Миф № 190. Сталин всегда сваливал свои ошибки на других

Миф № 190. Сталин всегда сваливал свои ошибки на других

Миф построен на пустом месте. Как, впрочем, и многие другие. Несть числа этим пустопорожним и глупым байкам. Потому как умный и сильный человек всегда обладает мужеством и волей признать свои ошибки. А Сталин и был таким. Внемлите, пожалуйста, содержанию отрывка из долго не издававшейся книги выдающегося советского конструктора артиллерийских систем В. К. Грабина — «Оружие победы» (М., 1989, с. 537–539).

«Работа спорилась. Ничто не предвещало грозы, которая уже собиралась над нами. В декабре 1941 года на завод приезжал Ворошилов. Целый день мы с ним ходили по цехам, не успели даже пообедать. Клименту Ефремовичу очень понравилось все, что он видел. „Это вы здорово сделали, молодцы!“ — похваливал он. А 4 января (1942 г. — Л. М.) меня вызвали на заседание ГКО. Вот и представился долгожданный случай, когда можно будет доложить И. В. Сталину о пушке ЗИС-3, а возможно и показать ее, подумал я. Нужно разрешение наркома Д. Ф. Устинова. Дмитрий Федорович незадолго до того был на заводе и ознакомился с состоянием производства. Он видел, что завод не только выполнит обещанное на декабрь пятикратное увеличение выпуска пушек, но и перевыполнит. К тому же в сборочном цехе он наблюдал за сборкой ЗИС-3. Завод попросил наркома разрешить доставить пушки в Москву, и он незамедлительно разрешил.

Ворошилов на заседании ГКО не присутствовал. Заседание Государственного Комитета Обороны сразу превратилось в резкий диалог между Сталиным и мною. Вся наша работа подверглась очень острой и несправедливой критике, а меня Сталин обвинил в том, что я оставлю страну без пушек. Я отстаивал позицию коллектива до последнего. Атмосферу этого заседания может вполне характеризовать лишь один эпизод. В очередной раз, когда я пытался возразить Сталину и защитить правильность выбранной нами позиции, обычная выдержка и хладнокровие изменили ему. Он схватил за спинку стула и грохнул ножками об пол. В его голосе были раздражение и гнев.

— У вас конструкторский зуд, вы все хотите менять и менять! — резко бросил он мне. — Работайте, как работали раньше!

Таким Сталина я никогда не видел — ни прежде, ни позже.

ГКО постановил: нашему заводу изготавливать пушки по-старому. В тяжелом и совершенно безнадежном настроении покинул я Кремль. Меня страшила не собственная моя судьба, которая могла обернуться трагически. Возвращение к старым чертежам и старой технологии неизбежно грозило не только резким снижением выпуска пушек, но и временным сокращением их производства вообще. Вот теперь-то страна действительно останется без пушек!

Ночь я провел без сна в бомбоубежище Наркома вооружения. Выполнить приказ Сталина — беда. Но как не выполнить приказ самого Сталина?! Выхода не было.

Рано утром 5 января, совсем еще затемно, ко мне подошел офицер и предложил подняться наверх, к телефону. Я не пошел: если хотят арестовывать, пусть арестовывают здесь. Тяжелая апатия охватила меня, мне уже было все равно. А в том, что меня ждет, я почти не сомневался: мой спор со Сталиным носил — если не вникать в его суть — характер вызова, а квалифицировать его как саботаж или вредительство — за этим дело не станет.

Через некоторое время офицер появился снова.

— Вас просят к телефону, — повторил он и добавил: С вами будет говорить товарищ Сталин.

Действительно, звонил Сталин. Он сказал:

— Вы правы…

Меня как жаром обдало.

— То, что вы сделали, сразу не понять и по достоинству не оценить. Больше того, поймут ли вас в ближайшее время? Ведь то, что вы сделали, это революция в технике. ЦК ГКО и я высоко ценим ваши достижения, — продолжал Сталин. — Спокойно заканчивайте начатое дело.

