Глава 37 Право на жизнь — это право на смерть (продолжение)

Глава 37

Право на жизнь — это право на смерть (продолжение)

Есть в физике очень модная ныне теория струн. Это весьма многообещающее математическое построение неплохо описывает действительность на микроуровне. Существует только одна закавыка — вариаций этой теории слишком много: математический аппарат допускает пять разных описаний мира с помощью теории струн! Выбирай на вкус!.. И это странно и обидно. Как один мир могут описывать пять разных теорий? Почему их пять? «Может быть, у всех этих теорий есть какое-то общее ядро?» — задумались физики. В конце концов, это самое общее ядро было найдено: оказалось, что все пять теорий математически исходят из одного общего формализма, который назвали «М-теорией». То есть наши пять теорий струн из М-теории просто логически вытекают, являясь ее следствиями. И внешняя непохожесть этих теорий — кажущаяся.

К чему я веду? К тому, что тезис о необходимости легализации наркотиков и проблема эвтаназии, о которой пойдет речь в этой главе, на первый взгляд совершенно разные вещи. Но фактически это два следствия одного, основного постулата той самой нравственной парадигмы, которую я, как пророк, несу тебе, читатель. С постулатом ты уже знаком, звучит он просто: жизнь человека принадлежит самому человеку, а не другим людям. Это наша «М-теория». А легализация наркотиков — ее прямое следствие, поскольку никто не вправе заставить человека насильно вести здоровый образ жизни и преследовать его за то, что он губит свое собственное здоровье наркотиками.

По той же самой причине необходима легализация эвтаназии: никто не может заставить человека жить и мучиться, если человек этого не хочет. Напротив, задачей социальных институтов, которые есть всего лишь механизмы комфорта, является не бессмысленное принуждение людей, а помощь им. Механизмы для нас, а не мы для них. Они наши слуги. И значит, общество должно обладать социальным аппаратом, который помогал бы людям быстро и безболезненно уходить на тот свет, когда им заблагорассудится.

В цивилизованных странах, в отличие от стран диких, недоразвитых, это постепенно начинают понимать. Посмотрите на Европу, на ее самые развитые государства — практически там же, где легализуют наркотики, разрешают и эвтаназию.

Швейцария. На территории Швейцарии не только граждане этой страны, но и туристы имеют право на эвтаназию. Поэтому сюда за легкой смертью приезжают неизлечимо больные люди из тех стран, где эвтаназия пока вне закона.

Причем, что интересно, в Швейцарии эвтаназию могут проводить не только врачи, но и любые граждане! Поэтому в стране существуют целые организации добровольцев, которые помогают желающим покинуть наш лучший из миров. Статья 115 швейцарского уголовного кодекса освобождает от ответственности человека, который помог уйти на тот свет кому-либо, в случае если помогающий не преследовал корыстных целей и все произошло по желанию покойного.

В Швейцарии настолько спокойное и естественное отношение к эвтаназии, что волонтерская организация «Выход», которая осуществляет помощь смертельно больным в уходе на тот свет, не так давно выступила со следующей инициативой: почему мы помогаем уходить только смертельно больным? а здоровые за что дискриминированы?…

И организовали сбор подписей об изменении в законодательстве — чтобы закон разрешал уходить из жизни не только больным, но и здоровым людям, например, пенсионерам в домах престарелых, коим жизнь наскучила. Швейцарское общество поддержало эту инициативу — за весьма короткий срок волонтерам удалось собрать под своей петицией полтора десятка тысяч подписей, чего с лихвой хватило для рассмотрения дела по существу.

А через некоторое время цюрихская клиника «Dignitas» впервые провела эвтаназию здорового человека. Этим человеком оказалась канадская гражданка, которая приехала в Швейцарию со своим смертельно больным мужем, поскольку в Канаде эвтаназия пока не разрешена. Они прожили вместе долгую жизнь и, когда муж смертельно заболел, решили уйти из жизни вместе. И я их очень хорошо понимаю. Смерть настолько глубоко пронизывает нашу культуру, она настолько глубоко укоренена в человеческом мировоззрении, что даже народные сказки, в которых возможны любые чудеса, не решаются дать человеку бессмертие. И самым благополучным сказочным концом является такой: «Они жили долго и счастливо и умерли в один день».

