Золотой кубок

Золотой кубок

Записано со слов р. Элияѓу-Йоханана Гурари, главного раввина города Холон.

— Уж и не знаю, как теперь быть, — бормотал высокий, сухопарый старик, сидящий напротив раввина. Его выцветшие от времени глаза смотрели беспокойно, а руки никак не могли найти себе место. Старик то опускал ладони на стол, разделяющий его и раввина, то потирал их, то приглаживал бороду.

Раввин внимательно смотрел на посетителя, дожидаясь, пока тот начнет рассказ. Старик, поняв, наконец, чего ожидает раввин, перешел к делу.

— Я родился еще до Второй мировой войны, в Трансильвании. Мои родители были очень набожными людьми, хасидами. Меня и моих братьев и сестер воспитывали в таком же духе. Только вера не помогла, когда пришли немцы, и, несмотря на наши горячие молитвы, всю мою семью… — старик поперхнулся и махнул рукой, словно отмахиваясь от тягостных воспоминаний.

— В общем, в Израиле я оказался в сорок девятом году, один-одинешенек. Мне едва минуло пятнадцать лет, и жизнь пришлось начинать заново, с нуля. Нет, Б-га я не оставил, но мое религиозное рвение, как бы вам сказать, несколько угасло. Субботу я соблюдал, и кошер кое-как, но не больше. Вокруг ключом била жизнь, цветная, яркая, со множеством соблазнов и я с головой бросился в ее бурлящий поток.

Моя жена из Венгрии, тоже круглая сирота. Ее судьба очень похожа на мою, поэтому мы хорошо понимаем друг друга и уже которое десятилетие живем душа в душу. Детей у нас долго не было, вначале мы сами не хотели, ждали, пока условия окажутся подходящими, а когда они, наконец, подошли и мы решились — Всевышний передумал.

Много лет прошло, пока у нас родился сын. Один, больше не получилось. А с детьми, вы же знаете, все наши скрытые проблемы у них вдруг вываливаются на первое место, открытее некуда. Так и получилось, что из нашего дома, пусть не очень религиозного, но с уважением относящегося к традициям, вылетел отъявленный атеист.

Где только его ни носило, в какие края ни забрасывало! После армии он несколько лет прожил в южной Америке, потом оказался в буддистском монастыре где-то в Тибете, затем прибился к Далай-Ламе. В общем, не стоит спрашивать, что мы с женой пережили. Из-за сына мы с женой вернулись к тому, как нас воспитывали, и начали вести ортодоксальный образ жизни. И, в конце концов, Б-г услышал наши молитвы.

Вернулся наш гуляка домой, остепенился, из ярого атеиста превратился в умеренного либерала, даже по субботам ходил со мной в синагогу. Я к тому времени сильно разбогател, вижу, парень за ум взялся, и сделал его управляющим сетью магазинов. Видели бы вы, как меняет человека ответственность! После двух лет работы он полностью переменился. Стал солидным, спокойным, уравновешенным. Одного ему не хватало, вернее — одной. Сколько слез жена пролила — не сосчитать и не измерить. А когда он, наконец-то, привел к нам девушку — знакомиться — слезы полились просто ручьем.

Жену ему Б-г послал за все наши мучения просто замечательную. Добрая душа, прекрасная хозяйка и, что самое главное, — золотое сердце. Всем взяла, кроме одного — никак ребенка не могла доносить, постоянные выкидыши. Ну, начались врачи, проверки, анализы, консультации, да все без толку.

Всевышний знает, как рыбку ловить. Через два года мытарств наш оболтус надел кипу, принялся каждый день накладывать тфиллин, соблюдать субботу. И что вы думаете? — старик выжидательно посмотрел на раввина, но тот продолжал молчать, внимательно глядя на собеседника. — В общем, полгода назад родила наша невестка. Мальчика, большого, красивого, просто загляденье. Я уже и не мечтал стать дедом, а вот, довелось.

Как ребенка из роддома забрали, мне сын объявил, что они решили назвать первого сына Йосефом, в честь моего отца, погибшего в гетто. Теперь уже я расплакался, точно малое дитя. Даже сейчас, как рассказываю вам об этом, слезы глаза туманят.

