Глава 7. Гибель шпиона века

Глава 7. Гибель шпиона века

Возможно, он действительно был самым выдающимся агентом британской разведки. Прекрасно образованный, в совершенстве владевший семью языками. Любитель сколь ярких, столь и опасных операций. Непримиримый враг большевизма, участник многочисленных заговоров Сидней Джордж Рейли.

Зимой 1918 года, когда Добровольческая армия генерала Корнилова отправлялась в свой легендарный Ледяной поход, он прибыл в Мурманск. С паспортом на имя негоцианта восточных стран месье Массино пробрался в Москву. Получил советские документы. И тут же принял активное участие в восстании левых эсеров. Правда, к убийству Мирбаха никакого отношения не имел. В тот момент он готовил убийство Ленина. Но заговор был раскрыт Ч К.

В конце ноября он проходил обвиняемым по знаменитому делуЛоккарта, начальника британской миссии в Москве, который руководил заговором против большевиков. Самого Рейли в суде не было. Он до этого сбежал в Англию. Интересно, что почти в один день с ним предпочел покинугь Москву и Савинков. Они, кстати, были уже знакомы. Но близкими друзьями станут позднее, в 1922 году. Тогда они будут готовить покушение на наркома иностранных дел Чичерина, которого спасла от смерти только задержка советской делегации на приеме в Берлине. Естественно, что Рейли крайне интересовал чекистов. Они прекрасно понимали: сам он от борьбы с Советами не отступится.

В январе 1925 года иностранный отдел ГПУ поставил перед Якушевым задачу: завлечь Рейли на территорию СССР. Было понятно, что откликнуться легендарный шпион сможет только на приглашение хорошо известных ему людей. Таковые в распоряжение Москвы были. Лучше Захарченко-Шульц с этой миссии никто бы не справился. Якушев ненавязчиво посоветовал ей попытаться привлечь к работе «Треста» Рейли, чей опыт мог быть очень полезен. Конечно, Захарченко с радостью согласилась.

Вскоре он получил письмо от резидента британской разведки в прибалтийских странах Бойса, в котором ему сообщалось о деятельности в Москве тайной антибольшевистской организации, которая очень интересует Лондон и Париж. И было бы неплохо, если бы Рейли взялся за это дело. Он с готовностью взялся за дело, ответив на письмо кратко: «За себя скажу следующее: это дело для меня есть самое важное дело в жизни: я готов служить ему всем, нем только могу».

Границу было решено переходить в Финляндии. Обеспечивали безопасность операции Захарченко и Якушев. Но поездку в красную Москву должна была предварять встреча с генералом Кутеповым. Он приехал в Финляндию заранее, чтобы сначала узнать все новости по «Тресту» от Захарченко и обговорить линию поведения с Рейли. Однако тот не приехал. Ограничился телеграммой: «Сожалею о задержке. Задержан окончательным завершением моих дел. Уверенно считаю, что буду готов к отъезду 15 августа. Выехать ли мне в Париж или непосредственно в Гельсингфорс ? Можете ли вы устроить собрание в конце месяца ?» Ку-тепов принял решение перенести встречу в Париж.

Переговоры с Рейли состоялись и не принесли ощутимых результатов. Он не очень-то верил в возможности эмиграции. Но решил сам встретиться с представителя «Треста» и определить, на что они способны.

24 сентября Якушев перешел советско-финскую границу. На следующий день он уже приглашал Рейли лично съездить в Москву и убедиться в могуществе монархической организации Центральной России. Но тот был опытным разведчиком и хорошо понимал: соглашаться сразу на все условия в игре, где ставка — твоя собственная жизнь, — недопустимо. Поэтому он сообщил Якушеву, что пока принять его любезное приглашение не может, но через два-три месяца будет готов вернуться к рассмотрению этого вопроса.