Я тоже считаю это самым счастливым исходом. Я тоже хочу уйти на тот свет вместе с женой — рука об руку. Если люди прожили вместе всю жизнь, жить друг без друга им будет слишком тяжело. Для стариков вся жизнь — друг в друге…

В общем, врачи согласились усыпить вместе с неизлечимо больным и страдающим супругом его жену, которая не захотела продолжать жизнь без мужа. Врачи не посчитали возможным распоряжаться чужой судьбой и чужой жизнью, а просто выполнили свой долг — помогли человеку.

Поднялся хай…

В мире, к сожалению, хватает умственно недостаточных и морально незрелых людей, которым не терпится вмешаться в чужую судьбу и «разрулить» ее по своим представлениям о правильности. Они-то и организовали волну возмущения под вполне сталинским лозунгом «Врачи — убийцы!». В ответ руководитель клиники спокойно возразил кликушам: любой человек вправе расстаться с жизнью по своему усмотрению, и не наше дело решать за него — жить ему или умереть. После чего так же спокойно добавил, что за последние годы его клиника помогла расстаться с жизнью сотням людей, и лишь 20 % из них были смертельно больными. К сожалению, продолжил врач, сами люди не всегда в состоянии покончить с собой в силу понятной неопытности, поэтому по статистике из пятидесяти попыток самоубийства лишь одна удачная. А остальных врачам скорой приходится откачивать, тратя на это время, силы, деньги и бессмысленно продлевая мучения людей. Зачем? Нужно помочь им уйти, а не удерживать насильно, в этом и состоит задача профессионалов…

Бельгия. Здесь эвтаназия была легализована в 2002 году, и в течение следующего года своим естественным правом воспользовались 200 человек, а еще через год — уже 360 пациентов добровольно расстались с жизнью.

Весной 2005 года в аптеках Бельгии появился новый товар — аптечка для самоубийцы, в которую входил одноразовый шприц со смертельной дозой и другие нужные для инъекции причиндалы. Стоит такой наборчик примерно 60 евро и выдается по рецепту, который выписывает пациенту его лечащий врач, указывая на бланке точную дозировку отравляющего вещества.

В соответствии с бельгийским законом право на такой рецепт имеет совершеннолетний человек (старше 18 лет), страдающий неизлечимым заболеванием. Процедура проста: пациент пишет пару письменных запросов, доказывающих неслучайность его решения, и получает право на легкую и безболезненную смерть вместо долгого и мучительного умирания от болезни. Сама процедура эвтаназии может проводиться врачом как в госпитале, так и на дому пациента.

Нидерланды. Здесь эвтаназия была закреплена де-юре с 2001 года, но де-факто широко применялась и ранее. Так, например, в 2000 году врачи помогли расстаться с жизнью более чем двум тысячам больных. И юридическое разрешение эвтаназии просто-напросто закрепило существующую практику. Такая практика неофициально существует и в других странах, где эвтаназия пока не признана, о чем мы чуть позже поговорим. Да и в Голландию еще вернемся, хорошая страна…

США. Это разделенное на мелкие и во многом самостоятельные государства образование вползает в Эру Свободы Личности частями. Постепенно, штат за штатом, здесь разрешают ношение оружия, проституцию, употребление марихуаны и, наконец, эвтаназию. Пока что закон, легализующий эвтаназию для терминальных больных, принят только в Орегоне (1994) и Вашингтоне (2008).

Канада. Здесь эвтаназия еще не разрешена. Но по опросу, проведенному Федерацией врачей Квебека, три четверти медицинских работников голосуют за легализацию эвтаназии. Более того, несмотря на то, что пока в Канаде эвтаназия вне закона, более 81 % врачей признались, что практикуют ее.

В Штатах, кстати, тоже. По данным Американской медицинской ассоциации, в больницах США ежедневно умирает шесть тысяч человек, большая половина которых уходит из жизни добровольно с помощью врачей. Иными словами, знаменитый доктор Кеворкян, который помогал больным уходить из жизни, вовсе не одинок. Просто остальные не афишируют свою благую миссию, опасаясь преследований. Впрочем, некоторые не стесняются. Так, например, американский врач Майкл Горвин признался, что помог уйти из жизни пятидесяти своим больным. А министр здравоохранения Франции Бернар Кушнер в 2001 году признался, что когда он работал в полевых госпиталях Ливана и Вьетнама, то вовсю практиковал эвтаназию в отношении смертельно раненных, облегчая им страдания последней инъекцией. Более того, Кушнер заявил, что и во Франции эвтаназия широко практикуется, просто в силу запрещенности о ней никто вслух не говорит.

