«Рискованный спутник жизни»

«Рискованный спутник жизни»

— Как-то, когда я уже работал в первом подразделении в Питере, мне позвонил приятель и сказал, что приглашает меня в театр на Аркадия Райкина. У него есть билеты, девушки будут. Сходили. Девушки действительно были.

На следующий день опять в театр пошли. Уже я билеты доставал. И на третий то же самое. С одной из них я начал встречаться. Мы подружились. С Людой, моей будущей женой.

— И сколько продолжались эти встречи?

— Долго — года три, наверное. Мне уже было 29 лет, я привык все планировать. Да и друзья стали говорить: «Слушай, прекращай ты, давай женись».

— Да они завидовали.

— Конечно, завидовали. Но я и сам понял, что если не женюсь еще года два-три, не женюсь никогда. Хотя, конечно, привычка к холостяцкой жизни сложилась. Людмила ее искоренила.

ЛЮДМИЛА ПУТИНА, супруга:

Я из Калининграда. Работала стюардессой на внутренних линиях. Международных линий в Калининградском авиаотряде не было: Калининград ведь был закрытым городом. Наш авиаотряд был немногочисленным и молодым.

В Ленинград мы с приятельницей прилетели на три дня. Она тоже стюардесса из нашего отряда; пригласила меня в театр Ленсовета на концерт Аркадия Райкина, а ее, в свою очередь, пригласил один знакомый. Одной ей было идти страшновато, она и позвала меня. Этот знакомый, узнав, что я иду, пригласил и Володю.

Мы втроем — я, моя подруга и ее приятель — приехали на Невский, там есть театральная касса, возле здания Думы. Такая башня с часами. Володя стоял на ступеньках этой кассы. Он был очень скромно одет, я бы даже сказала, бедно.

Совсем невзрачный такой, на улице я бы даже не обратила внимания.

Посмотрели первую часть. В антракте вышли в буфет. В основном веселилась я, старалась всех рассмешить. Но мне далеко было до Райкина все как-то не очень реагировали. Но меня это не смущало.

После концерта договорились встретиться опять и пойти в театр: мы ведь приехали всего-то на три дня, и нас, естественно, интересовала культурная программа. Мы поняли, что Володя — тот человек, который может достать билеты в любой театр.

На следующий день действительно встретились. Правда, того приятеля, который нас познакомил, уже не было.

СЕРГЕЙ РОЛДУГИН:

Я купил свою первую машину, «Жигули» первой модели. Я тогда окончил консерваторию, попал в коллектив к Мравинскому, ездил на гастроли в Японию и все такое. У меня денег было больше, чем у Вовки. Привозил я ему из командировок сувениры, футболочки какие-то…

И вот мы как-то договорились с ним встретиться на Невском. Он говорит: «Там к тебе девочки подойдут, скажут, что от меня. Я через 15 минут тоже подойду, и пойдем в театр».

Девушки вовремя, как им было назначено, пришли. Одна из них была Люда. Очень симпатичненькая. Сели ко мне в «Жигули». Стали его ждать. Мне было дико неудобно, что я там сидел с ними: мимо проходили какие-то знакомые, узнавали меня — все это было не очень кстати. Так мы сидели где-то час. Я все это время утомлял этих девиц разговорами. Так мне казалось, но на самом деле мне с ними было очень легко.

Наконец появился Володя. Он вообще, кстати сказать, почти всегда опаздывал.

Пошли в театр. Что мы там смотрели, я, конечно, не помню. Совершенно не помню.

Помню только, что знакомые ходили мимо машины и узнавали меня.

ЛЮДМИЛА ПУТИНА:

На второй день мы пошли в Ленинградский мюзик-холл, а на третий опять в театр Ленсовета. Три дня — три театра. На третий день уже нужно было прощаться. Это было в метро. Приятель его стоял в сторонке. Он Володю знал как человека, который не очень-то охотно дает о себе какие-нибудь сведения или тем более телефон свой домашний. Вдруг он видит, как в самый последний момент Володя дает мне свой телефон. И этот приятель позже, когда я уехала, заметил: «Ты что, с ума сошел?» За Володей такого не водилось.

— Это вам муж рассказывал?

— Конечно.

— А он вам сказал, где работает?