Якушева такой вариант категорически не устраивал. На Лубянке ждали Рейли. Поэтому он тут же предложил план, отвергнуть который разведчик не мог. Иначе его обвинили бы в трусости: в субботу утром быть в Ленинграде, провести там день, вечером выехать в Москву. Пробыть там весь день, вечером вернуться в Ленинград и в понедельник уже быть снова в Финляндии. За эти два дня пройдут многочисленные переговоры с лидерами заговорщиков, Рейли получит всю необходимую ему информацию. Гарантируется полная безопасность. В тот же вечер он написал письмо жене: «Яуезжаю сегодня вечером и возвращусь во вторник. Никакого риска. Если случайно буду арестован в России, это будет не более как по незначительному обвинению. Мои новые друзья настолько могущественны, что добьются моего освобождения».

***

До границы Рейли провожал Радкевич. Помогал переходить сотрудник ИНО ГПУ Тойво Вяхя, больше известный как Иван Петров. С документами на имя Штейнберга английский разведчик отправился в Ленинград в компании Якушева. В дороге рассказывал о Савинкове, которого он считал блестящим конспиратором. Сгубило же его то, убеждал Рейли, что он всегда плохо разбирался в людях и так и не нажил себе достойных помощников.

В колыбели революции все было готово к встрече дорогого гостя. Он провел переговоры с евразийцев Мукаловым и членом монархической организации Центральной России Старовым. Оба, разумеется, сотрудники ГПУ. Обсуждали грядущий переворот. Остались очень довольны друг другом.

Вечером в международном вагоне Якушев и Рейли отправились в Москву на заседание политсовета «Треста», в котором принимал участие и генерал Потапов. Гость сразу приступил к делу: предложил заговорщикам проникнуть в Коминтерн и добыть сведения о его деятельности. За это западные разведки хорошо заплатят. Да «Трест» может и сам прилично заработать, если начнет экспроприировать не деньги в сберегательных банках, а музейные ценности. Он даже указал в отдельной записке, что именно нужно брать:

«1. Офорты знаменитых голландских и французских мастеров, прежде всего — Рембрандта.

2. Гравюры французских и английских мастеров XVIII века с необрезанными краями. Миниатюры XVIII и начала XIXвека.

3. Монеты античные, золотые, четкой чеканки.

4. Итальянские и фламандские примитивы.

5. Шедевры великих мастеров голландской, испанской, итальянской школ».

Ближе к вечеру Рейли напомнил собравшимся, что ему пора возвращаться в Ленинград. Попрощавшись с Якушевым и Потапо-

вым, он сел в машину, в которой уже находился следователь ИНО-ГПУ Пузицкий. Все уже давно было готово к аресту. Собственно, Рейли хотели доставить на Лубянку еще утром. Но он сразу заявил, что вечером должен отправить друзьям открытку из Москвы. Пришлось пересматривать первоначальный план, ведь для алиби Якушева это был весьма значимый момент. Как только открытка опустилась в почтовый ящик, Сидней Рейли был арестован. После короткого допроса его посадили в одиночную камеру.

Дело оставалось за малым: обеспечить алиби лидерам монархической организации Центральной России, чтобы даже тень подозрения в провале разведчика на них не пала. В ночь на 29 сентября на фанице около деревни Ала-Кюль была инсценирована перестрелка между Рейли и пофаничниками из заставы, во время которой он и сопровождавшие его лица были якобы убиты. В тот же день Захарченко отправила в Москву телефамму: «Посылка пропала. Ждем разъяснения». Мария Владиславовна этим не офаничилась, написав письмо и Якушеву: «Уменя в сознании образовался какой-то провал. У меня неотступное чувство, что Рейли предала и убила лично я. Я была ответственна за «окно».

Эмиграция поверила, что гибель Рейли — не более чем роковая случайность. В Париже вообще были счастливы, что никто из лидеров монархической организации Центральной России не был арестован. Не случайно 8 октября Артамонов в письме отмечал: «Происшествие, по-видимому, случайность. «Тресту» в целом опасность неугрожает. А это уже счастье, так же как и то, что Якушев не поехал провожать Рейли».