Что же произошло? Ночью, после грозового заседания ГКО, Сталин, по-видимому, созвонился или встретился с Ворошиловым, и тот рассказал ему о наших делах, обо всем, что видел собственными глазами. Но к этой мысли я пришел лишь впоследствии, сопоставив события. А тогда, слыша в телефонной трубке слова Сталина, я сообразил, что сейчас, именно сейчас тот самый подходящий момент, когда можно поднять вопрос о нашей „незаконнорожденной“ — о ЗИС-3. Да, это был на редкость подходящий момент. И я подробно доложил о пушке, просил посмотреть ее. Сталин хоть не сразу, но дал согласие.

ЗИС-3 и Ф-22УСВ для сравнения были доставлены в Кремль. На осмотр пришли Сталин, Молотов, Ворошилов и другие члены ГКО в сопровождении маршалов, генералов, ответственных работников Наркома обороны и Наркомата вооружения. Все были одеты тепло, кроме Сталина. Он вышел налегке — в фуражке, шинели и ботинках. А день был на редкость морозный. Меня это беспокоило: в трескучий мороз невозможно в такой легкой одежде внимательно ознакомиться с новой пушкой.

Докладывали о пушке все, кроме меня. Я лишь следил за тем, чтобы кто-нибудь что-либо не напутал. Время шло, а конца объяснениям не было видно. Но вот Сталин отошел от остальных и остановился у щита пушки. Я приблизился к нему, но не успел произнести ни слова, как он попросил Воронова поработать на механизмах наведения. Воронов взялся за рукоятки маховиков и начал усердно вращать ими. Верхушка его папахи виднелась над щитом. „Да, щит не для роста Воронова“, — подумал я. В это время Сталин приподнял руку с вытянутыми пальцами, кроме большого и мизинца, которые были прижаты к ладони, и обратился ко мне:

— Товарищ Грабин, жизнь бойцов надо беречь.

Увеличьте высоту щита.

Он не успел сказать, на сколько надо увеличить, как тут же нашелся „добрый советчик“:

— На сорок сантиметров.

— Да нет, всего лишь на три пальца, это Грабин и сам хорошо видит.

Закончив осмотр, который длился несколько часов — за это время все ознакомились не только с механизмами, но и даже с некоторыми деталями, — Сталин сказал:

— Эта пушка — шедевр в проектировании артиллерийских систем. Почему вы раньше не дали такую прекрасную пушку?

— Мы еще не были подготовлены, чтобы так решать конструктивные вопросы, — ответил я.

— Да, это правильно… Вашу пушку мы примем, пусть военные ее испытывают.

Многие из присутствовавших хорошо знали, что на фронте находится не меньше тысячи пушек ЗИС-3 и что армия оценивает их высоко, но об этом никто не сказал. Умолчал и я.

Конечно, оценка Сталина была мне приятна. Никто не поверил бы мне, если бы я написал, что остался к ней безразличен. Но при этом я радовался и за свой коллектив, которому привез добрые вести».

Небольшой комментарий. Отнюдь не в оправдание, но всего лишь в объяснение внезапной вспышки гнева Сталина хотелось бы указать на следующее. Ситуация, в которой произошло это заседание ГКО, была очень даже не простой. Несмотря на то, что успешно развивалось мощное контрнаступление советских войск под Москвой, в тот период времени еще сохранялось крайне напряженное положение со снабжением действующей армии оружием и боеприпасами. После немыслимо гигантских потерь в дебюте войны, в ситуации, когда громадное количество оборонных предприятий пришлось эвакуировать далеко на восток, когда большая часть этих предприятий еще не приступили к серийному выпуску оборонной продукции, Сталин в буквальном смысле поштучно выделял фронтам необходимые им оружие и боеприпасы. Более того. Он был крайне озабочен теми трудностями, которые мешали полноценному снабжению воюющей армии оружием и боеприпасами. Потому и все время нервничал в то время. В тот период он крайне чувствительно реагировал на любые задержки и попытки изменений в производственном процессе оборонных предприятий, тем более если они исходили от конструкторов. Как Верховный Главнокомандующий, он очень остро переживал, что не может полностью удовлетворить заявки фронтов. Вот почему и произошла такая вспышка гнева. Подчеркиваю, что изложенное выше не является попыткой автора оправдать поступок Сталина. Это всего лишь объяснение того, почему все это произошло. Вот и все. Обратите также внимание и на то, что при осмотре новой пушки Сталин с ходу заметил, что защитный щиток маловат для надежной защиты артиллерийского расчета и потребовал увеличить его высоту. Жизнь бойцов ему была дорога.