В Австрии разоблачили четырех медсестер, которые не могли выносить страдания умирающих и с помощью сильнодействующих снотворных с 1983 по 1989 годы усыпили в одной из венских клиник около полусотни больных из чувства сострадания.

Особое отношение к эвтаназии в Германии. Пережившая тяжкий опыт нацизма с его насильственной эвтаназией сумасшедших и «недочеловеков», эта страна теперь боится разговоров об эвтаназии, как огня. Но при этом по факту эвтаназия практикуется и здесь. Скажем, в 2004 году в Ганновере была арестована врач Мечилд Бах, которая помогала безболезненно покидать этот мир раковым больным в терминальной стадии болезни. Врач призналась в своем «преступлении» и заявила, что ничуть не стыдится. К счастью, за эвтаназию в Германии предусмотрено не слишком тяжкое наказание, которое начинается всего от 6 месяцев тюрьмы.

Практикуют эвтаназию и российские врачи. Которые, чтобы избежать ответственности за «убийство», прибегают к различным хитростям.

— Вот лежит раковый больной на четвертой стадии, — рассказывал мне один врач. — Он промучается в болевых корчах еще пару месяцев. Зачем? Поэтому даешь ему два куба морфия — это во всех медицинских справочниках написано, главное дозу разрешенную не превысить. Ну, а кумулятивный эффект можно учитывать, можно не учитывать. И больной умирает от кумулятивного эффекта постоянных уколов. Если тебя потом спросят, ты ответишь, что дозу наркотика не превысил. Но если ты ему враз четыре куба загонишь и он у тебя на игле умрет — это уже будет убийство.

В Австралии врач Филипп Ницке, чтобы избежать уголовной ответственности за помощь людям, не вкладывал в раздаваемые им наборы для самоубийц инструкцию по применению. А потом заявил о своих планах арендовать корабль, загнать его в нейтральные воды и там, где не действуют австралийские законы, дарить людям смерть как избавление.

Возникает вопрос: а зачем такие ухищрения? Почему бы просто не разрешить эвтаназию? Увы, в нашем обществе, к сожалению, пока еще слишком много диких людей, которых приводит в ужас сама мысль о том, что кто-то без их согласия может распорядиться своей жизнью. Они протестуют, выходят на демонстрации и всячески проявляют свое неудовольствие, едва в обществе заходит речь о легализации эвтаназии (проституции, наркотиков, оружия). Чужая свобода приводит этих людей в футлярах в состояние невероятного дискомфорта, словно крыс, у которых привычную кормушку передвинули на другое место.

Как правило, против эвтаназии протестуют зашоренные боговерующие люди, которые мечтают на всех натянуть свои корпоративные ценности. Глубочайшей безнравственности своей позиции они даже не замечают. А ведь она буквально вопиет о себе! Ведь обратите внимание на следующий факт: граждане, голосующие за эвтаназию, ратуют за расширение человеческих свобод. А прогибиционисты — за ограничение свобод личности…

Сторонники эвтаназии ратуют за возможность выбора для всех. А противники эвтаназии ратуют за то, чтобы у людей выбора не было…

Сторонники эвтаназии хотят решать за себя — жить им или умереть. А прогибиционисты-запретители хотят решать за других — жить им или умереть…

Сторонники эвтаназии выступают за гуманизм, они не хотят, чтобы люди страдали от невыносимой боли и молили о смерти. А противники эвтаназии игнорируют страдания людей, поскольку борются не за людей, а за некие абстрактные принципы внутри своих голов…

К чему же приводит это упертое, тупое и жестокое сопротивление боговерующих? К ужасающим человеческим трагедиям.

