Белоруссия родная…

Белоруссия родная…

На правом фланге Белорусского фронта от латвийской границы до Бегомля развернулась 3-я армия, нацеленная на Вильно. Главный удар наносил 4-й стрелковый корпус (50-я и 27-я стрелковые дивизии) и подвижная группа в составе 24-й кавалерийской дивизии и 22-й танковой бригады (219 танков Т-26) под общим командованием командира дивизии комбрига П. Ахлюстина. Советские подразделения быстро разгромили польскую пограничную стражу, убив 21 и пленив 102 человек, и уже к 8 часам утра 17 сентября подвижная группа заняла Докшицы, к 18 часам — Дуниловичи. Здесь танки остановились по причине отсутствия горючего: бравый комдив-кавалерист отказался пропустить впереди славных конников тыловую колонну танковой бригады. Значительно отстала-пехота: 27-я Омская имени Итальянского пролетариата стрелковая дивизия заняла в 12 часов Парафианово и подходила к реке Сервечь, 50-я стрелковая дивизия заняла Крулевщизну.

С н, еба «сталинские соколы» пачками разбрасывали «Обращение командующего Белорусским фронтом». Листовки носили ярко выраженный антипольский и антигерманский характер, Риббентропу они бы определенно не понравились:

«Братья Белорусы!

Почти двадцать лет Вы находитесь под гнетом польских панов, помещиков и капиталистов. Они забрали у Вас землю и обрекли на нищету и голод. Земли белорусских и украинских крестьян заселяются польскими помещиками, осадниками, военными колонистами. Вас душили большими налогами, сборами и повинностями. Помещики делали все, чтобы Вас, честных тружеников белорусов, сделать нищими. Паны и помещики высасывают из Вас последнюю кровь…

Польское правительство втянулось в ненужную народу войну с Германией, позорно провалилось, оказалось неспособным защитить страну и населяющие ее народы. Польская армия потерпела в войне суровое поражение, от которого она не в силах оправиться. Вам, белорусам, вашим женам, отцам, матерям, братьям и сестрам грозит разорение, побои и новые издевательства со стороны врагов. Министры и генералы прихватили золото, позорно убежали, бросили землю и народ на произвол судьбы, поставили Вас перед угрозой полного разорения и уничтожения.

В эти смертельные дни для Вас, братья белорусы, Великий Советский народ протягивает Вам руку помощи. К Вам идет непобедимая Рабоче-Крестьянская Красная Армия, чтобы навсегда избавить Вас от кабалы панов, помещиков и капиталистов, чтобы навсегда освободить Вас и Ваши семьи от угрозы уничтожения со стороны врагов белорусского народа.

Братья белорусы! Помогайте частям Красной Армии, которая несет Вам освобождение от тяжелого ярма панов, помещиков и капиталистов. Уничтожайте наших врагов, выступающих с оружием против частей Красной Армии.

Братский привет Вам от счастливого народа цветущей Советской Белоруссии».

Тем временем наступавшие от Витрино 5-я Краснознаменная имени Чехословацкого пролетариата стрелковая дивизия и 25-я танковая бригада (251 танк Т-26 и 27 бронеавтомобилей) к вечеру через Плису вышли к северной окраине Глубокого, где разоружили 3 офицеров и 175 солдат. Это направление охранял польский полк пограничной стражи «Глубокое», однако еще до советского нападения он был переименован в 3-й пехотный и практически в полном составе убыл на запад.

Советские потери в первый день похода составили 3 человека убитыми, 24 ранеными и 12 красноармейцев утонули.

Отметим, что в армии комкора Кузнецова насчитывалось почти 122 тысячи человек, 752 орудия и 743 танка. Переход границы подтвердил данные советской разведки об отсутствии значительных группировок войск противника.

Все польские силы в Западной Белоруссии были представлены 45 тысячами солдат и офицеров, половина из них не была вооружена и организована. Границу Польши от Латвии до Украины охраняли полк КОР «Глубокое» (батальоны «Лужки» и «Подсвиле») под общим командованием подполковника Яна Свентковского, полк «Вилейка» (батальоны «Будслав» и «Красное», кавалерийские эскадроны «Красное» и «Ивенец») подполковника Юзефа Крамчиньского, полк «Барановичи» (батальоны «Столбцы» и «Клецк») подполковника Яцека Юры, бригада «Полесье» (батальоны «Людвиково», «Сенкевичи», «Давид-Городок», саперная команда «Столин») подполковника Тадеуша Ружицкого-Колодейчика.

С утра 18 сентября наши войска продолжили победоносное наступление. Для ускорения процесса 25-я танковая бригада была включена в состав подвижной группы, получившей приказ продвигаться к Свенцянам.

В 7 часов разведывательный отряд 22-й танковой бригады занял Поставы, а в 14 часов достиг Свенцян, куда в 15.30 подошли разведывательные группы 25-й танковой бригады и 24-й кавдивизии. При приближении советских танков к аэродрому в Кобыльниках оттуда улетело 38 польских самолетов, две машины поляки сожгли. Основные силы подвижной группы еще были на подходе, причем Ахлюстин вновь отказался пропустить вперед тыловые части танкистов, и 22-я бригада, дотянув до Свенцян, снова оказалась без топлива. В 22 часа Ахлюстин получил из штаба армии приказ на взятие Вильно.

Для выполнения поставленной задачи была сформирована подвижная группа из 10-го танкового полка 25-й бригады и разведывательного батальона 27-й стрелковой дивизии (в советском «пехотном» разведбате имелось 28–35 танков типа Т-26 и Т-38, в кавалерийском — 35–50) под общим командованием полковника Ломако, которая, собрав все наличное горючее, выступила в поход 19 сентября, сразу после полуночи. Вслед за ней несколько позднее двинулась моторизованная группа в составе 700 посаженных на автомобили кавалеристов. Тем временем отрад Ломако в 02.30 достиг Подбродзе, где разоружил 40 польских солдат, спавших на вокзале, а в 03.30 у Неменчина захватил мост через реку Вилию, арестовав 15 полицейских. В 04.30 группа достигла северной окраины Вильно.