А вот другой пример. Приводим отрывок из книги знаменитого советского авиаконструктора А. С. Яковлева — «Цель жизни» (М., 1987, с. 253–254).

«При первой же встрече после моего возвращения в Москву из Сибири Сергей Владимирович Ильюшин рассказал, что в начале февраля Сталин вызвал его и наркома авиапромышленности к себе. Только они вошли в кабинет, как Сталин с места обратился к Ильюшину:

— А ведь вы были правы.

— В чем, товарищ Сталин? — удивился Ильюшин.

— А как же, это мы вас сбили с толку. Вы сделали двухместный штурмовик Ил-2, а мы, не разобравшись как следует, по настоянию некоторых легкомысленных советчиков заставили переделать его в одноместный. Истребителей у нас мало, а одноместные штурмовики требуют прикрытия и несут большие потери. Вот несколько двухместных показали себя очень хорошо, они себя обороняют. Нужно немедленно вернуться к двухместной машине. Только с одним условием — чтобы выпускалось их не меньше.

— Трудновато будет, товарищ Сталин, — сказал Ильюшин.

— Делайте что хотите, но выполните это условие обязательно, — сказал Сталин.

Сталин, поставив вопрос о возврате к двухместному варианту штурмовика, подчеркнул, что штурмовику вовсе не нужны большая скорость и большая высота полета. Наоборот, штурмовик наносит тем больший урон, чем ниже он летает. Ильюшин попросил на размышления три дня.

Через три дня его опять вызвал Сталин. Ильюшин принес ему прямо в кабинет чертеж и доложил о том, что найдено весьма удачное решение — почти без всяких переделок и без потерь количественного выпуска машин на серийных заводах — можно восстановить вторую кабину стрелка-радиста и поставить пулемет для обстрела назад. Он обещал первую такую машину подготовить к 1 марта, а вторую — к 10 марта.

Сталин очень обрадовался. Тут же, еще до проверки в полете этой машины, было принято решение о запуске ее в серийное производство. С тех пор на протяжении всей войны штурмовики выпускались в двухместном варианте. Потери их в воздушных боях резко снизились.

За недооценку и просчеты по самолету Ил-2 Сталин упрекал некоторых авиаторов, критиковал их за отсутствие инициативы, свежих мыслей. Он выговаривал им:

— А что с вас взять! Военные всего мира такие — держатся за рутину, за „проверенное“, боятся нового.

— Знаете ли вы, — сказал он однажды, — что не кто иной, как руководители нашего военного ведомства, были против введения в армии автоматов и упорно держались за винтовку образца 1891 года? Вы не верите, улыбаетесь, а это факт, и мне пришлось перед войной упорно воевать с маршалом Куликом по этому вопросу. Так и в авиации — боятся нового. Чего стоит одна история со штурмовиком Ильюшина.

Между прочим, однажды Сталин сказал по адресу одного из руководителей ВВС:

— Увеличение числа звездочек на погонах ему ума не прибавило».

Небольшой комментарий. Опять-таки не в оправдание Сталина, но всего лишь в объяснение его действий хотелось бы указать на следующее. Прежде всего отметим, что историю о переделке изначально разработанного двухместным штурмовика «Ил-2» в одноместный по приказу Сталина очень часто используют в антисталинской пропаганде. Однако необходимо иметь в виду, что, прежде чем принимать такие решения, Сталин многократно консультировался с соответствующими военачальниками и авиаконструкторами. Это было незыблемым правилом Сталина. Он всегда так действовал. Ну, вот и насоветовали «бравые вояки» и завистливые конструктора невесть что. К сожалению, это не редкость. Такое часто бывает при принятии на вооружение новых образцов оружия и боевой техники. Да и не только в этой сфере. К не меньшему сожалению, тогда Сталин прислушался к мнению этих «советчиков».