В Великобритании 28-летний отец ворвался с винтовкой в больницу и, угрожая врачам оружием, отключил от аппаратов поддержания жизни своего парализованного шестилетнего сына, вышел с мертвым мальчиком на руках во двор больницы, где и застрелился. Довели человека…

В той же Британии произошел и такой случай. 57-летняя Фрэнсис Инглис вколола своему 22-летнему сыну Томасу смертельную дозу героина. Он умер, а полиции женщина сказала, что просто хотела освободить Томаса от того «живого ада», в который превратилась его жизнь. И это была не первая ее попытка убить сына, то есть решение женщины не было сиюминутным и принятым в результате всплеска эмоций, а было продуманным и взвешенным.

В 2007 году ее сын получил тяжелые травмы черепа и впал в кому. Врачи удалили ему часть мозга, который был необратимо поврежден. Он не мог самостоятельно дышать и глотать, а кормление осуществлялось через специальную трубочку в животе. Спасли больного! По мне, лучше бы не спасали… Так вот, убедившись в том, что от ее сына остался уродливый и бессмысленный обрубок, мать решила покончить с этим кошмаром. Первая попытка в сентябре 2007 года оказалась неудачной — доза героина была слишком мала, и ее сын выжил. Вторая попытка в ноябре 2008 года оказалась успешной.

До суда мать больше года провела в тюрьме, а суд приговорил ее к 9 годам за убийство. Публика на процессе встретила приговор криками «Позор!» И только мать была спокойна — собственная судьба ее уже не волновала, она сделала для сына все, что могла.

— У меня не было выбора, — сказал она. — Я убила Томаса из чувства сострадания и с любовью в сердце.

Родной брат Томаса поддержал мать:

— Все, кто любил Тома и был с ним близок, считают, что это не убийство, а отважный шаг любящего человека.

И вот вам для коллекции третья британская история. В феврале 2010 года на одном из телеканалов известный английский ведущий Рэй Гослинг сделал сенсационное признание: много лет назад он задушил подушкой своего любовника, который умирал от СПИДа (Гослинг, как вы поняли, гомосексуалист). Человек мучился от страшных болей, доктор сказал, что медицина никак не может ему помочь. Умирающий умолял Рэя облегчить его страдания. Гослинг попросил врача выйти, взял подушку, прижал к лицу любовника и держал до тех пор, пока тот не задохнулся.

После этого признания, сделанного в эфире, Рэй был арестован. Его называли убийцей. А я считаю его героем. Он поступил как Человек с большой буквы.

И такие истории, как вы понимаете, случаются не только в Британии. Вот например, случай, который буквально потряс Францию… 19-летний Винсен Юмбер в результате катастрофы был парализован, ослеп, лишился речи и практических всех двигательных функций. У него двигался только палец. С помощью этого пальца, разработав свою сигнальную систему, Винсен и общался с матерью. Три года он провел на кровати. И каждый день просил мать о смерти. А также «продиктовал» письмо президенту Франции с просьбой разрешить ему умереть и написал книгу «Я требую права на смерть!». Но поскольку президент Франции не считал, что жизнь Винсена принадлежит Винсену, он в просьбе отказал. Тогда мать добавила в капельницу снотворного и убила сына. После чего была арестована.

Этой трехлетней пытки сына и ареста матери можно было избежать, если бы в стране была легализована эвтаназия. Но у эвтаназии во Франции слишком много противников. Им нет дела до чужих страданий. Они, как я уже говорил, воюют не за людей, а за свои абстрактные идеалы, одним из которых является абсолютность человеческой жизни.

А ведь ценность человеческой жизни не абсолютна! Это начинает понимать все большее число людей — по мере того как отпадает шелуха религии. Человечество выкарабкивается из тесной скорлупы абсолютизма, царапаясь о ее острые края. Выползает к свету разума, оставляя позади наивно-средневековые представления.

Жизнь не имеет абсолютной ценности. Ее ценность весьма и весьма относительна и может принимать даже отрицательные значения, как видно из рассказанных историй. И тогда «обнуление» может быть спасением.

Любая абсолютизация, в том числе абсолютизация ценности человеческой жизни, опасна. И гипертрофия сверх гуманизма опасна тоже, ибо оборачивается своей полной противоположностью — болью и криками одних и глухотой других.