Остальные части 3-й армии к вечеру 18 сентября достигли следующих рубежей: 25-я танковая бригада находилась в районе Годуцишек, Омская стрелковая дивизия вышла в район озер Мядель и Нарочь, 50-я стрелковая дивизия находилась между Поставами и Мядель, а 24-я кавдивизия сосредоточилась у Свенцян.

Южнее на фронте от Бегомля до Ивенец развернулись войска 11-й армии (16-й стрелковый и 3-й кавалерийский корпуса — 90 000 человек, 520 орудий и минометов, 265 танков). Ось наступления армии пролегала по маршруту: Ошмяны — Ивье — Лида — Гродно.

Перейдя границу, 6-я танковая бригада (248 танков БТ) к полудню заняла Воложин, соединения 16-го стрелкового корпуса (2-я и 100-я стрелковые дивизии) вошли в Красное, а к 19 часам достигли Молодечно, Бензовец. Части 3-го кавалерийского корпуса (7-я и 36-я кавалерийские дивизии) под командованием Я.Т. Черевиченко к 15 часам вышли в район Рачинеты, Порыче, Маршалки, а с утра 18 сентября двинулись в сторону Лиды. В это время кавалерийскому корпусу и 6-й танковой бригаде поступила задача повернуть на северо-запад и наступать на Вильно, 19 сентября занять город.

В 14 часов 36-я кавдивизия имени Сталина вошла в Ошмяны. К исходу дня конники Черевиченко заняли район Ошмяны — Курмеляны — Галыианы. Командир корпуса вынужден был дать отдых лошадям, а из 7-го и 8-го танковых полков своих дивизий создал сводную танковую бригаду под командованием полковника Мирошникова, которая продолжила движение к Вильно.

Польские силы в Вильно, насчитывали около 16 батальонов пехоты — примернр 7 тысяч солдат и 14 тысяч частично вооруженных ополченцев. Из артиллерийского вооружения имелись 14 легких орудий, в том числе 8 противотанковых, с боезапасом по 20 снарядов на ствол. Кроме того, от Волковыска на Вильно, с твердым намерением принять участие в защйте города, следовала группа под командованием генерала бригады Вацлава Пшезьджецкого в составе четырех полков Резервной кавалерийской бригады, нескольких зенитных расчетов и остатков танкового дивизиона Подляской кавалерийской бригады. Однако планы обороны Вильно просуществовали недолго.

Утром 18 сентября командующий гарнизоном полковник Ярослав Окулич-Козарин отдал приказ: «Мы не находимся в состоянии войны с большевиками, польские части по дополнительному распоряжению оставят Вильно и перейдут литовскую границу; небоевые подразделения могут начать оставление города, боевые — остаются на позициях, но не должны открывать огонь без приказа». Это вызвало возмущение у населения, особенно польской молодежи, и части офицерства, воспринявших приказ как измену. Они обратились к командиру оборонительного района подполковнику Подвысоцкому, выразив готовность принять участие в защите Вильно. Однако получили ответ, что, согласно директиве верховного командования, войска и желающие присоединиться к ним добровольцы, не принимая боя, должны эвакуироваться в Литву, где будут разоружены и интернированы. Население пришло в отчаяние, несколько офицеров застрелились, сотни охотников требовали выдать им оружие. Еще больше обстановку накалила передача местного радио о начавшейся революции в Германии, объявлении ей войны Румынией и Венгрией и отступлении советских войск к восточной границе. Командующий решил отложить ретираду до 20 часов.

За час до установленного срока командир 2-го батальона, развернутого на южной и юго-западной окраине города, подполковник С. Шилейко доложил о появлении советских танков и запросил, может ли он открыть огонь. Пока Окулич-Казарин отдал приказ об открытии огня, пока он был передан войскам, 8 танков уже миновали первую линию обороны, и для борьбы с ними были направлены резервные части. Около 20 часов польский командующий отдал приказ на отход своих войск, выслал подполковника Подвысоцкого к советскому командованию с целью уведомить его, что польская сторона не будет сражаться, а сам убыл из Вильно.

В это время в городе уже шли бои.

«Пропаганда Рыдз-Смиглы в Войске Польском «трубила» о том, что советские танки Т-26 фанерные, — рассказывал бывший красноармеец Самарской дивизии И.С. Гриб. — Вот почему под Вильно польские уланы налетели на танк Т-26 с саблями и стали его рубить, однако после этого у них в руках остались только ручки от клинков — танк оказался бронированным». Впрочем, история эта больше похожа солдатскую байку. Основную роль в обороне играли не уланы и вообще не армия, а отдельные импровизированные группы офицеров вроде «Офицерской лиги» под командованием майора Оссовского и виленская польская молодежь. Так, преподаватель физической и начальной военной подготовки гимназии имени Мицкевича Обиньский организовал из учащихся добровольческие команды, занявшие позиции на возвышенностях. Мальчишки постарше стреляли в советских солдат, младшие «кибальчиши» подносили боеприпасы и медикаменты, вели наблюдение, передавали донесения. Один из очевидцев прямо писал: «Не капитулировала только польская молодежь». Со своим подразделением покидал Вильно офицер саперного батальона 6-го пехотного полка Завадский: «В центре гремели взрывы. Местами клубился тяжелый, черный, плотный дым. Советские танки входили в город. Наши малочисленные подразделения и молодежь оказывали такое безнадежное и трагическое сопротивление! Сражение шло в районе железнодорожного виадука на шоссе на Нововилейку и на Зеленом мосту. Мы, армия, более или менее организованная сила, оставили город без боя».

