его так и звали — «актёр окружения». Так продолжалось до 1930 года, когда режиссёр Николай Экк, который работал с Жаровым в Театре Мейерхольда, приступил к съёмкам первого советского звукового фильма «Путёвка в жизнь», рассказывающего о борьбе с беспризорностью. В нём Жарову была предложена первая главная роль в жизни, но роль необычная: он должен был играть главного злодея — бандитского главаря Фомку Жигана. Услышав это, Жаров удивился: «Убийц играть мне ещё никто не предлагал». На что режиссёр ответил: «Потому и беру тебя, что ты не похож на жулика и убийцу». Именно эти слова и решили исход дела: Жаров согласился. Хотя на тот момент должен был сниматься у Юлия Райзмана в фильме «Земля жаждет» в роли честного комсомольца. Узнав о том, что Жаров променял эту роль на роль убийцы, Райзман обиделся на Жарова и прекратил с ним всяческое общение. Так и сказал: «Я освобождаю тебя и от картины, и от нашей дружбы!»

Когда фильм «Путёвка в жизнь» вышел на широкий экран, он произвёл настоящий фурор: зритель, особенно молодой, шёл на него, что называется, рядами и колоннами. По сути, это был не только первый советский звуковой фильм, но и второй советский блокбастер после «Красных дьяволят». Он шёл во всех кинотеатрах страны при неизменных аншлагах и даже в Большом зале консерватории. И что самое удивительное: наиболее популярным персонажем у молодёжи стал именно злодей Фомка Жиган в блистательном исполнении Михаила Жарова. Песня Жигана «Нас на свете два громилы» стала чуть ли не молодёжным шлягером, исполняемым под гитару во всех советских дворах и подворотнях. Жаров надолго превратился в кумира подростков и даже преступников. Сам актёр узнал об этом случайно. Зашёл в магазин за продуктами, а там у него малолетний воришка выкрал из кармана всю наличность. Но едва Жаров вышел из магазина, как к нему подошёл вихрастый юноша, который извинился за своего коллегу и, вернув актёру деньги, сказал: «Извините моего напарника: своих, гад, не узнаёт».

Небывалый ажиотаж вокруг фильма сослужил ему в итоге плохую службу: в середине 30-х картину упрятали в запасники, опасаясь, что она пагубно влияет на молодёжь. И снимать кино про уголовников в Советском Союзе с этого момента было запрещено.

Между тем роль Жигана надолго придала актёрскому имиджу Жарова отрицательный оттенок. С этого момента его хоть и стали часто приглашать сниматься в кино, однако исключительно на роли злодеев или героев из разряда «с червоточиной». Таковых за последующие пять лет он переиграл достаточное количество: приказчик Кудряш в «Грозе», начальник строительства в «Трёх товарищах», конторщик Дымба в «Возвращении Максима» и «Выборгской стороне» и т.д. Так могло продолжаться до бесконечности, если бы в 1936 году режиссёр Иван Петров не пригласил Жарова в свою картину «Пётр Первый» на роль Меншикова. За эту роль Жаров был удостоен своей первой Сталинской премии.

В первый раз Жаров женился рано — в 20 лет (в 1919 году). Он ездил на Деникинский фронт в составе агитпоезда и познакомился там с уроженкой Минска Диной, которая была на два года старше его. Он привёз её в Москву и привёл к родителям. «Это — моя жена!» — заявил Жаров. Родители были в шоке, но перечить сыну не стали. В 1921 году у молодых родился сын Евгений. Однако их семейная жизнь продолжалась всего семь лет. В 1928 году Жаров влюбился в актрису Людмилу Полянскую и ушёл из семьи. И опять жена оказалась старше Жарова — на этот раз почти на 20 лет.

Сначала Жаров и Полянская жили в коммуналке. Два раза у них рождались дети, но у обоих была трагическая судьба — они умерли младенцами из-за болезней. Однако и своего первенца Жаров тоже не забывал: Женя жил у его матери, и отец раз в неделю обязательно его навещал. Евгений потом станет артистом, а его дебют в кино состоится ещё в подростковом возрасте: в фильме «Путёвка в жизнь» он поёт за кадром песню Жигана, которого играл Михаил Жаров.

Во время войны Жаров снимался не менее активно, чем в мирные годы, став самым снимаемым актёром. Он тогда сыграл в восьми фильмах, причём это были совершенно разные по жанру картины. Среди них были три военные драмы («Оборона Царицына», «Секретарь райкома», «Во имя Родины»), три комедии («Воздушный извозчик», «Близнецы», «Беспокойное хозяйство»), одна историческая драма («Иван Грозный»), одна мелодрама («Актриса»).