Убедительный пример такой глухоты — развернувшаяся в российских СМИ зимой 2010 года дискуссия о допустимости эвтаназии в отношении новорожденных с патологиями, не совместимыми с жизнью. Речь шла, в первую очередь, о тяжелых генетических недугах, к которым относятся ихтиоз, или синдром Эдвардса, при котором младенец не живет дольше года, или амавротическая идиотия Тея-Сакса, при которой дети не доживают до трех лет, медленно и мучительно умирая. Надо ли длить агонию три года или родители больного ребенка имеют право принять решение об эвтаназии? Можно ли доверить им (и законодательно закрепить) право на столь непростой выбор?

В Голландии на эти вопросы ответили утвердительно. В 2002 году врачи из Университетского медицинского центра в Гронингене обратились к общественности с так называемым гронингенским протоколом, в котором призвали узаконить то, чем они на практике давно занимаются, а именно — эвтаназией новорожденных с тяжкими патологиями.

Голландская общественность согласилась с доводами врачей, и с тех пор здесь по просьбе родителей можно усыплять неполноценных младенцев вполне официально.

В других странах тоже находят какие-то средства. Британские врачи Питер Сауэр и Эдуард Ферхаген в газете «New England Journal of Medicine» привели собранную ими европейскую статистику, согласно которой 73 % французских врачей прибегали к медицинским препаратам, чтобы закончить жизнь новорожденных, но властям об этом не сообщали. В аналогичных действиях признались также врачи Великобритании, Италии, Испании, Германии и Швеции.

В нашей стране эвтаназию новорожденных с тяжкими патологиями предлагал в свое время отечественный педиатр профессор С. Долецкий, который справедливо полагал, что жизнь дается человеку не для мучений и порой смерть лучше жизни. Так должен думать всякий нормальный человек со здоровым нравственным чувством. Но, увы, людей нравственно нездоровых в нашем обществе оказалось предостаточно, и они подняли грандиознейший скандал, обвиняя сторонников эвтаназии… в «фашизме».

А себя эти люди, обрекающие новорожденных и их родителей на страдания, называют гуманистами. Мир перевернулся!..

— Мы с женой условились: если родится ребенок с тяжкими уродствами, заплатим врачу, чтобы усыпил, — поделился со мной в моем блоге один человек. — Потому что брать такого ребенка себе — значит спускать свою жизнь в унитаз. А отказываться от него и сдавать государству — слишком жестоко. Как потом жить, зная, что твое несчастное чадо где-то там страдает в детском приюте-концлагере?… Нет, лучше один раз отплакать и родить нормального.

Я считаю этих людей гуманными, разумными и ответственными. Они понимают, что отвечают перед тем, кого выпустили в мир. Они знают: ребенок должен быть здоровым и хорошо образованным. И если есть возможность не выпускать человека на путь страданий, лучше этого не делать. Лучше принять мужественное решение на самой ранней стадии — пока новорожденное существо еще ничего не понимает. Пока человека в социальном смысле еще нет — ведь именно потере огромной вселенной человеческой личности, с ее воспоминаниями, мечтами, социальными связями, мы ужасаемся, когда говорим о смерти человека. Самоосознающее человеческое «Я», цветной калейдоскоп отражений этого мира в зеркале человеческой психики, индивидуальные знания и умения, привычки и привязанности, устремления и интеллектуальные победы — вот что такое личность. Ее жалко. А не носитель.

Сколько мы видели голливудских фильмов, вся интрига которых закручивается вокруг поисков какой-нибудь дискеты, из-за которой люди стреляют, убивают, готовы платить миллионы. За чем они охотятся? За копеечным пластмассовым диском? Нет. За информацией. Она стоит миллионы. А цена самой дискеты в сравнении с информацией, на ней записанной, — ноль.

Главная ошибка недалеких гуманистов, выступающих против эвтаназии новорожденных, в том, что они путают информацию и носитель, текст и бумагу. В случае с человеком эти вещи, как правило, неразделимы, оттого и происходит путаница. Но есть момент, когда данные понятия не совпадают. Этот момент — рождение, когда носитель уже есть, а информация личности на него еще не записана воспитанием.

Интуитивно это понятно каждому. Потому современное общество легко относится к абортам. Во время аборта женщина может убить даже здорового ребенка, и это практически никого в цивилизованном мире не шокирует. А вот эвтаназия новорожденного нездорового пока шокирует. С непривычки.