***

7 октября 1925 года помощник начальника иностранного отдела ГПУ, один из лучших следователей Владимир Стырне провел первый допрос Сиднея Рейли. Знаменитый разведчик достаточно быстро понял, что надежды на спасение нет никакой. Сначала он предложил, чтобы его просто выслали из страны, как когда-то Л оккарта. Дескать, его близкий друг Уинстон Черчилль не оставит его в беде и сделает все, чтобы вызволить Рейли с Лубянки. Стырне обворожительно улыбнулся и молча протянул ему газету «Известия», где сообщалось о гибели британского шпиона в перестрелке с советскими пограничниками. Рейли попросил закурить и начал подробно рассказывать про свою борьбу с большевиками:

«В армию поступил добровольцем в 1916 году, а до этого времени, сначала 1915 года, был в Нью-Йорке, где занимался военными поставками; между прочим, и для русского правительства. Поступив добровольцем в британскую армию, был назначен в авиационный корпус (с 1910 года занимался авиацией и могу считать себя одним из пионеров авиации в России; был одним из учредителей 1-го в России авиационного общества «Крылья»), где и прослужил до 1 января 1918 года, а с января перешел в секретную политическую службу, где и работал до 1921 года, после чего занялся своими частными делами финансового характера (займы, учреждения акционерных обществ). За время моей службы в авиационном корпусе я в России не был. В марте месяце 1918 года, служа на секретной службе, я был командирован в Россию как член великобританской миссии в России для ознакомления в качестве эксперта с тогдашним положением (в то время я был в чине лейтенанта). Проехал я через Мурманск в Петроград, затем в Вологду, а впоследствии в Москву, где и пробыл до 11 сентября, большую часть времени находясь в разъездах между Москвой, Петроградом и Вологдой.

От пассивной разведывательной роли как я, так и остальная британская миссия постепенно перешли к более или менее активной борьбе с советской властью по следующим причинам.

Заключение Брест-Литовского мира на весьма выгодных условиях для Германии, естественно, вызывало опасение общих действий советской власти и немцев против союзных держав, к это-му нужно прибавить наличие многочисленных сведений (многие из которых впоследствии оказались вздорными) о продвижении немецких военнопленных из России в Германию и, наконец, раздражение, вызываемое разными притеснениями по отношению к союзным миссиям со стороны советской власти. Я считаю, что советское правительство в то время вело неправильную политику, по крайней мере по отношению к английской миссии, так как Локкар-т,вплоть до конца июня в своих донесениях британскому правительству советовал политику соглашения с советской властью. В то время, насколько я помню, Советское правительство было озабочено формированием регулярной армии, и Троцкий неоднократно по этому вопросу говорил с Локкартом и указывал ему на целесообразность сочувствия этому делу со стороны союзных правительств. Перелом начинается со времени приезда Мирбаха и его окончательного внедрения и постоянных уступок советской властью его требований (требований германскому правительству).

Смерть Мирбаха немедленно вызвала репрессии против нас. Мы предвидели, что за этим последует требование немцев, среди других их требований, высылки всех союзных миссий. Это и случилось. Сейчас же начались обыски в консульствах и аресты отдельных членов миссий, которые, впрочем, вскоре были освобождены. Также было издано распоряжение о запрещении союзным офицерам путешествовать. С этого момента и начинается моя активная борьба с советской властью, выразившаяся главным образом в военной и политической разведке, а также изысканий тех активных элементов, которые могли бы быть использованы в борьбе с Советским правительством. Для этой цели я перешел на подпольное (нелегальное) положение, получив ряддокументов разных лицу например, одно время я был комиссаром по перевозке запасных автомобильных частей во время эвакуации Петрограда, что мне давало возможность свободно двигаться между Москвой и Петроградом, даже в комиссарском вагоне. В это время я проживал главным образом в Москве, чуть ли не изо дня в день меняя квартиры. Кульминационным пунктом моей работы я считаю мои переговоры с полковником Берзиным, с которым я познакомился у Локкарта. Суть дела должна быть известна по процессу. В это время я передал патриарху Тихону крупную сумму денег, предназначенную для нужд духовенства, в то время находящегося в чрезвычайно бедственном положении. Я особенно подчеркиваю, что между мною и патриархом или каким-нибудь из его приближенных никогда не было разговоров о контрреволюционных делах и что моя работа и мои намерения патриарху и его людям были особенно не известны. Деньги были ему переданы из предоставленных мне ассигнований; в моем распоряжении были весьма крупные суммы, которые ввиду моего особого положения (полная финансовая независимость и исключительное доверие благодаря связям с высокопоставленными лицами) представлялись безотчетно. Эти-то деньги я и употреблял на начатую мною работу по противодействию советской власти.

