ГЛАВА 9. СТАЛИН: ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ У ВЛАСТИ

ГЛАВА 9. СТАЛИН: ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ У ВЛАСТИ

Предложение Сталина повысить налог на колхозы. Сталинское недовольство Постышевым. «Дезорганизация» работы Политбюро. Сталин подозревал, что Ворошилов — «английский шпион»? «Разнузданный произвол» в отношении Андреева. «Необоснованные» обвинения Молотова и Микояна. Расширение состава Президиума ЦК

Предложение Сталина повысить налог на колхозы

Хрущев: «При рассмотрении этого проекта (заготовительных цен на продукты животноводства. — Г.Ф.) Сталин внес предложение повысить налог на колхозы и колхозников еще на 40 миллиардов рублей, так как, по его мнению, крестьяне живут богато, и, продав только одну курицу, колхозник может полностью расплатиться по государственному налогу.

Вы только подумайте, что это означало? Ведь 40 миллиардов рублей — это такая сумма, которую крестьяне не получали за все сдаваемые ими продукты. В 1952 году, например, колхозы и колхозники получили за всю сданную и проданную ими государству продукцию 26 миллиардов 280 миллионов рублей.

Разве такое предложение Сталина основывалось на каких-то данных? Конечно, нет. Факты и цифры в таких случаях его не интересовали».[186]

По уверениям Хрущева, проблемы налогообложения рассматривались Сталиным в феврале 1953 года, т. е. совсем незадолго до смерти вождя. Но никому так и не удалось записать

В самый первый раз Хрущев вспомнил о предполагаемом увеличении налога на июльском (1953) Пленуме ЦК, целиком посвященном «делу Берии». Тогда же Микоян и Молотов тоже назвали цифру в 40 миллиардов рублей, но вслед за Хрущевым. Причем оба упомянули ее в контексте, не оставляющем сомнений, что до хрущевской речи им ничего не было о ней известно.

Микоян, выступивший на октябрьском (1952) Пленуме ЦК против дополнительных налогов на крестьянство, вспоминает лишь то, что Сталин однажды заговорил о сдаче «лишней курицы». Но сам же признается, что большего не слышал, т. к. вопрос обсуждался в его отсутствие. Но о 40 млрд. Микоян не написал в своих воспоминаниях ни слова.

Сталинское недовольство Постышевым

Хрущев: «Попытки выступить против необоснованных подозрений и обвинений приводили к тому, что протестовавший подвергался репрессиям. В этом отношении характерна история с Т.Постышевым. В одной из бесед, когда Сталин проявил недовольство по адресу Постышева и задал ему вопрос:

— Кто вы такой?

Постышев твердо заявил с присущим ему окающим акцентом:

— Большевик я, товарищ Сталин, большевик!

И это заявление было расценено сначала как неуважение к Сталину, а потом как вредный акт и впоследствии привело к уничтожению Постышева, объявленного без всяких к тому оснований "врагом народа"».[187]

Как уже отмечалось, Постышев был исключен из списка кандидатов в члены Политбюро и из партии, затем арестован и в конце концов осужден и расстрелян за проведение повальных репрессий среди ни в чем не повинных членов партии. Хрущев присутствовал на том Пленуме (январь 1938 года) и потому не мог не знать, что именно стало первопричиной нареканий в адрес Постышева. Поэтому Хрущев, конечно же, лгал, утверждая, что приговор вынесен Постышеву «без всяких к тому оснований».

Но, по всей вероятности, он лгал и про то, что такая беседа вообще состоялась. Рассказ о словопрениях между Посты- шевым и Сталиным мы находим только в «закрытом докладе» Хрущева и в его же подготовительных «диктовках» к речи на XX съезде. И только.

Кажется, больше никому не посчастливилось оказаться свидетелем подобного разговора. Ничего не говорится о нем и в воспоминаниях самого Хрущева, хотя многие страницы там посвящены Постышеву.

Как отмечают Гетти и Наумов, нет никаких свидетельств, удостоверяющих наличие трений между Сталиным и Постышевым до январского Пленума 1938 года. Как говорилось ранее, именно на нем Постышев был выведен из числа кандидатов в члены Политбюро и вскоре после того арестован. Таким образом, хлесткий «обмен мнениями» между Сталиным и Постышевым, — если таковой состоялся, — мог произойти только в дни январского Пленума ЦК.