Старик вытащил из кармана платок, промокнул глаза, спрятал его обратно в карман и продолжил.

— На обрезание мы решили сделать такой подарок, чтобы мальчик всегда помнил о деде с бабкой. Не пожалели денег, купили кубок для кидуша. Кубок из чистого золота. Раньше из таких цари пили или самые великие ребе. Отнес я кубок к ювелиру и попросил выгравировать на нем имя мальчика. За день до брита прихожу забрать кубок, и вижу, что этот раззява написал не Йосеф, а Йосеф-Хаим.

— Как же так, — спрашиваю, — мы же о другом договаривались!

Ювелир сначала не понял, а потом посмотрел, побледнел, покраснел и говорит:

— Я хожу на уроки Торы, где учат комментарии Бен Иш Хай[19]. А его звали Йосеф-Хаим. Вот мне это имя и втемяшилось.

— Что же теперь делать, — спрашиваю, — как исправить?

— Никак, — отвечает, — если стереть, некрасиво получится, испортится вещь. Оставьте как есть. А меня простите, не по злому ведь умыслу получилось, ошибка вышла. Все ведь ошибаются, и я ошибся. Денег я с вас за работу брать не стану, просто простите!

Ну что тут делать? Кричать на него, ругаться, ногами топать — делу не поможет. Ювелир в отчаянии, вещь дорогая, если я потребую вместо испорченного новый кубок, убыток большой, солидный убыток.

«Зачем Йосефу начинать жизнь с обиды? — думаю. — Если я потребую замены, этот ювелир еще долго меня проклинать будет. Меня и ребенка. А у обид людских есть вес. И еще какой!»

Забрал я кубок, отнес его домой, поставил в шкаф, а на брит купил другой подарок. Слава Б-гу, средствами Он меня снабдил, могу позволить хоть каждую неделю такие подарки покупать.

Прошло несколько месяцев, и мальчик сильно заболел. Так сильно, что отвезли его в больницу, подключили к приборам и начали пичкать инфузией. Но не очень она помогала, потому что через день приехал ко мне сын, весь белый.

— Врачи говорят, этой ночью кризис наступит. Или туда или сюда. И сделать они больше ничего не могут.

Тогда я вспомнил о старом испытанном средстве. Когда ребенок при смерти, ему меняют имя. Чтобы ангел смерти не смог его отыскать или по другой таинственной причине. Имя не меняют полностью, а прибавляют к существующему еще одно — Хаим, то есть — жизнь.

И помогло, Йосеф-Хаим успешно миновал кризис и пошел на поправку. Теперь он дома, полностью выздоровел, крепкий, веселый мальчик. А я думаю, как мне быть с ювелиром? Ведь имя, указанное на кубке теперь подходит, значит, я могу его подарить и… заплатить ювелиру за работу.

— Это и есть ваш вопрос? — спросил раввин.

— Да, — ответил посетитель.

Раввин отвел глаза в сторону и несколько минут сидел, погрузившись в глубокую задумчивость.

— Я думаю, на самом деле вас привел ко мне страх, — наконец произнес он, переводя взгляд на старика. — Вы боитесь, что ребенок заболел из-за неправильно выгравированного имени. Или из-за дурного глаза ювелира. Опасаетесь продолжения и поэтому хотите заплатить. Сразу говорю вам, ювелир не имеет никакого отношения к болезни ребенка. Что же касается платы, то мне кажется, я встречал похожую ситуацию в одной старой книге.

Раввин встал, подошел к полкам и принялся перебирать корешки. Его пальцы порхали, словно пальцы пианиста.

— Вот она! — воскликнул он, вытаскивая средних размеров книжку в невзрачном переплете.

— «Макор Хаим» — «Источник жизни», сочинение раввина Хаима Сегаловича, издано в Вильне, в 1898 году. Сейчас поищем, сейчас посмотрим!

Он принялся перелистывать страницы, жмурясь от удовольствия. Старик терпеливо ждал. Раввин отыскал нужную страницу, быстро пробежал глазами текст, и обратился к старику.