— Сказал. В уголовном розыске. А потом, спустя уже какое-то время, я узнала, что в КГБ, во внешней разведке. Для меня тогда, между прочим, все равно было: КГБ, уголовный розыск… Сейчас я знаю разницу.

Я сказал ей, что работаю в милиции. Потому что сотрудников органов безопасности, особенно разведки, прикрывали какими-нибудь корочками. Если становится широко известным, где ты действительно работаешь, тебя, уж конечно, не пошлют за границу. Практически у всех были удостоверения сотрудников уголовного розыска. И у меня тоже. Вот я и сказал. Я же не знал, чем наше знакомство закончится.

ЛЮДМИЛА ПУТИНА:

Я в тот первый приезд влюбилась в Ленинград с первого взгляда, и именно потому, что мне удалось так провести время. Город ведь нравится и приятен, когда встретил там людей хороших.

— А в невзрачного, скромно одетого паренька не влюбились?

— Потом пришла влюбленность, и сильная. Не сразу. Сначала я просто звонила ему.

— Вы ему, как приличная девушка, своего телефона не оставили?

— У меня в Калининграде не было телефона. Сначала звонила, потом стала летать на свидания. В основном на свидания люди как ездят? На трамвае, на автобусе, на такси. А я летала на свидания на самолете.

У Калининградского авиаотряда не было рейсов в Ленинград. Поэтому мне ставили три-четыре выходных дня в наряде, и я летала уже обычным рейсом. Что-то, видимо, в Володе было такое, что привлекало меня. Спустя три-четыре месяца я уже решила, что он именно тот человек, который мне нужен.

— Почему? Вы же сами говорили — неяркий, неброский.

— Может быть, вот эта внутренняя сила, которая и привлекает сейчас всех.

— А вам замуж хотелось?

— Просто замуж? Нет, никогда. А конкретно за него — да.

— Но ведь поженились вы только через три с половиной года. Что же вы делали все это время?

— Три с половиной года я за ним ухаживала!

— Как же он наконец решился?

— Однажды вечером мы сидели у него дома, и он говорит: «Дружочек, ты теперь знаешь, какой я. Я в принципе не очень удобный человек». И дальше шла самохарактеристика: молчун, в чем-то достаточно резкий, иногда может обидеть и так далее. Словом, рискованный спутник жизни. И продолжает: «За три с половиной года ты, наверное, для себя определилась?»

Я поняла, что мы, похоже, расстаемся. «Вообще-то, — говорю, определилась». Он с сомнением в ответ: «Да?» Тут я окончательно поняла, что мы расстаемся.

«Ну, если дело обстоит таким образом, то я тебя люблю и предлагаю такого-то числа пожениться», — говорит он. Вот это было полной неожиданностью.

Я сказала, что согласна. Через три месяца мы поженились. Сыграли свадьбу в ресторане — «поплавке» — пароходике, стоявшем у берега.

Мы очень серьезно восприняли это событие. Даже на свадебной фотографии видно, что мы оба просто суперсерьезные. Для меня замужество не было легким шагом. И для него тоже. Есть ведь люди, которые ответственно относятся к браку.

— А он, как человек ответственный и последовательный, запланировал, где вы будете жить?

— Да там и планировать было нечего. Жили у его родителей, квартира 27 метров в доме-корабле, так их тогда называли. Знаете, с такими высокими подоконниками?

Эту квартиру обменять было очень сложно: в одной комнате балкон, а на кухне и в другой комнате окна чуть не под потолком. Когда сидишь за столом, не видно улицы, только стена перед глазами. Это было огромным минусом при обмене.

Родители жили в 15-метровой комнате с балконом. В нашей, без балкона, было 12. А сама квартира в районе Автово, в доме-новостройке. Ее Володин отец получил, как инвалид войны.

— У вас был хороший контакт с его родителями?

— Да. Родители относились ко мне как к женщине, которую выбрал их сын. А он для них был светом в окошке. Они делали для него все, что могли. Больше, чем они сделали для него, никто бы не смог сделать. Они всю свою жизнь вложили в него.

Владимир Спиридонович и Мария Ивановна были очень хорошими родителями.

— А как он к ним относился?