К 20.30 8-й танковый полк ворвался в южную часть города. 7-й полк, натолкнувшись на упорную оборону, безуспешно пытался пробиться в юго-западную часть Вильно. Тем временем, форсировав Березину, южной окраины достигла 6-я танковая бригада, установившая связь с подразделениями 8-го танкового полка. Польская молодежь, используя орудия, расположенные на горе Трех Крестов, встретила наступавшие танки артиллерийским огнем. Для поражения боевых машин на улицах города широко использовались бутылки со смесью бензина и нефти.

Около 22.30, выяснив, что значительная часть регулярных войск и штабов уже покинула город, подполковник Подвысоцкий вынужден был принять решение об оставлении Вильно и отходе к литовской границе. Ночью поляки стали отходить за реку Вилия.

В 5 часов 19 сентября от Свенцян вышла к Зеленому мосту разведывательная группа старшего лейтенанта Акулова из группы Ломако. Вскоре туда же подоспели машины 8-го танкового полка. В течение двух часов кипел бой возле Зеленого моста, завершившийся его захватом.

В ходе боя было уничтожено 3 противотанковых орудия и 5 станковых пулеметов. Стремясь уничтожить мост, поляки поставили на нем машину с бочкой бензина и подожгли ее. Но советский танк столкнул машину в реку, пожар удалось предотвратить, и советские войска переправились в северную часть города. Полковник Ломако тем временем решил основными силами обойти город с севера и отрезать его от литовской границы. К 8 часам 19 сентября подошли части 3-го кавалерийского корпуса. 102-й кавполк повел наступление на юго-восточную окраину, а 42-й кавполк двинулся в обход города с востока и сосредоточился на северо-восточной окраине. 7-я Самарская кавалерийская дивизия Ф.С. Комкова обходила город с запада. B I0 часов удалось взять товарную станцию, где находились три эшелона с боеприпасами и военным снаряжением. К полудню прибыла моторизованная группа Ахлюстина. В 13 часов были захвачены здание жандармского управления и железнодорожный вокзал. В 16 часов вновь возникла перестрелка у Зеленого моста, в ходе которой были подбиты одна бронемашина и танк. К 18 часам сопротивление было сломлено, хотя отдельные перестрелки продолжались и в ночь на 20 сентября. Комендантом «освобожденного» Красной Армией города стал полковник Ломако.

В боях за Вильно части 11-й армии потеряли 13 человек убитыми и 24 человека ранеными, было подбито 5 танков и 4 бронемашины. 20–23 сентября советские войска подтягивались к Вильно, занимаясь очисткой города и прилегающих районов от польских частей. Всего было взято в плен около 10 тысяч человек, трофеями стали 97 паровозов, 473 пассажирских и 960 товарных вагонов.

Генерал Пшезьджецкий, узнав, что польский гарнизон оборонять Вильно не собирается, повернул свой отряд на Гродно.

19 сентября 3-я армия получила приказ организовать охрану латвийской и литовской границ. Однако до подхода стрелковых частей для этой цели могли быть использованы лишь разъезды и подвижные группы из состава 36-й и 24-й кавалерийских дивизий и танковых бригад. Вечером 21 сентября 144-й кавполк 36-й кавдивизии, вышедший к литовской границе в районе Мейшагола, рассеял мелкие группы поляков. При приближении советских разъездов литовские пограничники выбросили белый флаг и заявили: «Мы с вами воевать не хотим, мы держим нейтралитет». Лишь 23–25 сентября подошедшие стрелковые части смогли реально организовать охрану границ.

Пока шли бои в районе Вильно, войска 16-го стрелкового корпуса 11-й армии были повернуты на северо-запад и двинулись к Лиде. В 18 часов 18 сентября передовые части 100-й стрелковой дивизии заняли Крево. С утра следующего дня из танковых батальонов 100-й и 2-й стрелковых дивизий и бронероты разведбатальона 2-й дивизии была сформирована моторизованная группа под командованием комбрига Розанова. В районе фольварка Бердовка группа взяла в плен около 300 польских солдат, а поздно вечером вступила в Лиду. В 7 часов 20 сентября ей была поставлена задача наступать на Гродно. Тем временем главные силы корпуса продвигались на запад и к исходу 22 сентября достигли линии Радунь — Лида.

На фронте Фаниполь до Несвижа 17 сентября перешли в наступление части конно-механизированной группы Болдина (5-й стрелковый, 6-й кавалерийский, 15-й танковый корпуса — 65 595 человек, 1234 орудий и минометов, 864 танка). На левом фланге рвался на запад 15-й танковый корпус (461 танк БТ, 122 бронеавтомобиля). К вечеру его 27-я станковая бригада форсировала реку Сервечь, 2-я танковая бригада — реку Уша. Около 16 часов следующих суток 2-я бригада уже заняла Слоним. Отступивший польский гарнизон сжег один из двух мостов через реку Щара. Утром 19 сентября командир корпуса M.Л. Петров получил приказ совместно с моторизованными отрядами 13-й и 4-й стрелковых дивизий к исходу дня занять Гродно и Сокулку, однако скорость советского продвижения замедлилась из-за отставания тылов. Лишь около 16 часов передовой отряд 2-й танковой бригады вступил в уже занятый казаками Волковыск. 27-я танковая бригада вошла во Дворец. Туда же подтягивалась и 21 — я тяжелая танковая бригада (105 танков Т-28 и 29 танков БТ). Высосав из баков последние капли топлива, бронированная армада в 600 боевых машин замерла. В течение всего дня основные силы 15-го танкового корпуса простояли, растянувшись по дороге от Слонима до Волковыска, представляя идеальную цель для авиации, если бы она у противника имелась. С востока к Слониму подходила 20-я мотобригада, что еще больше загромождало дороги и задерживало подход тыловых колонн.