Дело в том, что у ВВС Красной Армии перед войной не было опыта массового применения штурмовиков в широкомасштабных боевых действиях. Соответственно не столь уж и очевидна была необходимость второго члена экипажа на «Ил-2». Тем более что перед войной у ВВС РККА было громадное количество истребителей, на координацию действий с которыми и рассчитывали вояки при применении штурмовиков. Естественно, что рекомендации, к которым прислушался Сталин, показались ему уместными, — и «Ил-2» было приказано переделать в одноместный штурмовик. Однако из-за грубейших, на грани измены, просчетов высшего военного командования трагический дебют войны оставил Красную Армию без той мощной авиации, которая имелась накануне войны. Количественно резко ослабленная истребительная авиация не могла заниматься прикрытием одновременно и сухопутных войск, и бомбардировочной авиации, и штурмовиков, и еще массой иных, важных на войне дел. Каждый вид авиации должен был решать свои задачи, прежде всего самостоятельно и в интересах сухопутных войск. Штурмовики старались это делать, но в отсутствие стрелка-радиста более низкая по сравнению с германскими истребителями скорость «Ил-2» делала их удобными мишенями для гитлеровских стервятников, вследствие чего штурмовая авиация несла значительные потери. Слава богу, что Сталин очень быстро понял ошибочность своего приказа, основывавшегося на неправильных (в том числе явно и из-за зловредности отдельных «советчиков») рекомендациях, и, открыто признав свою ошибку, попросил выдающегося авиаконструктора срочно вернуться к двухместному варианту.

Кстати говоря, любопытно и упоминание Сталиным склоки, которую перед войной развели высшие военные начальники, особенно маршал Кулик, насчет автоматического оружия, в частности автоматов. Действительно, такое имело место быть. Сталин очень долго спорил с ним и все-таки заказ на автоматы в промышленность был передан. Хотя и небольшой. Автоматы прекрасно зарекомендовали себя в войне. Так что и Сталину не всегда удавалось сразу преодолеть железобетонную твердолобость генералитета, его неспособность видеть дальше собственного носа и сиюминутных настроений.

И еще один небольшой пример. Сталин очень любил великого советского полководца маршала Константина Константиновича Рокоссовского. Называл его Мой Багратион. Рокоссовский был вторым из двух советских маршалов, к которым Сталин обращался по имени и отчеству. Первым был мудрый ас Генштаба Борис Михайлович Шапошников. Принимая как-то в Кремле Рокоссовского, Сталин, после того как были решены вопросы фронта, которым командовал полководец, в ходе последовавшей затем беседы лично извинился перед Рокоссовским за то, что с ним случилась жестокая несправедливость в 1937 году. Ведь Рокоссовский просидел в тюрьме с 1937 г. до марта 1940 г. Сталин так прямо и сказал, что приносит свои личные извинения за это, в том числе и за то, что следователи НКВД применяли по отношению к полководцу недозволенное физическое насилие. Этот факт нашел свое отражение в воспоминаниях Главного маршала авиации, основателя советской авиации дальнего действия А. Е. Голованова.

Кстати говоря, на эту же тему. По свидетельству бывшего зятя Сталина — сына ближайшего соратника вождя Юрия Жданова, — анализируя итоги прошедшей войны, в узком кругу членов Политбюро Сталин неожиданно сказал: «Война показала, что в стране не было столько внутренних врагов, как нам докладывали и как мы считали. Многие пострадали напрасно. Народ должен был бы нас за это прогнать. Коленом под зад. Надо покаяться».

Вот так Сталин и «не признавал» свои ошибки!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.