Борис Николаевский и ряд других комментаторов «закрытого доклада» полагают, что упомянутый Хрущевым разговор произошел годом раньше — в дни февральско-мартов-ского (1937) Пленума ЦК. Такое мнение основано на одном из утверждений все того же доклада, где говорится, что Постышев открыто выступил против Сталина. Между тем довольно объемистая стенограмма Пленума без пропусков и купюр была опубликована в 1992–1995 годах. И, как случалось не раз, тогда же выяснилось, что Хрущев здесь снова солгал: в стенограмме выступления Постышева на февральско-мартовском Пленуме нет даже намека на критику Сталина. Не было на том Пленуме и пресловутого обмена колкими репликами.

Что касается стенограммы январского (1938) Пленума, она известна лишь в отрывках, хотя некоторым из историков удалось познакомиться с полным тестом всех его заседаний. Тем не менее никто из исследователей-архивистов специально не отмечал, что описанный Хрущевым диалог состоялся в ходе январского Пленума. Таким образом, весьма вероятно, что и здесь Хрущев сказал неправду. Только нельзя быть до конца уверенным.

Даже если Сталин говорил что-то подобное, его слова, разумеется, не могли стать причиной для ареста Постышева, последующего суда над ним и вынесения ему смертного приговора. Постышев понес суровое наказание не из-за пререканий со Сталиным, а за вопиющее по масштабам избиение партийных кадров. Вне зависимости от того, высказывал ли Сталин недовольство Постышевым в таких выражениях, — а здесь самое время напомнить, что кроме самого «закрытого доклада» тому нет никаких подтверждений, — Хрущев все равно лгал, когда указывал причины, будто бы предопределившие участь Постышева.

Зачем, вообще, Хрущеву понадобилось говорить об этом? Надо полагать, ему нужно было своеобразное «алиби» для тех, кто работал со Сталиным на протяжении многих лет.

Многие делегаты, вероятно, задались бы вопросом: почему ближайшие соратники Сталина не осудили его за «преступления», обвинения в которых выдвинул Хрущев? Почему, зная обо всем, они не сделали ничего, чтобы остановить Сталина? Хотя предложенное Хрущевым объяснение выглядит явно неубедительным, никакого иного ответа он дать не смог: «Нас убили, если бы протестовали. Посмотрите, что случилось с По-стышевым только за напоминание, что он большевик!»

«Дезорганизация» работы Политбюро

Хрущев: «Серьезно принижалась роль Политбюро ЦК, дезорганизовывалась его работа созданием различных комиссий внутри Политбюро, образованием так называемых «пятерок», «шестерок», «семерок», «девяток». Вот, например, решение Политбюро от 3 октября 1946 года:

"Предложение тов. Сталина.

1. Поручить Комиссии по внешним делам при Политбюро (шестерке) заниматься впредь наряду с вопросами внешнеполитического характера также вопросами внутреннего строительства и внутренней политики.

2. Пополнить состав шестерки председателем Госплана СССР тов. Вознесенским и впредь шестерку именовать семеркой.

Секретарь ЦК — И.Сталин".

Что это за терминология картежника? (Смех в зале.) Ясно, что создание подобных комиссий — «пятерок», «шестерок», «семерок» и «девяток» внутри Политбюро подрывало принцип коллективного руководства. Получалось, что некоторые члены Политбюро отстранялись таким образом от решения важнейших вопросов».[188]

Даже такой враждебно настроенный к Сталину автор, как Эдвард Радзинский, признает: Хрущев говорит здесь неправду. Подкомиссии внутри Политбюро — лишь один из способов распределения нагрузки среди его членов. В самом принципе нет ничего нового или зазорного, и «узкие составы» внутри Политбюро тоже не были изобретением сталинского времени.

Разумеется, о «принижении» или «дезорганизации» Сталиным роли Политбюро в данном случае не может быть и речи.

Сталин подозревал, что Ворошилов — «английский шпион»?

Хрущев: «В результате своей крайней мнительности и подозрительности Сталин дошел до такого нелепого и смехотворного подозрения, будто Ворошилов является английским агентом. (Смех в зале.) Да, английским агентом»[189]

В своих мемуарах Хрущев пересказывает множество слухов, которые, как он уверяет, были известны только очень узкому кругу лиц. Его рассказ, долженствующий проиллюстрировать «крайнюю мнительность и подозрительность» Сталина, как раз один из таких случаев: кроме самого Хрущева рассказанная им история ничем больше не подтверждается.

O ней нет упоминаний даже в мемуарах Микояна — книге, где прозорливый читатель сможет легко отыскать множество ложных «воспоминаний», иначе говоря, случаев, которых не было в действительности (вроде обсуждения Сталиным никогда не существовавшего послания чехословацкого президента Э.Бенеша об измене маршала Тухачевского[190]). Поэтому, появись рассказы такого сорта у Микояна или какого-то другого мемуариста, у нас все равно оставались бы законные основания отнестись к ним с большим сомнением. Так или иначе, но про «агента» Ворошилова нет ни слова даже в микояновских воспоминаниях.