Неудачные действия 15-го танкового корпуса в Белоруссии привели к тому, что уже в ноябре 1939 года, по настоянию Б.М. Шапошникова и начальника Автобронетанкового управления Д.Г. Павлова, было признано необходимым расформировать эти громоздкие соединения (в Красной Армии было четыре танковых корпуса) и иметь в составе бронетанковых войск только отдельные бригады со штатной численностью 258 танков. В 1940 году, после сенсационных побед германских танковых групп во Франции, «ошибку» решили исправить и приступили к созданию двадцати девяти механизированных 1000-танковых неуправляемых монстров, печальная судьба которых только подтвердила правильность прогнозов Шапошникова.

Во всех городах и местечках, занятых Красной Армией, на основании приказа командующего фронтом от 19 сентября вводилось Временное управление, в состав которого входили представители РККА и местного населения. Приказ требовал, чтобы все учреждения и предприятия продолжали «нормально работать», граждане соблюдали и охраняли революционный порядок, всемерно содействовали советским войскам и новым органам власти, а также пресекали «враждебные народу действия и выступления представителей и агентов помещичье-капиталистических кругов бывшего Польского государства». Лицам, нарушающим порядок, посягающим на народное добро, не сдавшим в 24 часа оружие, грозила «строжайшая ответственность». Устанавливалось хождение советских денежных знаков наравне со злотым по курсу: один рубль равен одному злотому (довольно быстро рынок подкорректирует обменный курс, он станет 1 к 12, а советские функционеры для приобретения «заграничного» ширпотреба начнут копить злотые).

Временные управления первым делом набирали и вооружали отряды Рабочей гвардии, по штату примерно 400 человек в каждом, выражаясь современным языком, райцентре (при этом хозяева предприятий обязаны были, платить им зарплату), и приступали к революционным преобразованиям: арестам и нередко уничтожению польских офицеров, полицейских, лесников, прочего чуждого элемента, брали под охрану мосты, узлы связи, железнодорожные станции, банковские хранилища, помещичьи усадьбы, боролись со «спекулянтами» и организовывали «красные обозы» с продовольствием для городов (как бывало всегда и везде, с приходом большевиков исчезали продукты), производили конфискации недвижимости, а также любой собственности, необходимой для функционирования новой власти, например, типографий. Вместе с войсками следовали призванные на службу, одетые в форму, редакторы и журналисты с уже задуманными газетами, которые начинали выходить и распространяться буквально на третий-четвертый день. Специалисты НКВД охотились на архивы спецслужб, «шпионов органов иностранной разведки» и лиц, «стоящих на оперативном учете». На заводах и фабриках создавались Рабочие, на селе — Крестьянские комитеты (если в комитетах «окапывались кулацкие и буржуазные элементы», их распускали и «избирали» заново): «Таким образом, Временные управления и Рабочая гвардия выполняли функции диктатуры пролетариата. Они подавляли сопротивление эксплуататоров, осуществляли социалистические преобразования в экономике, оказывали революционное воздействие на рабочих и крестьян».

6-й казачий корпус (по составу — 4-я, 6-я, 11-я кавдивизии — это легендарная Первая Конная, и командир корпуса А.И. Еременко — из «буденновцев»), «несмотря на трудные условия местности и бесцельное сопротивление отдельных польских частей», к исходу 17 сентября форсировал реку Ушу. Отсутствие серьезного противодействия со стороны противника позволяло ускорить продвижение, чему, однако, не способствовало сразу ставшее хроническим отставание тылов. Однако Еременко, полный решимости с опережением графика «освободить» центр Новогрудского воеводства и «родину великого польского поэта Адама Мицкевича», приказал организовать подвижную группу в составе 31-го танкового полка 1[-t]-й кавалерийской дивизии, мотострелкового батальона и зенитно-пулеметного эскадрона. Под водительством командира корпуса группа, совершив от границы в общей сложности 100-километровый марш, к 20 часам заняла Новогрудок.

Население города, напуганное «россказнями польских националистов», попряталось по домам. Однако, увидев, какие замечательные ребята эти «красные», повалило на улицу. «Когда осторожные жители убедились, что наши танки и пулеметы не стреляют по домам, а наши солдаты приветливо улыбаются, — писал Андрей Иванович, — несмотря на поздний час, возникла импровизированная демонстрация. Появились и цветы, которые женщины и девушки преподносили нашим воинам. Сначала редко, а затем все чаще стали раздаваться приветственные возгласы. Мы проходили по городу, а со всех сторон на польском, белорусском и русском языках неслось: «Да здравствует Красная Армия!», «Да здравствует Советский Союз!» Здравицы в честь товарища Сталина если и звучали, то Еременко о них не вспомнил: к моменту выхода мемуаров «культ» почившего вождя уже «развенчали», а тело вынесли из мавзолея.

Прибывавшие в Новогрудок в последующие дни секретарь ЦК КП(б) Белоруссии П.К. Пономаренко, командующий конно-механизированной группой И.В. Болдин, начальник артиллерии Красной Армии H.H. Воронов, маршал С.М. Буденный — все наблюдали сплошное ли: Кование, слезы радости и благодарности «за освобождение от панского гнета и фашистской неволи»: «Девушки украшают цветами боевые машины и коней красноармейцев и командиров. Деревни пестрят красными флагами». Тем не менее по ночам, после митингов с цветами, в «освободителей» летели ручные гранаты и звучала стрельба, стоившая жизни нескольким красноармейцам и командирам, занимавшимся «вылавливанием бандитов».