Я считаю, что к процессу Локкарта были привлечены лица, ко мне не имевшие никакого отношения или в некоторых случаях лишь самое отдаленное; лица же, близко ко мне стоящие, немедленно по раскрытию заговора уехали на Украину.

Я назначаюсь политическим офицером на юг России и выезжаю в ставку Деникина, был в Крыму, на юго-востоке и в Одессе. В Одессе оставался до конца марта 1919 года и приказанием верховного комиссара Британии в Константинополе был командирован сделать доклад о положении деникинского фронта и политического положения на юге руководящим офицерам в Лондоне, а также представителям Англии на мирной конференции в Париже. В течение мирной конференции я служил связью по русским делам между разными отделами в Лондоне и Париже; в этот период я, между прочим, и познакомился в Б.В.Савинковым. Весь 1919-й и 1920 годы у меня были тесные сношения с разными представителями русской эмиграции разных партий (социалисты-революционеры в Праге, организация Савинкова, торгово-промышленные круги). В это время я проводил у английского правительства очень обширный финансовый план поддержки русских торгово-промышленных кругов во главе с Ярошинским и Барком. Все это время я состоял на секретной службе, и моя главная задача состояла в освещении русского вопроса руководящим сферам Англии.

В конце 1920 года я, сойдясь довольно близко с Савинковым, выехал в Варшаву, где он только организовал экспедицию в Белоруссию. Я участвовал в этой экспедиции. Я был и на территории Советской России. Получив приказание вернуться, я выехал в Лондон.

В 1921 году я продолжал деятельно поддерживать Савинкова, возил его несколько раз в Лондон, знакомил с руководящими сферами и находил для него всякую возможную поддержку.

Кажется, в этом годуя его возил в Прагу, где познакомил его с руководящими сферами. В этом же году я устроил Савинкову тайный полет в Варшаву.

В 1922 году у меня был известный перелом в направлении борьбы—я совершенно разубедился во всех способах интервенции и склонялся к тому мнению, что наиболее целесообразный способ борьбы состоит в таком соглашении с советской властью, которое широко откроет двери России английской коммерческой и торговой предприимчивости. К этому моменту относится составленный мною проект образования огромного международного консорциума для восстановления русской валюты и промышленности, проект этот был принят некоторыми руководящими сферами, и во главе его встала компания «Маркони», точнее сказать, Годфри Айзакс, брат вице-короля Индии. Этот проект в течение долгого времени обсуждался с Красиным, но в конце концов был оставлен; тем не менее именно этот проект был взят почти целиком в основание предполагаемого международного консорциума во время Генуэзской конференции. Я хотел этим добиться мирной интервенции.

В 1923-м и 1924 годах мне пришлось посвятить очень много времени моим личным делам, в борьбе с советской властью я был менее деятелен, хотя писал много в газетах (английских) и поддерживал Савинкова, продолжал по русскому вопросу консультировать во влиятельных сферах в Англии, т.к. в эти годы часто ездил в Америку.

В1925 году я все время провел в Нью-Йорке.

В конце сентября я нелегально перешел финскую границу и прибыл в Ленинград, а затем в Москву, где и был арестован».

***

Но Рейли не был бы самим собой, если бы не попытался найти выход из создавшегося положения. Для начала он решил тянуть время, отказываясь отвечать на вопросы чекистов или давая настолько уклончивые ответы, что их даже перестали вносить в протокол. Терпение чекистов лопнуло, и к разведчику применили методы психологического давления. Так сказано в деле. Не берусь судить, что под этим подразумевалось, но склонен думать, что явно не экскурсии в Алмазный фонд. Наконец Рейли решился заговорить. Нет, он не сломался на допросах. Мотивы его поведения можно проследить в скупых строчках дневника, который он тайно вел, сидя в камере. Короткие клочки бумаги он прятал в одежде, постели, штукатурке. Позднее они будут обнаружены следователями И НО ГПУ во время обыска в камере. Авторство Рейли бесспорно. Стиль полностью соответствует его письмам и дневниковым записям, которые он делал раньше.