За фильм «Оборона Царицына» Жаров удостоился своей второй Сталинской премии. А работа в картине «Воздушный извозчик» круто изменила личную жизнь актёра — он влюбился в свою партнёршу Людмилу Целиковскую, которая по праву считалась одной из самых красивых актрис советского кинематографа.

На тот момент Жаров был более полутора десятков лет женат на Полянской, однако, встретив Целиковскую, решил уйти из семьи. У них с Целиковской начался головокружительный роман, который продолжался в течение полутора лет. Жаров боялся потерять свою возлюбленную, которая была моложе его на 20 лет, и делал всё возможное, чтобы они даже в кино снимались вместе. Так, когда в «Иване Грозном» не смогла сниматься Галина Уланова, именно Жаров уговорил Эйзенштейна взять на роль царицы Анастасии Целиковскую. Затем снял её в главной роли в своём режиссёрском дебюте — фильме «Беспокойное хозяйство».

Поскольку свою роскошную квартиру на Тверской Жаров оставил бывшей жене, они с Целиковской вынуждены были снимать номер в гостинице «Москва». Чуть позже переехали в небольшую квартиру, окна которой выходили на гостиницу «Астория». Однако именно там их идиллия и закончилась. Их соседом по дому оказался известный архитектор Каро Алабян, с которым у Целиковской довольно скоро случился роман. Жаров узнал об этом спустя некоторое время. И первым пошёл на разрыв. Когда Целиковская вернулась из Ленинграда, куда ездила с Алабяном, Жаров поставил вопрос ребром. Целиковская во всём созналась, но попросила не выгонять её из дому, поскольку на тот момент ещё не могла воссоединиться с Алабяном. В итоге какое-то время Жаров и Целиковская жили вместе.

Произошедшее сказалось на здоровье Жарова. У него начались серьёзные спазмы, он мучался бессонницей. Видя его состояние, руководство Малого театра, где он работал с 1938 года, отправило его летом 1949 года в санаторий на Истре. И именно там актёру суждено было встретить свою третью, и последнюю, супругу. Это была 18-летняя дочь знаменитого врача-кардиолога Майя Гельштейн, которая отдыхала в санатории вместе с родителями. Волею судьбы Жарова усадили в столовой за один стол с Гельштейнами, что и стало завязкой будущего романа.

Майя в то лето готовилась к экзаменам: она собиралась поступать в техникум учиться на художественного редактора. Девушка была настолько хороша собой, что на неё невозможно было не обратить внимания. Однако Жаров, видя её юный возраст, никаких особых знаков внимания ей не оказывал. Когда спустя неделю Майе пришлось вернуться в Москву сдавать экзамены, она накупила в ближайшем киоске два десятка фотооткрыток Жарова и расставила их по всей квартире. В тот день она записала в своём дневнике: «Что мне делать? Я влюбилась в старого некрасивого артиста Жарова!..» Она была уверена, что знаменитый актёр не обратил на неё никакого внимания. Несколько суток девушка прорыдала, а потом вернулась в санаторий, плюнув на свои переэкзаменовки. Катание на лодках и пикники возобновились. Во время одной из прогулок Жаров внезапно рухнул перед Майей на колени и заплакал: «Я знаю, что не должен вам это говорить, но я вас безумно люблю…» Следом заплакала и Майя. А через месяц Жаров сделал ей официальное предложение.

Когда Жаров пришёл к родителям Майи просить руки их дочери, те, естественно, были в ужасе. Во-первых, из-за тридцатилетней разницы в возрасте, а во-вторых, как и подавляющее большинство зрителей, они считали Жарова человеком пьющим и ненадёжным. Но актёр умел убедить отца девушки в том, что он сумеет обеспечить достойную жизнь его дочери. Мужчины проговорили шесть (!) часов, после чего отец Майи сдался. И уже скоро убедился в правильности своего выбора. Когда в феврале 1953 года его арестовали по обвинению в космополитизме, Жаров бросился спасать своего тестя. И хотя это было делом опасным (каждый день ему звонили по телефону неизвестные и спрашивали: «Мойша, ты ещё жив?», а в Малом театре его сняли с должности партийного секретаря), он не испугался. И даже взял к себе в дом родных Элиазара Марковича.

В последнем браке Жарова родились две дочери: Анна (1951) и Елизавета (1953).

В 1949 году Жарова удостоили звания народного артиста СССР. Однако четыре года спустя умер Сталин, и для Жарова наступили сложные годы: он угодил в немилость к новым правителям. По его же собственным словам: «В годы хрущёвской оттепели нас окрестили как „любимцев сталинской эпохи“ и принялись изобличать: „ах вы, такие-сякие, жили — не тужили, с культом не боролись, хватали ордена, лицедействовали на сценах перед Сталиным!“ Я отвечал: „Да, Сталин дважды аплодировал лично мне стоя. Только и после того я в любой момент мог закончить жизнь сидя“».