1 / Надо сказать, что большинство населения, особенно «единокровные братья», особенно в восточных районах Польши и сельской местности, действительно радовалось, приходу Красной Армии. Сыграли свою роль и национальные противоречия, и классовые, и доверие к советской пропаганде, и желание «отобрать и поделить», и страх перед немецкой оккупацией. И были митинги, и цветы, и приветствия великому товарищу Сталину: «…в день освобождения, нас от кровавого панского ярма шлем тебе, дорогой вождь трудящихся всего мира, пламенные слова благодарности за помощь нам в борьбе с польским фашизмом». Только, хоть убей, не верится, что эту цидулю в самом деле сочинили крестьян «вёски Драздоу».

Активно сотрудничала с новой властью еврейская молодежь: «Ведь мы в то время уже знали, что евреи в Советском Союзе занимали высокие государственные посты, что русские женятся на еврейках — это было модным».

Замечательно, что, согласно многочисленным свидетельствам аборигенов, красноармейцы (как и их боевые скакуны) не производили впечатления людей хорошо питающихся и были несколько изумлены наличием здорового румянца на щеках угнетенных белорусов: «Солдаты Красной Армии хорошо относились к местному населению, говорили, что уже навсегда освободили наш край от поляков, обещали, что будем жить свободно и мирно. В то же время много спрашивали, интересовались «жизнью под польским гнетом». Были удивлены, так как ожидали увидеть худшего… Ведь им внушали, что в Западной Белоруссии голод, мы все нищенствуем, гнем спины на панов, а их взору предстало нечто иное: ухоженные дома, скот на подворьях, засеянные поля, люди одеты и обуты».

Из воспоминаний жителя Бреста С.Н. Синкевича, представителя русского «угнетенного» меньшинства, окончившего, кстати, русскую гимназию: «На Шоссейной улице показались первые советские танки. С чувством величайшего любопытства и совершенно ошеломленный, я побежал посмотреть. Ведь это наши, русские! На небольших грузовых машинах типа ГАЗ сидели солдаты в странных остроконечных шлемах. Поперек грузовиков были положены сосновые доски, служащие сиденьем для бойцов, как тогда называли солдат. Лица у них были серые, небритые, шинели и короткие ватные куртки как будто с чужого плеча, голенища сапог были сделаны из материала вроде брезента. Я подошел к одной из машин и попробовал поговорить с солдатами. Однако все находящиеся там молчали и смотрели в сторону. Наконец один из них в форменной фуражке со звездой на рукаве заявил, что партия и правительство по просьбе местного населения прислали Красную Армию, чтобы освободить нас от гнета польских панов и капиталистов. Я был очень удивлен убогим видом и какой-то странной необщительностью моих соплеменников… Однажды к нам в дом постучал капитан по фамилии Буйневич, простой и довольно милый человек, который был очень поражен, увидев у нас швейную машину, электрический утюг и пр.».

18 сентября корпус Еременко получил задачу овладеть Волковыском, затем городами Гродно и Белосток, однако весь день простоял на месте ввиду нехватки горючего: тылы пропали неизвестно где, а на подступах к Новогрудку, забитых непрерывно прибывающими с востока советскими войсками, образовалась грандиозная пробка. Виной тому, по утверждению Воронова, явилась непрекращающаяся фиеста в городе: «Улицы… были забиты войсками. В этом и была причина столпотворения. Здесь шло настоящее народное празднество. Город ликовал, народ заполнил улицы. Регулировщики оказались бессильны». В итоге было принято решение для захвата Волковыска объединить танковые полки двух дивизий кавалерийского корпуса в одну подвижную группу, а треть машин, перелив с них топливо, оставить в Новогрудке дожидаться бензовозов.

В это время 6-я Чонгарская Кубано-Терская кавалерийская дивизия вторые сутки продиралась через Налибокскую пущу к Лиде, накапливая опыт «преодоления лесисто-болотистой местности» — маневр был предпринят по настоянию Еременко, как более «отвечающий замыслу операции». Будущий маршал вообще любил экспериментировать, например, в тридцатиградусные морозы поместить дивизию суток на трое-четверо в шалаши из ельника с целью вырабатывания у солдат привычки к «суровым условиям».

К утру 19 сентября мотоотряд под командованием командира корпуса, не встречая сопротивления, вошел в Волковыск. Местные жители пели песни и лезли целоваться к запыленным танкистам, пролетариат немедленно «приступил к установлению своей народной власти».

Примерно в это же время 152-й кавалерийский полк Чонгарской дивизии под командованием «товарища Селюкова» после короткого боя занял Лиду, где, если верить отечественным авторам, наши воины взяли в плен 2500 человек, захватили 300 винтовок, 100 тысяч патронов, 23 самолета. Польские исследователи называют эти сведения «вельким кламством», то есть попросту брехней, так как неувядаемым и самым достоверным источником информации для наших историков по-прежнему остается газета «Правда» (в данном случае от 5 октября 1939 года), вещавшая в унисон с «Фёлькишер Беобахтер». Участники событий утверждают, что на лидском аэродроме к 19 сентября 1939 года вообще не было ни одного самолета: 5-й авиаполк «карасей» убыл на запад еще в августе, оставшиеся учебные машины уничтожили германские бомбовозы, а тыловые подразделения полка ушли в Гродно. Гарнизон Лиды к моменту советского вторжения не превышал 350 солдат, которым еще вечером 17 сентября выдали жалованье за три месяца, гражданскую одежду и приказали расходиться по домам.

Для рейда на Гродно Еременко 20 сентября выделил 4-ю кавалерийскую дивизию. Но боевым скакунам требовался отдых, поэтому вперед снова был брошен моторизо-, ванный отряд. Во главе колонны на трофейном легковом автомобиле мчался сам Андрей Иванович.