«Разнузданный произвол» в отношении Андреева

Описанные до конца главы события имеют прямое отношение к октябрьскому Пленуму ЦК 1952 года, состоявшемуся сразу после XIX съезда КПСС.

Хрущев: «Сталин единолично отстранил также от участия в работе Политбюро и другого члена Политбюро, Андрея Андреевича Андреева.

Это был самый разнузданный произвол».

Строго говоря, мы точно не знаем, что именно сказал Сталин на октябрьском (1952) Пленуме ЦК КПСС, поскольку официальный стенографический отчет до сих пор не предан огласке (по словам Микояна, речи Сталина и других выступавших на Пленуме не стенографировались). Достоверно известно только одно: сразу после смерти Сталина новое партийное руководство приложило недюжинные усилия, чтобы не только пересмотреть основные его решения, но и вообще стереть о них какую-либо память.

Поэтому официальная причина невключения Андреева в новообразованный (из прежнего Политбюро) Президиум ЦК КПСС в точности не известна. Но у нас есть достаточно иных оснований, чтобы утверждать: Хрущев здесь тоже лжет. И вот почему.

Андреев лишился своего поста в Совете министров 15 марта 1953 года, т. е. спустя 10 дней после смерти Сталина.[191] Что ж, если удаление Андреева из Президиума ЦК КПСС считать актом «разнузданного произвола», как тогда расценить принятое Хрущевым, Маленковым и Берией решение не восстанавливать его в Президиуме ЦК, а вдобавок отстранить еще и от работы в Совмине? Наконец, почему, не считаясь с допущенной ранее несправедливостью, та же правящая «тройка» тем же решением перевела Андреева на откровенно декоративную должность в Президиуме Верховного Совета СССР?

Ответ достаточно прост. Как следует из неофициальной записи выступления Сталина на октябрьском Пленуме 1952 года, Андреев не получил назначения в Президиум ЦК КПСС из-за своей почти полной глухоты.[192] Присутствовавший на Пленуме писатель Константин Симонов сообщает о чем-то подобном.[193] Каких-то иных свидетельств, упоминающих Андреева и оставленные очевидцами события, больше нет. Но из двух имеющихся недвусмысленно следует, что, по предложению Сталина, Андреева не включили в состав членов и кандидатов Президиума ЦК из-за проблем со здоровьем.

Таким образом, даже в отсутствие официальной стенограммы Пленума нетрудно убедиться, что Хрущев лгал. Андреев был отстранен от работы в Президиуме ЦК КПСС отнюдь не вследствие «разнузданного произвола» со стороны Сталина.

«Необоснованные» обвинения Молотова и Микояна

Хрущев: «А возьмите первый Пленум ЦК после XIX съезда партии, когда выступил Сталин и на Пленуме давал характеристику Вячеславу Михайловичу Молотову и Анастасу Ивановичу Микояну, предъявив этим старейшим деятелям нашей партии ничем не обоснованные обвинения.

Не исключено, что если бы Сталин еще несколько месяцев находился у руководства, то на этом съезде партии товарищи Молотов и Микоян, возможно, не выступали бы».

Из всего, что известно об октябрьском (1952) Пленуме от малого числа очевидцев, оставивших о нем свои письменные свидетельства, с полной уверенностью можно утверждать только одно: выступая, Сталин подверг критике Молотова и Микояна.

Вот эти немногочисленные свидетельства: воспоминания А.И.Микояна «Так было» и Д.Т.Шепилова «Непримкнувший», мемуарно-публицистическая книга писателя Константина Симонова «Глазами человека моего поколения» и, наконец, краткая запись выступления Сталина, сделанная Л.Н.Ефремовым. Микоян, конечно, был «ветераном» ЦК, а трое остальных — его новыми членами. За исключением записи Ефремова, точная дата составления которой неизвестна, все другие свидетельства появились спустя многие годы после самих событий.

Чтобы понять, говорил ли Хрущев правду, нам нужно разобраться со следующим:

— во-первых, истинно ли, что обвинения, выдвинутые Сталиным против Молотова и Микояна, были «ничем не обоснованы»;

— во-вторых, верно ли, что Молотов и Микоян не выступали бы на XX съезде, если бы Сталин продолжал находиться у власти.

Источники говорят об этом так.