…Родился малыш без рук. Он растет. Он умнеет. Он понимает, что он уродлив. Он учится держать вилку ногами… А общество восторженно хлопает в ладоши: смотрите-ка, мы ему ручки еще при рождении оторвали, а он, паразит, выкрутился! Научился ногами жрать!..

Вы считаете это гуманизмом? А может быть, это издевательство и пора прекратить подобные эксперименты над людьми?

Да, можно научиться держать вилку ногой. Но к чему этот цирк? Зачем измываться над человеком? Не лучше ли было родителям решить вопрос тогда, когда его еще можно было решить относительно безболезненно, а потом повторить попытку и выпустить в мир нормального ребенка взамен дефектного? Ведь речь идет не о мертвых заводских болванках, а о живых людях — которым предстоит жить в этом мире и осознавать меру своей неполноценности!

Кому лучше жить — инвалиду или здоровому? Так почему предпочтение отдается инвалиду? Чем он лучше того, неродившегося, которому перекрыл дорогу в мир своим появлением? А ведь перекрыл! Воспитание неполноценного ребенка отнимает столько сил, времени, денег и нервной энергии, что этого с лихвой хватило бы на двух здоровых детей…

Не согласны? Вот вам еще несколько историй из жизни. Для вразумления. У меня таких много. Слез не хватит…

«Мать при родах умерла, родные настояли на извлечении ребенка при помощи кесарева. Операцию сделали через 10 минут. Отец ушел из семьи… Ребенка забрали дедушка и бабушка. Итог — девочка дожила до 13 лет, но 75 % мозга у нее мертвые. Это растение, прикованное к инвалидной коляске, которое каждую ночь дико орало от боли. После смерти дедушки и бабушки девочка умерла в специнтернате через 4 месяца».

«Женщина родила девочку с диагнозом „спинномозговая грыжа". Врачи оперировать отказались: опасно. Предлагали не мучить ребенка и дать ему спокойно умереть. Родные настояли на операции. Итог — менингит, гидроцефалия, полное отсутствие ощущений в тазу и нижних конечностях. За 4 года ребенок перенес 7 операций на голове, не сидит, не говорит, мучается постоянными головными болями и судорогами тела, которые длятся от 20 минут до 1 часа. Скажите — это жизнь?!.»

«У меня есть знакомая… Долго ждала ребенка. Родился, еще раз подчеркиваю, очень долгожданный. Но очень больной. Не буду сыпать медицинскими терминами. Врачи давали год максимум. Естественно, ребенка начали лечить… Год… Два… Три… На моих глазах она заливала бульон в ротик сыну, он оттуда вытекал, а она приговаривала: „Смотри, ему нравится!", хотя на личике ребенка не двигался ни один мускул… Сколько воплей радости я переслушала — „Гляди, он смотрит на меня!" (хотя у ребенка плавающие зрачки и взгляд он не фокусировал). Мать носила его на руках к стоматологу… Лечила зубики… Рассказываю к тому, что ребенком действительно занимались, его любили. Умер мальчик в 5 лет. И эта самая мама, которая 5 лет прожила в аду и доказывала, что она счастлива, призналась: я вздохнула… я ожила… я бы долго так не протянула… и ты знаешь… он ведь правда и не ел… и не смотрел… это я сама себя успокаивала…»

Мало? Вот еще…

«Нельзя обрекать человека на страдания от рождения. Лучше дать ему умереть. Я могу это утверждать на своем опыте. В результате неудачного лечения стал калекой в детстве. Да, сейчас моя жизнь наладилась. Но чего это стоило! Через что мне пришлось пройти! Человеческое существо не должно испытывать таких мук».

Еще? Читайте!..

«Когда-то, когда от рака легких мучительно умирал мой тесть, я был ярым противником „легкой смерти". Я считал, что человек должен принять смерть без посторонней помощи… Жизнь преподнесла мне другой урок, и, думаю, я имею право говорить на эту тему.