Соединения 5-го стрелкового корпуса (4-я и 14-я стрелковые дивизии) перешли границу, сломив слабое сопротивление польских пограничников, взяли в плен 29 человек, сами потеряв 6 человек убитыми и 2 ранеными. К 17 часам части корпуса вышли на железнодорожную линию Столбцы — Барановичи, а к 23 часам достигли реки Уша. В течение дня из состава корпуса были выделены подвижные отряды, продвинувшиеся до реки Сервечь. Мотогруппа 4-й стрелковой дивизии в 8 часов 19 сентября вошла в Слоним, приняв у танковых частей более 6000 пленных. В 4 часа 20 сентября мотогруппа 119-го стрелкового полка вошла в Волковыск, где была подчинена 15-му танковому корпусу. В трех километрах западнее города она столкнулась с двумя эскадронами поляков и, потеряв одного бойца убитым, взяла в плен 150 человек. 21 сентября основные силы 5-го стрелкового корпуса находи-, лись у Зельвы, а 119-й и 101-й полки были направлены к Гродно.

Еще в 1922 году территория Польши была разделена на десять корпусных округов. В городе Гродно с населением в 58 тысяч человек располагался штаб округа корпуса III, гарнизон состоял из двух полков пехоты, 29-го полка легкой артиллерии, 7-го танкового батальона и дивизиона противотанковых орудий. В сентябре 1939 года все эти соединения находились на германском фронте, и польские силы в Гродно насчитывали два импровизированных батальона и роту запасного центра 29-й пехотной дивизии, 31-й караульный батальон, пять взводов позиционной артиллерии (5 орудий), две зенитно-пулеметные роты, батальон национальной обороны «Подставы», отряды, жандармерии и полиции. В первой половине сентября усилиями начальника укрепленного района «Гродно» Полковника Богдана Хулевича был проведен ряд мероприятий по подготовке к уличным боям» с германскими частями. В частности, были созданы большие запасы бутылок, заполненных смесью нефти и бензина, многие солдаты и учащаяся молодежь прошли практический курс по использованию этого «противотанкового оружия». Однако на второй день после советского вторжения командующий округом 39-летний генерал Юзеф Ольшина-Вильчинский объявил о демобилизации армии, наборе добровольцев на «французский фронт» и перебрался из Гродно в Сопоцкин, поближе к литовской границе. За ним следом потянулась гражданская администрация.

В Гродно остался вице-президент Роман Савицкий, который под сильным влиянием патриотической польской общественности, в первую очередь-педагогической, призвал всех к обороне родного города. Под его руководством жители начали рыть окопы и рвы, возводить на улицах баррикады и устанавливать противотанковые заграждения. На основании разрешений, выписанных городским советом, добровольцам раздавалось из казарм оружие и патроны. Для борьбы с бронетехникой предполагалось использовать 40-мм зенитки и бутылки с зажигательной смесью. Преподавательницы и ученицы женских гимназий организовывали санитарные пункты.

Руководство обороной доверили полковнику Седлецкому; капитан Петр Корзон и майор Венедикт Серафин встали во главе 1-го и 2-го батальонов. Комендант гарнизона полковник Бронислав Адамович на руководство не претендовал, склоняясь, в соответствии с приказом сверху, к эвакуации в Литву. Однако, когда 18 сентября пришло известие о том, что в близлежащем местечке Скидель «белорусские и жидовские» коммунисты захватили власть, первым делом арестовав и немного постреляв «пилсудчиков», полковник деятельно приступил к организации карательной экспедиции. Ранним утром 19 сентября сотня солдат и полицейских на грузовиках выехала в Скидель. Прибыв на место, поляки быстро ликвидировали новоявленный ревком, освободили арестованных и приступили к экзекуциям. Беспорядки, организованные местными «красными» активистами, приступившими к формированию Красной Гвардии, имели место и в Гродно, но были жестко подавлены военными. Польские мемуаристы, говоря о действиях «пятой колонны», неизменно указывают на евреев и белорусов, не скрывая глубоко укоренившегося к ним недоверия со стороны «титульной нации». В связи с этим характерный эпизод приводит гродненская учительница: «Кто-то сказал мне, что евреи, которые до сей поры держались в стороне, растаскивают оружие из казарм. Взволнованная, побежала к казармам и прибыла как раз в тот момент, когда подъехала телега, полная еврейской молодежи. Все евреи имели на рукавах бело-красные ленточки, а зачарованный этим какой-то наивный капитан раздает им винтовки и патроны. Закричала на него: «Мало нам немцев и москалей, а пан еще жидов на нас вооружает!» Через минуту по телефону он получил приказ Савицкого: оружие можно выдавать только предъявившим свидетельство городского совета». Следом последовал приказ: не имеющим разрешения оружие сдать под угрозой смертной казни. В подозрительных домах были произведены обыски.

И впрямь, неладно что-то было в польском «королевстве»».

После полудня 19 сентября стало известно, что советские танки находятся недалеко от Гродно. Правда, атаку ожидали с востока, со стороны Вильно и Лиды, но русские, применив военную «хитрость», подступили к городу с юга. Что было только на руку обороняющейся стороне, поскольку наступавшим предстояло форсировать Неман и высаживаться на крутой правый берег.

Соединения 15-го танкового корпуса выдвигались к цели волнами, по мере заправки горючим. Первыми утром 20 сентября к Гродно вышли 50 «бэтушек» 27-й танковой бригады. Танкисты с ходу атаковали противника и, прорвав слабую оборону на южных предместьях, вышли к Неману. Нескольким боевым машинам под командованием майора Ф.И. Квитко удалось по мосту прорваться в самый центр, к площади Свободы. «Красные флажки трепетали над ними, — вспоминал очевидец. — На головном танке был букет цветов — где-то его приветствовали цветами, но только не в Гродно».