— Это произошло в Вильне, в конце девятнадцатого века. В те годы правительство российской империи жестко контролировало продажу водки. На каждой бутылке должна была стоять специальная метка, удостоверяющая уплату налога. Инспекторы рыскали по лавкам, проверяя товар, и если находили бутылку без такой метки, крепко штрафовали хозяина. Нелегальная продажа водки была очень выгодным делом, потому что налог был чрезвычайно высоким и торговцы все равно шли на риск.

Однажды в лавочку зашел покупатель и попросил двухлитровый штоф водки. Нелегальной, разумеется. Лавочник был знаком с покупателем, поэтому без опаски достал припрятанный штоф, последний из беспошлинной партии. Покупатель взял его и… уронил. Бутылка полетела на каменный пол и разлетелась вдребезги. Немая сцена! Не успели хозяин и покупатель раскрыть рты, чтобы обменяться любезностями, как в лавочку ворвался налоговый инспектор с двумя полицейскими. Тщательный обыск лавки ни к чему не привел, пришлось инспектору удалиться не солоно хлебавши.

Как только за полицейскими затворилась дверь, хозяин потребовал от покупателя расплатиться.

— Деньги? — возмутился покупатель. — Да это ты должен мне приплатить! Если бы я не разбил штоф, тебя бы оштрафовали на солидную сумму.

— Одно другого не касается, — возразил хозяин. — Я передал тебе в руки товар, и ты обязан рассчитаться. Все остальное — промысел Б-жий!

Поскольку оба спорящих были евреями, они обратились к известному в Вильне мудрецу — Хаиму Сегаловичу. И тот рассудил их, воспользовавшись историей, рассказанной в трактате «Макот» Вавилонского Талмуда.

Как-то раз в субботу один еврей забросил на плечо сеть и отправился на речку. Ловить рыбу в субботу закон запрещает, но того еврея закон мало волновал. Жил он в Вавилоне, после разрушения Второго Храма, и считал себя не обязанным соблюдать устаревшие условности.

Забросил он невод и стал вытягивать добычу. А в это самое время, немного выше по течению, еврейский мальчик поскользнулся на мокром камне и упал в реку. Течение было бурным, и не успели родители опомниться, как ребенка уже унесло за поворот. С горестными воплями бросились они вдогонку, понимая что, скорее всего, смогут отыскать только тело. И то, если повезет.

Но случилось чудо, ребенок угодил в сеть, раскинутую незадачливым рыболовом, и тот вместо рыбы вытянул на берег почти захлебнувшегося мальчика.

Законоучители, рассматривая этот случай, разошлись во мнениях.

— Главное — замысел, — считает Рова. — Рыболов хотел нарушить субботу, и поэтому должен быть наказан.

— Главное — результат, — считает Раба. — Рыболов спас человеческую жизнь, поэтому ни о каком наказании не может идти речь.

После долгой дискуссии мудрецы в качестве закона приняли точку зрения Рабы. В нашем мире главное — действие, поэтому рыболов наказанию не подлежит. Однако, если он хочет быть чистым и перед Небесами, добавляет Талмуд, он должен раскаяться, ведь на речку его привело желание нарушить, а не соблюсти.

В итоге, — заканчивает раввин Сегалович, — покупатель спас лавочника от большого штрафа, поэтому по закону он не должен платить за разбитую бутылку. Однако, если он хочет быть полностью чистым в глазах Неба, то есть, поступить не как обыкновенный человек, а как праведник, ему стоит рассчитаться с лавочником.

Ну, а теперь давайте вернемся из Вавилона и Вильны в Эрец-Исраэль, — улыбнулся раввин.

— Спасибо, ребе, — перебил его старик. — Я уже все понял! По закону я ничего не должен ювелиру, но чтобы Небеса были довольны — лучше заплатить. И вот, что я думаю, ребе, в мире так много вещей, которые невозможно купить ни за какую сумму. Стоит ли из-за денег рисковать благосклонностью Всевышнего?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.