У меня есть сын с неизлечимым поражением головного мозга. Все разговоры и утешения о том, что еще что-то можно исправить, бесполезны — его мозг уже ничем не восстановить. Это выглядит так: ребенок не воспринимает окружающий мир, у него постоянные судороги, он испытывает постоянную боль, спит под воздействием громадных доз седативного. Сколько он так проживет? Не знаю. Семья живет только в промежутках между дозами седативного препарата. Когда мы даем седативное, мы все равно ощущаем себя убийцами, убийцами, которые медленно расшатывают организм сына, выводят из строя работу легких, сердца, пищеварения. При запорах делаем клизмы, в то время, когда он не мог есть — кормили его через зонд. По сути, мы используем для него самый жестокий способ умирания.

Нашего ребенка выбросили из лечебного учреждения, где он стал, по заявлению заведующего реанимацией, „физиологической культей"… Неужели такое отношение общество считает более гуманным, чем эвтаназию?»

Хватит? Или еще?… Пожалуй, вот вам еще одна история:

«У моего младшего брата идиотия и ДЦП от рождения. Он только пускает слюни и мычит. Есть у меня еще старшая сестра, она нормальная. Так вот, мать все время уделяет нашему больному брату, и нас припрягает его обслуживать. Она жалеет его и любит, а нам достаются только крики и ругань. Сестра, едва повзрослев, покинула дом, в котором уже невозможно находиться. И теперь вся злоба матери достается мне одной. Мать говорит: „Я умру и передам тебе его в наследство, будешь ухаживать. А если откажешься, я тебя убью!.." Я уже ненавижу своего брата…»

Однако этих людей не слышат. Их голоса тонут в визжащем хоре прекраснодушных «гуманистов».

В последнее время из русского языка в средствах массовой информации стремительно вымывается слово «инвалид». Дикторы на ТВ и политики старательно осваивали политкорректный новояз: «особенный ребенок», «ребенок с особенностями в развитии»… Представляете себе ребенка-аненцефала, родившегося без мозга? Или новорожденного с синдромом Эдвардса, который больше года не проживет? Никакого генетического уродства! Просто «особенности развития»! Ну а то, что ребенок через год умер, тоже не беда. Просто он вот так вот «особенно развился»!

Слова, маскирующие суть…

Представьте себе, что вы приходите в магазин и вам пытаются продать сломанный телевизор.

— Он же бракованный! — восклицаете вы.

— Не смейте так говорить! — возмущается политкорректный продавец. — Это просто особый телевизор, понимаете? С особенностями изображения…

Это вовсе не безобидно. Политкорректные эвфемизмы, затуманивая неприятную истину, постепенно приводят к поистине кафкианскому абсурду, раскалывают общество на понимающее, но молчащее меньшинство и вопящее, весьма агрессивное в своем гуманистическом раже большинство. И вот уже на Западе, поддерживаемые прессой, идут в атаку под флагом политкорректности организации инвалидов, выступая против пренатальной диагностики и сравнивая ее с геноцидом. Не поняли? Поясню сначала касательно диагностики…

— Каждый даун, появившийся на свет, — это недоработка врачей, — сказал мне великий хирург Андрей Акопян.

Он имел в виду растущее могущество медицины, которая во время беременности, с помощью так называемой пренатальной диагностики может выявить хромосомные аномалии в развитии плода с тем, чтобы направить женщину на аборт. Если таковые аномалии (например, синдром Дауна) обнаруживаются, аборт по медицинским показаниям делается на любом сроке. И несмотря ни на какую политкорректность, несмотря на все притворные улыбки, расточаемые на Западе даунам, 88 % канадок и 92 % англичанок, узнавших, что они беременны дауном, летят на аборт со скоростью курьерского поезда. Потому что все нормальные люди понимают: дауны жить не должны. Это говорю не я. Это говорит медицина, которая «отстреливает» даунов на дальних подступах, не давая им проникнуть в наш мир. И я с медиками согласен: синдром Дауна — тяжкая генетическая патология, и рожать больного ребенка — себе дороже. Лучше сделать еще одну попытку и родить здорового. Так считает большинство нормальных людей.

Но ведь на Западе теперь правят бал не нормальные люди, а меньшинства. И поэтому «в ноябре 2000 г. европейское подразделение DPI, представляющее собой правозащитную организацию и включающее в себя объединения инвалидов из 130 стран, обратилось к общественности со специальным воззванием по поводу использования новых генетических технологий для выявления и селективного аборта плодов с врожденными и наследственными заболеваниями».

Что же было в этом воззвании?