Очнувшись от оцепенения, вызванного внезапным появлением прямо под окнами советских боевых машин, народ повалил на улицы, но опять же не для участия в праздничном митинге. Танки, не имевшие поддержки пехоты, со всех сторон подверглись нападению солдат, полицейских и молодежи, использовавших малокалиберные орудия, которые можно было сосчитать по пальцам, и бутылочные «гранаты», которые имелись чуть ли не у каждого гимназиста. Несмотря на непрерывный огонь из всех огневых точек, танки вспыхивали один за другим. Командирский БТ взорвался вместе с экипажем.

«Мы бросали гранаты и стреляли из винтовок, чтобы отвлечь огонь на себя, — вспоминал участник боя сержант Алоизий Таудул. — Летчики (из наземных служб 5-го авиаполка), воспользовавшись моментом, бегом приблизились к танку. Сержант с бутылкой бензина взобрался на башню, которая все время нервно вращалась. На призыв: «Вылезай, товарищ, не бойся, а то сожгу», — ответа не последовало, а башня снова повернулась-и выстрелила. Сержант открыл бутылку, полил бензином щели и на крышу башни, соскочил, зажег спичку и бросил на танк. Вспыхнуло пламя, башня перестала вращаться, но взрыва боеприпасов, которого мы все ожидали, не было… Позднее я видел трупы трех советских танкистов, лежавших рядом с танком, уничтоженным летчиком. До сих пор не могу понять, почему они не были обгорелыми. Вероятно, они задохнулись от нехватки кислорода».

В итоге шесть боевых машин были сожжены, остальные отошли обратно за Неман, члены экипажей частью погибли, частью попали в плен. Среди последних гродненцы признали земляков, сбежавших в Советский Союз еще до начала войны. Бывший полицейский рассказывал: «Мы выбежали на угол улиц Наполеона и Гувера, где пылал второй танк. Там увидели такую сцену: на земле лежал один убитый большевик, а другой — раненый. Какой-то гражданский замахнулся карабином и хотел добить раненого прикладом, но постовой Москалюк помешал ему, чем вызвал неудовольствие собравшейся толпы. Между тем раненый кричал: «Не убивайте, я пришел вас освободить!» — что еще больше разозлило толпу. При убитом Москалюк обнаружил водительское удостоверение, в котором мы прочли: «Техник второго ранга Александрович (имени не помню), место рождения г. Гродно». Выяснилось, что полиции хорошо известна эта еврейская семья, а именно этот преследовался за коммунистическую деятельность и сбежал в Россию, а теперь, хорошо зная город, приехал, чтобы нас «освободить».

По польским данным, еще 12 советских танков удалось подбить в районе моста через реку, куда были переброшены зенитные «бофорсы» на механизированной тяге. Солдаты и добровольцы заняли окопы на правом берегу и вели огонь из пулеметов. Перестрелка на линии Немана продолжалась весь день. Женщины и школьники оказывали помощь раненым, приносили бойцам еду и боеприпасы.

Вечером 20 сентября при поддержке подоспевшего 119-го стрелкового полка 13-й стрелковой дивизии, 27-я танковая бригада занималась зачисткой южной части Гродно, а подтянувшаяся артиллерия приступила к обстрелу занеманской части города.

Ночью группа младшего лейтенанта Шайхуддинова с помощью местных проводников на лодках переправилась на правый берег реки в двух километрах восточнее города, но ее продвижение было остановлено огнем пулеметных точек, оборудованных в районе кладбища. В ходе ночного боя 119-му полку удалось закрепиться на правом берегу и выйти на подступы к восточным окраинам. Поляки, в свою очередь, совершали вылазки на советские позиции.

На станцию Гродно с наступлением темноты прибыли два эшелона с эвакуировавшимися польскими войсками. Часть из них влилась в ряды защитников города, например, отряд из двух батальонов запасного центра 19-й пехотной дивизии под командованием полковника Блюмского. Своим ходом добрались до цели и решили задержаться 101-й и 102-й уланские полки резервной кавалерийской бригады во главе с генералом Пшезьджецким, принявшим на себя руководство обороной. «Гродно словно вымер, — вспоминал командир эскадрона улац подпоручик Януш Вильхорский, — ворота закрыты и заперты на засовы, окна закрыты ставнями. На улицах встретили только раз полицейский патруль. То в одном, то в другом месте стояли корпуса сожженных советских танков. В памяти остался разрушенный артиллерийскими снарядами кинематограф, с вывалившимся на улицу аппаратом и обгоревшими лентами фильма, валяющимися на проезжей части; на разбитой стене нелепо смотрелись фрагменты красочных плакатов с ахмериканскими кинозвездами».

Самые благоразумные покидали обреченный на «освобождение» город. Так, утром 21 сентября большая группа военных, полицейских, служащих общим числом около тысячи человек под руководством полковника Адамовского на реквизированных машинах, автобусах, телегах, велосипедах и пешком, невзирая на протесты жителей, эвакуировалась из Гродно в направлении литовской границы. Раненых защитников жители предусмотрительно укрывали в своих домах, оставив в госпитале только пострадавших от обстрелов обывателей и пленных красноармейцев.

Тем временем к городу подошел советский 101-й полк 4-й стрелковой дивизии, который также переправился на правый берег и развернулся севернее 119-го полка. В 6 часов полки, усиленные четырьмя орудиями и двумя танками, перешли в наступление и, несмотря на контратаки поляков, к 12 часам вышли на линию железной дороги, а к 14 часам достигли центра Гродно. Советские стрелковые подразделения были поддержаны огнем и гусеницами подоспевшей моторизованной группы 16-го стрелкового корпуса, подавившей огневые точки на восточной окраине. Однако, попав лод фланговый огонь пулеметов, пехота вновь отошла на окраину, а танки снова вынуждены были вести уличные бои в одиночку. Так, бутылками с горючей смесью поляки сожгли вместе с экипажем танк командира взвода младшего лейтенанта Александрова и механика-водителя Комарова. К вечеру боевые машины тоже были выведены из города.