Гораздо интереснее другое: что заставило Рейли вести тюремный дневник? Склонен думать, что он до последнего дня верил: английское правительство не поверит в то, что он убит при переходе границы, и попытается вырвать его из рук большевиков. Дневник должен был бы продемонстрировать всем, что Сидней Рейли и на легендарной Лубянке остался самим собой:

«Пятница, 30 октября 1925 года. Еще один допрос поздно днем. Переоделся в рабочую одежду. Вся личная одежда унесена. Сумел сохранить второе одеяло. Разбудили, велели взять пальто и фуражку. Комната внизу, около ванной. Все время нехорошее предчувствие от этой железной двери. Присутствующие в комнате: Стырне, его товарищ, тюремщик, молодой парень из Владимирской губернии, палач, возможно, кто-то еще. Стырне сообщил мне, что Коллегия ГПУ пересмотрела приговор и что если я не соглашусь сотрудничать, приговор будет приведен в исполнение немедленно. Сказал, что это не удивляет меня, что мое решение остается то же самое и что я готов умереть. Стырне спросил, не хочу ли я иметь время на размышление. Ответил, что это их дело. Дали один час. Приведен обратно в камеру молодым человеком и помощником надзирателя. Молился про себя за Питу, сделал небольшой узелок из своих вещей, выкурил несколько сигарет и спустя 15—20 минут сообщи/i, что готов. Палач, который был снаружи камеры, был послан объявить о моем решении. Держали в камере целый час. Приведен обратно в ту же комнату. Стырне, его товарищ и молодой парень. В соседней комнате палач и другие, все до зубов вооружены. Объявил опять о моем решении и попросил сделать письменное заявление в том духе, что я счастлив показать им, как англичанин и христианин понимает свой долг. Отказ. Попросил отослать вещи Пите. Они сказали, что о моей смерти никто не узнает. Затем начался длинный разговор-убеждение, как обыкновенно. После 3/4 часа препираний разговор на повышенных тонах в течение 5минут. Молчание, затем Стырне и его товарищ позвали палача и ушли. Держали в ожидании около 5 минут, в течение этого времени звуки заряжаемого оружия во внешней комнате и другие приготовления. Затем вывели к машине. Внутри палач, надзиратель, молодой парень, шофер и охранник. Короткая поездка до гаража. Во время поездки солдат схватил своей грязной рукой наручники и мое запястье. Дождь. Очень холодно. Бесконечное ожидание на гаражном дворе, в то время как палач вошел внутрь; охранники матерятся и рассказывают друг другу грязные анекдоты. Шофер что-то сказал о том, что сломался радиатор, бесцельно слоняется. Наконец завелся, короткий переезд и прибытие в ГПУ с севера. Стырне и его товарищ сообщили о том, что приговор отложен на 20 часов. Ужасная ночь. Кошмары.

Суббота, 31 октября 1925 года. В 8 часов поездка, я одет в форму ГПУ. Прогулка за город ночью. Прибытие в московское помещение. Отличные бутерброды. Чай. Ибрагим. Затем разговор наедине со Стырне — этот протокол, выражающий мое согласие. Ничего не знаю об агентах здесь ?— цель моей поездки. Оценка Уинстона Черчилля и Спирса. Мое неожиданное решение в Выборге. Стырне отправился с протоколом к Дзержинскому, возвратился спустя полчаса. Сообщил — приговор остановлен. Возвращение в камеру, спал крепко 4 часа после веронала. К сожалению, надо рано утром вставать. Вызвали в 11. Форма, предосторожности, чтоб не увидели. Опять камера. Веронал не подействовал.

Воскресенье, 1 ноября 1925 года. Во время допроса много спрашивают, естьли агенты в Коминтерне. Спросили, есть ли еще агенты в Петрограде.