— Его отношению к родителям можно было позавидовать. Он относился к ним бережно, никогда ничем их не обидел. Иногда, конечно, они бывали чем-нибудь недовольны, а он с ними не согласен. И всегда в такой ситуации он лучше промолчит, чем причинит им боль.

— Как вам было с ним первые годы?

— Первый год после того как поженились, мы жили душа в душу. Было ощущение постоянной радости и праздника. И потом, когда я была беременна нашей старшей, Машей. Она родилась, когда я училась на четвертом курсе, а он уехал на год учиться в Москву.

— Все это время вы не виделись?

— Я каждый месяц ездила к нему в Москву. И он приезжал один или два раза. Нельзя было чаще.

СЕРГЕЙ РОЛДУГИН:

Один раз он приехал из Москвы на пару дней и ухитрился сломать руку. В метро кто-то пристал к нему, и он отметелил эту шпану. Результат — сломал руку. В дзюдо ведь не атакующая техника. Володя очень расстроился: «В Москве этого не поймут. Боюсь, будут последствия». И были действительно какие-то неприятности, он в подробности не посвящал. В конце концов все обошлось.

ЛЮДМИЛА ПУТИНА:

Результатом его учебы и стала командировка в Германию. Он должен был ехать в Берлин, но тут один Володин знакомый рекомендовал его шефу группы в Дрездене, потому что сам тоже был ленинградец. Этот знакомый работал в Дрездене, и срок его командировки заканчивался. Вот он и порекомендовал на свое место Володю.

Командировка в Берлин, правда, считалась более престижной, а работа, видимо, более интересной, с выходом на Западный Берлин. Впрочем, в подробности я никогда не вникала, да он и не посвящал. Между нами никогда не было разговоров на эту тему.

СЕРГЕЙ РОЛДУГИН:

Они подошли друг другу по всем статьям. Потом у нее, конечно, характер стал проявляться. Она же не боится говорить правду. И даже не боится сама про себя говорить: «Я иногда становлюсь такая душная». Я как-то купил кресло-качалку и никак не мог запихнуть его в машину. Она стала мне советовать: «Вот так надо повернуть, а не так…» А оно у меня никак не запихивается, да еще тяжелое. Я говорю: «Люда, абсолютно замолчи». Она чуть ли не в истерику сорвалась: «Ну почему вы, мужики, все такие тупые?»

Люда очень хозяйственная. Когда я приезжал к ним, она всегда очень быстро все делала. Настоящая женщина, которая может всю ночь не спать, веселиться, а утром квартиру прибрать и все приготовить…

Людмила младше меня на пять лет. До того, как стать стюардессой, она училась в техническом вузе и сама бросила его, ушла с третьего курса. Думала, куда поступать. В этот момент мы с ней познакомились, и это, можно сказать, повлияло на нее. Она начала спрашивать, советоваться, куда ей пойти учиться. Я сказал, что в университет. Но на филфак решила пойти сама. Сначала на подготовительное отделение. Потом поступила на испанскую филологию, стала заниматься языками.

Выучила два языка: испанский и французский. Там же преподавали португальский, но он так и остался у нее в зачаточном состоянии. Зато в Германии стала бегло говорить по-немецки.

СЕРГЕЙ РОЛДУГИН:

Перед отъездом в Германию у них Маша родилась. У моего бывшего тестя была дача за Выборгом, шикарное место, и мы, когда ее из роддома забрали, поехали туда и все там жили: Володя, Люда, я с женой… Мы, конечно, праздновали рождение Маши… По вечерам такие танцы устраивали… «Держи вора, держи вора, поймать его пора!» Вовка здорово движется. Хотя в бальных танцах я его не замечал.

Перед поездкой Людмилу проверили. Начали эту проверку еще когда я учился в Москве. В тот момент было еще неизвестно, куда именно я поеду, и требования для членов семьи были максимально жесткие. Надо было, например, чтобы жена по состоянию здоровья могла работать в условиях жаркого и влажного климата. А то представьте себе: пять лет тебя готовили, учили, и вот наконец надо ехать за границу на работу, на боевой участок, а жена по состоянию здоровья не может. Это ведь ужасно!

И мою жену проверили по полной программе. Ей об этом, конечно, ничего не сказали. Только после всего уже вызвали в отдел кадров университета и сообщили, что она прошла спецпроверку.

И мы поехали в Германию.