По словам Шепилова, критике Молотова в речи Сталина он отвел всего несколько абзацев. Еще меньше места в его воспоминаниях отведено критическим замечаниям о Микояне. Последний, как отмечает Дмитрий Трофимович, выступил с возражениями, но, не удержавшись, набросился на Молотова, обвинив его в тесной связи с недавно расстрелянным Вознесенским, что, по словам Микояна, следовало расценивать как «страшный криминал». Но сам Шепилов не считал, что сталинские обвинения носили необоснованный характер или таили в себе угрозу жизни или свободе для Молотова и Микояна. Про речь Сталина на Пленуме Шепилов вспомнил лишь затем, чтобы пояснить, почему в 1952 году ни тот, ни другой не попали в состав нового Бюро Президиума.

Симонов в очень краткой записке, посвященной Пленуму и написанной в марте 1953 года, оставил без внимания прозвучавшие в речи Сталина обвинения Молотова и Микояна, сделав акцент на его настойчивых призывах к ленинской твердости и бесстрашию. В более развернутых воспоминаниях, появившихся в 1979 году, Симонов припомнил, сколь яростной критике подвергся Молотов, и поделился своими смутными впечатлениями, что в основе обвинений, предъявленных ему и Микояну, лежала их общая предрасположенность к «капитулянтству». Как утверждает Симонов, Микоян тоже подвергся суровой проработке, но восстановить в памяти, за что именно, писатель не смог. По словам Симонова, Молотов и Микоян взяли слово, чтобы дать ответ на прозвучавшую в их адрес критику, что, заметим по ходу дела, опровергает другое заявление Хрущева, в соответствии с которым Сталин-де требовал от всех «безоговорочного подчинения своему мнению». Симонов полагал, что критика Молотова и Микояна (независимо от причин ее появления) понадобилась, чтобы оправдать их отсутствие в составе нового Бюро Президиума.

В мемуарах Микояна, написанных тоже годы спустя, говорится, что Сталин осудил Молотова за промахи во внешнеполитической деятельности, а также Молотова и самого автора воспоминаний — за допущенные ими ошибки во внутренней политике. В мемуарах Микояна Сталин предстает строгим, но уважительным критиком. Посему мемуарист даже не упоминает, что, услышав речь Сталина, был напуган обвинениями в свой адрес.

В записи Ефремова Сталин порицает отдельные поступки Молотова и Микояна, но его критические суждения тоже не выглядят как угроза.

В весьма пространных мемуарах Хрущев отводит октябрьскому (1952) Пленуму всего несколько строк, но не говорит там о какой-либо опасности для Микояна или Молотова.

Но что можно сказать о правдивости утверждений Хрущева? Обвинения, или, лучше сказать, критику Молотова и Микояна в речи Сталина нельзя считать «ничем не обоснованной». Правда, что в ее основе могли быть ошибочно истолкованные обстоятельства, но только не отсутствие обстоятельств как таковых. Здесь мы скорее имеем дело с различиями в политических взглядах между Сталиным и двумя другими членами Политбюро.

Вообще, хрущевское заявление, что, дескать, проживи Сталин еще немного, «не исключено», что Молотов и Микоян не выступали бы на XX съезде, нельзя ни доказать, ни опровергнуть. Зато легко показать иное: основанная лишь на догадках версия Хрущева не согласуется с тем, что Сталин делал и что говорил на XIX съезде партии. Микоян и Молотов, хотя и не были избраны в очень узкий состав Бюро Президиума, все же вошли как в ЦК, так и в его Президиум (25 членов). Их непопадание в Бюро, конечно же, не означало, что они тем самым теряют возможность выступить на следующем съезде КПСС.

Увы, состояние источниковой базы не позволяет доказать, что Хрущев солгал и здесь. Но в то же время нет никаких оснований принимать такого рода домыслы просто на веру.

Расширение состава Президиума ЦК

Хрущев: «Сталин, видимо, имел свои планы расправы со старыми членами Политбюро. Он не раз говорил, что надо менять членов Политбюро. Его предложение после XIX съезда избрать в Президиум Центрального комитета 25 человек преследовало цель устранить старых членов Политбюро, ввести менее опытных, чтобы те всячески восхваляли его. Можно даже предполагать, что это было задумано для того, чтобы потом уничтожить старых членов Политбюро и спрятать концы в воду по поводу тех неблаговидных поступков Сталина, о которых мы сейчас докладываем».

Хрущев здесь лгал, поскольку нет вообще никаких доказательств, которые могли бы подкрепить его заявление. Естественно, не подтверждается оно и сохранившимися письменными свидетельствами очевидцев тех событий. Так, согласно записи Ефремова, Сталин, выступая на Пленуме, предельно ясно выразил мысль о причинах избрания Президиума в расширенном (по сравнению с прежним Политбюро) составе. Сам 40-летний Ефремов был особенно тронут словами Сталина о необходимости пополнения руководящих рядов партии силами энергичных и более молодых работников: не случайно, что в ефремовской записи именно этой части отведено довольно много места.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.