Как писал кинокритик М. Кушнирович: «Жаров был актёром, сумевшим силой своего таланта приподнять себя над нормативными догмами тоталитарного искусства! Да, он был звездой сталинского кинематографа. Как и многие другие — талантливые и популярные. Но вот ведь какая штука: самыми популярными были тогда не те, кто наиболее отвечал плакатному типу, но те, в ком ощущалось больше стихийности, бесшабашной лихости, чисто житейской хватки и юмора, — Крючков, Чирков, Алейников. И, конечно же, Жаров…»

В 50-е годы Жаров мало снимался (за всё десятилетие он записал на свой счёт только 6 фильмов), но зато плотно был занят на сцене Малого театра. Причём там он ещё был и секретарём партийной организации, из-за чего нажил себе немало недоброжелателей. Одним из них был замечательный актёр Борис Бабочкин, легендарный Чапаев. Вот что последний писал в своём дневнике в январе 1968 года:

«На собрании свирепствовал Жаров — вождь партийной организации, почти наш театральный Сталин… Его отношение ко мне колебалось много лет между хорошим и плохим. Неприязнь началась с „Браконьеров“. Он очень слабо играл в этой пьесе, которая была для меня такой счастливой. Актёры „Современника“ ходили меня смотреть в обязательном порядке. Мне потом рассказывали, что Ефремов ставил им мою игру в пример глубины и стиля и т.д.

Вот этого и не мог пережить Жаров, всё делал, чтоб ввести на роль Адама Телегина, а так как я болел довольно много, то и сделали всё, чтоб постепенно снять „Браконьеров“ с репертуара. Кроме того, мне пришлось брать у Жарова рекомендации на поездки во Францию, Венгрию и Польшу, ездил я не как турист, и Жарова корёжило от всего этого. Он сделал ставку на Симонова, а сам мечтал стать директором. И он знал о моём скептическом отношении к его художественно-административной деятельности…»

Однако именно тогда, в конце 60-х, случился новый взлёт славы Жарова. Он сыграл роль доброго и мудрого участкового милиционера Фёдора Ивановича Анискина в фильме «Деревенский детектив» (1969). В этом непритязательном на первый взгляд фильме, где речь шла всего лишь о краже аккордеона у директора сельского клуба, Жаров сумел создать такой запоминающийся образ, что благодарный зритель тут же нарёк его новым именем — Анискин. В итоге этого героя актёр сыграет ещё в двух фильмах: «Анискин и Фантомас» и «И снова Анискин». Сам актёр по этому поводу шутил: мол, начав свою звёздную карьеру в кино с роли бандита и убийцы Фомки Жигана, ему суждено было закончить её ролью милиционера Анискина.

Со второй половины 70-х Жарова всё чаще подводит здоровье. Сыграв в 1978 году в последний раз своего Анискина (в телефильме «И снова Анискин»), он практически исчезает из поля зрения широкой общественности. Болезни преследуют его одна за другой: бронхиты, гриппы, гастрит. Некогда плотный и упитанный, Жаров вдруг сильно похудел, теперь все пиджаки буквально висели на нём. Сам актёр был убеждён, что у него рак. В конце 1981 года Жарова в очередной раз положили в Кремлёвскую больницу.

Буквально до последних дней Жаров продолжал веселить больных. Близкие говорили ему: «Михаил Иванович, ложитесь в нормальную больницу, здесь не вылечат». На что он реагировал очень бурно: «Не сметь так говорить! Как вы можете не доверять врачам?!»

Но, несмотря на лечение, загадочные боли в боку усиливались. В итоге перитонит у Жарова обнаружили слишком поздно… 14 декабря 1981 года Жаров попросил свою жену: «Майечка, ты не приходи ко мне пока, всё равно через пару дней домой…» Однако на следующее утро великого актёра не стало.

По словам его дочери Анны: «Папа всегда страшно за нас боялся. Переживал, что оставит семью неустроенной, что мы без него пропадём. Соглашался на любые роли в кино, на всё, что предлагали, концерты давал — словом, работал на износ. Он считал нас совершенно беспомощными, да это, честно говоря, так и было… Помню, я пошла в гастроном, где папа обычно брал заказы. Стоит за прилавком такая крепенькая продавщица и шушукается с подружкой. Подошла моя очередь, она мне очень спокойно говорит: „Жаров здесь заказы не берёт, с тех пор как умер“. Это было на девятый день после папиной смерти…».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.