До самых сумерек кипел бой в районе Королевского Замка, казарм 81-го пехотного полка и расположенного рядом с казармами здания школы.

«Остатки польской армии, главным образом офицерские части и банды фашистских молодчиков, — кипела негодованием газета «Советская Белоруссия», — бессильные в открытом бою приостановить сокрушительный натиск Красной Армии, укрепились в Гродно, трусливо спрятавшись за спины мирного населения.

— Стреляйте, товарищи, так, чтобы каждый снаряд попадал в цель и только в цель, — говорил старший политрук тов. Швейкин бойцам, устанавливавшим орудия на огневой позиции. — Ни один снаряд не должен попасть в дома мирных граждан.

Вслед за командой командира батареи капитана Кудрявцева последовал выстрел.

— Взводом огонь!

Куски отбитого кирпича, жести полетели вниз. Следующие снаряды разрывались внутри крепостной башни, разрушали окопы перед крепостью. Ни один снаряд не лег мимо цели. Это была подлинно снайперская стрельба. А в это время стрелковые батальоны ворвались в юго-восточную часть города и начали закрепляться там».

Особое удовольствие советским «снайперам» доставляла стрельба по башням костелов.

Вообще советские средства массовой информации в этот период, да и сорок лет спустя, культивировали патологическую ненависть к «панам». Польские защитники своей страны характеризовались не иначе как «бандиты» и «спесивые шляхтичи», «сволочи» и даже «подлый враг, который осмелился поднять на нас руку». Решиться на отпор родной всем угнетенным Красной Армии могли только «фашисты» и недобитое «офицерье». Зато оборона Варшавы и сражение с немцами в районе Томашув-Любельский, согласно нашей истории, «показали силу и решимость польского рабочего класса, трудового крестьянства и патриотически настроенной интеллигенции сражаться с ненавистным врагом».

Упорное сопротивление «спесивых шляхтичей» в Гродно разом выдуло из голов красноармейцев все инструкции о «лояльном отношении» и сусальном образе «воина-освободителя». На войне как на войне. Вот еще картинка из воспоминаний гродненской учительницы: «…танк остановился прямо передо мной. На лобовой броне распят ребенок, мальчик. Кровь из его ран стекает струйками по металлу. Начинаем с Данкой освобождать привязанного кусками ремней парня, не осознавая, что творится вокруг. Из танка выскакивает черный танкист, в руке браунинг — грозит нам; из соседнего дома с поднятыми вверх кулаками выбегает молодой еврей, кричит хриплым голосом — в чем-то обвиняет нас и мальчика. Ддя меня они не существуют. Вижу только глаза ребенка, полные страха и муки. Я вижу, как освобожденный от узлов он тянется к нам с безграничным доверием. Рослая Данка одним движением снимает ребенка с танка и кладет на носилки. Я уже нахожусь у изголовья, и, оставив онемевших от нашей дерзости палачей, — убегаем. У мальчика пять пулевых ранений (знаю — это польские пули секли по вражеским танкам) и большая потеря крови, однако он в сознании. Его зовут Тадеуш Ясинский, ему 13 лет, единственный сын Софии Ясинской, служащей, отца нет. Он пошел в бой, бросил бутылку с бензином в танк, но не зажег ее… не умел… Выскочили, били, хотели застрелить, а потом распяли на лобовой броне».

С юга в этот день непрерывно атаковала подошедшая к 9 часам утра 20-я моторизованная бригада 15-го танкового корпуса. Прибывший во второй половине дня со своим мотоотрядом Еременко решил лично возглавить операцию по захвату моста. Сев в танк, комкор двинулся во главе атакующих, но вражеский снаряд заклинил башню. Пересев в другую машину, Еременко вновь возглавил атаку и прорвался на мост, но тут от перегрева заглох мотор. В ходе дуэли с огневыми точками противника вновь оказалась поврежденной башня. Наконец механику-водителю удалось завести двигатель, и танк тронулся по склону моста назад, чтобы через сотню метров снова заглохнуть, Еременко пересел в третий БТ и вновь ворвался на мост, но уперся в бетонные блоки, оказавшиеся непреодолимым препятствием. В течение двух с половиной часов танк вел огонь по противоположному берегу с местй, что только подтверждает отсутствие у поляков каких-либо приличных противотанковых средств.

Как вспоминал Еременко: «Поляки оказали нам сильное, но совершенно бессмысленное сопротивление… Мне довелось впервые принять личное участие в танковых атаках и познакомиться с боевыми качествами наших танков, понять сущность некоторых тактических приемов при действиях танков в наступлении на пересеченной местности и в населенном пункте. Это был, в общем, не очень веселый опыт: в бою на подступах к Гродно я и все танкисты из экипажа танка, служившего мне подвижным КП, были ранены, а все три танка, на которых я последовательно руководил боем, выведены из строя…»

20-я мотобригада в ходе боев 21 сентября смогла занять юго-западную окраину города, но переправиться через Неман не сумела ввиду сильного ружейно-пулеметного огня с противоположного берега. Вечером подошла 4-я кавалерийская дивизия. Новый штурм был назначен на утро. Однако командовавший обороной города генерал Пшезьджецкий уже принял решение оставить Гродно и отдал своим войскам приказ отходить на север. В ночь на 22 сентября, под прикрытием темноты, защитники покинули город (в их числе Роман Савицкий, он еще вернется и будет расстрелян немцами в 1942 году). Утром Гродно был занят частями Красной Армии. На поле боя было захоронено 644 трупа, взято в плен 1543 военнослужащих противника, трофеями стали 514 винтовок, 50 револьверов, 146 пулеметов, 1 зенитное орудие, 1 миномет. Советские потери составили 57 человек убитыми, 159 ранеными, было подбито 19 танков и 4 бронемашины. Польские источники утверждают, что в боях за Гродно было убито и ранено 800 командиров и красноармейцев.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.