Понедельник, 2ноября 1925года. Вызволив 10утра. Объяснил, почему агенты здесь невозможны, — никого со времен Дюкса. Вернулись к моей миссии в 1918 году. Доктор обеспокоен моим состоянием. Стырне надеется закончить в среду — сомневаюсь. Спал очень плохо всю ночь. Читал до 3 ночи. Чувствую большую слабость.

Вторник, 3 ноября 1925 года. Голоден весь день. Похороны Фрунзе. Вызван в 9 вечера. Шесть вопросов: работа немцев, наше сотрудничество: какие материалы мы имеем относительно СССР и Коминтерна, Китай. Агенты Дюкса. Веронал. Спал хорошо.

Среда, 4 ноября 1925 года. Очень слаб. Вызвали в 11 утра. Извинения Стырне. Дружественность. Работа до 5 — затем обед. Затем поездки, прогулка. Работа до 2 часов утра. Спал без веронала. Стырне дал подписать предыдущий протокол. Начали со Скотленд-Ярда. Успокоился относительно своей смерти — вижу впереди большие развития».

Последняя фраза знаковая для всего этого дела. Очевидно, Сидней Рейл и уже смирился со своей смертью и вопрос для него стоял только в одном: сколько ему еще суждено жить? Он прекрасно понимал, что, наверное, уже недолго. Тем больше восхищения вызывает его поведение. Держаться с таким мужеством способен далеко не каждый. И то, что его в результате вынудили давать показания, вовсе не умаляет этого факта.

4 ноября 1925 года руководство иностранного отдела ГПУ пришло к выводу, что Рейли сказал все, что знал. Значит, с ним пора было кончать. Дольше затягивать не имело смысла. У Ар-тузова было опасение, что история с «гибелью» разведчика на советско-финской границе может раскрыться и тем самым повредить всему «Тресту». Этого допускать было нельзя. Григорий Федулеев, один из чекистов, казнивших Сиднея Рейли, в рапорте начальству подробно описал, как это происходило:

«Довожу до Вашего сведения что согласно полученному от Вас распоряжению, со двора ОШУ выехали совместно с № 73 товарищи. Дукис, Сыроежкин, Ибрагим и я ровно в 8 часов вечера 5 ноября 1925 года направились в Богородск (что находится за Сокольниками). Дорогой с № 73 очень оживленно разговаривали. Наместо приехали в 81/2—8 3/4 часа. Как было у словлено, чтобы шофер, когда подъехали к месту, продемонстрировал поломку машины, что им и было сделано. Когда машина остановилась, я спросил шофера, что случилось. Он ответил: что-то засорилось и простоим минут 5—10. Тогда я №73 предложил прогуляться. Вышедши из машины, я шел по правую, а Ибрагим полевую сторону № 73, а товарищ Сыроежкин шел с правой стороны, шагах в десяти от нас. Отойдя шагов 30—40 от машины, Ибрагим, отстав немного от нас, про-извел выстрел в № 73, каковой, глубоко вздохнув, повалился, не из-дав крика; ввиду того, что пульс еще бился, товарищ Сыроежкин произвел еще выстрел в грудь. Подождав немного, минут 10—15, когда окончательно перестал биться пульс, внесли его в машину и поехали прямо в санчасть, где уже ждали товарищ Кушнер и фотограф. Подъехав к санчасти, мы вчетвером •— я, Дукис, Ибрагим и санитар — внесли № 73 в указанное товарищем Кушнером помещение (санитару сказали, что этого человека задавило трамваем, да и лица не было видно, т.к. голова была в мешке) и положили на прозекторский стол, затем приступили к съемке. Сняли — в шинели по пояс, затем голого по пояс так, чтобы были видны раны, и голого во весь рост. После чего положили его в мешок и снесли в морг при санчасти, где положили в гроб и разошлись по домам. Всю операцию кончили в 11 часов вечера 5 ноября 1925 года. № 73 бып взят из морга санчасти ОГПУ товарищем Дукисом и перевезен в приготовленную яму-могилу во дворе прогулок внутренней тюрьмы ОГПУ, положен был так, как он был, в мешке, так что закапывавшие его три красноармейца лица не видели».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.