Протест! Инвалиды, осознавшие себя угнетаемым меньшинством, протестуют против пренатальной диагностики, позволяющей женщинам абортировать будущих инвалидов. Они считают, что выявление патологий плода во время беременности «оскорбляет человеческое достоинство инвалидов, ущемляет их жизненные права и рассматривает их как ненужное бремя». А генетическое консультирование оценивается ими как «директивное и дезинформирующее родителей относительно реального опыта инвалидов. Критерии тяжести аномалий плода, которые являются показанием для аборта, выбраны также без учета этого опыта и основаны на мифах, страхах и стереотипах».

И далее: «Уважающий себя народ не может осуществлять дискриминацию по причине наличия врожденной болезни как у детей и взрослых лиц, так и у нерожденных младенцев. Поэтому аборт, имеющий евгеническую цель не допустить рождения больных детей, следует отнести к разновидностям преднамеренного убийства».

У них даже название этому появилось: «генетическая дискриминация».

Просто пик политкорректного абсурдизма! Путь в деградацию человечества.

Впрочем, нет, это еще не пик. Вот пик…

Сейчас в развитых странах среди пользователей набирает популярность так называемое сканирование эмбрионов. Секс, конечно, дело хорошее, но доверять ему рождение новой жизни неосмотрительно, ибо секс слеп, секс — это лотерея. Идея такая: брать яйцеклетку матери и сперму отца и оплодотворять в пробирке. А потом из полученного набора эмбриончиков выделять лучший и имплантировать в матку, а генетически дефектные уничтожать. Процедура эта недешевая, стоит от четырех до пяти тысяч долларов, последующее оплодотворение еще около восьми тысяч. Но люди на это идут, чтобы получить гарантированно здоровое потомство.

За этим будущее. Дело в том, что естественный отбор у нашего вида практически не идет. Медицина теперь позволяет рождаться, выживать и оставлять потомство тем особям, которые в условиях более естественных просто померли бы, не передав потомству свои неудачные гены. Природа понастроила несколько оборонительных линий, спасая нас от внутренних ошибок в программном коде, поскольку генетические мутации — дело обычное. Они происходят при любом клеточном делении и постепенно накапливаются. Увы, ничего идеально работающего в нашем самом квантовом из миров не существует! Если бы все эти накопленные ошибки передавались по наследству, то через сотню-другую поколений весь первоначальный генотип был бы разрушен и передавался бы только дефектный генный материал.

Фактически выбраковка уродов начинается еще на пренатальной стадии. Мало кто знает, но больше половины оплодотворенных яйцеклеток не выживают. На этом этапе организмом фильтруется самый явный брак, и происходит это совершенно незаметно для самки. На следующем этапе обороны организм выбраковывает чуть менее «смертельные патологии», что заканчивается выкидышем.

Но некоторые генетические аномалии все-таки проскакивают все защитные барьеры пренатальных фильтров, и уродство проникает в наш мир. Здесь и вступает в игру постнатальный естественный отбор. Точнее, должен был бы вступать, если бы не был «отменен» гуманизмом и медициной. Медики развитых стран уже с тревогой отмечают, что в начальных классах школ практически не осталось здоровых детей — у каждого какие-то проблемы. Накопление генетического груза идет с нарастающим ускорением.

Во времена более дикие этот процесс накопления генетического груза замедлялся высокой детской смертностью — худшие особи просто не успевали оставить потомство. Сейчас успевают. Из двух фильтров, пренатального и постнатального, остался только один — пренатальный.

Чем это грозит? Ясно чем — генетическим вырождением. Медицина, высокая выживаемость младенцев и долгие сроки жизни взрослых особей — это, конечно, хорошо, но все плюсы имеют на противоположном конце шкалы свои минусы.

В общем, человечество стоит перед генетической катастрофой. Но мы уже знаем, как социальная эволюция обходит подобного рода проблемы — с помощью новых технологий. То, что порождает проблему, ее и излечивает — научно-технический прогресс! В данном случае — генная инженерия. Вопрос в том, сколько нам еще осталось? Успеем ли?

Те технологии отбора качественных эмбрионов, которые я описал выше, позволяют надеяться, что успеем. В мире уже тысячи людей воспользовались процедурой искусственного оплодотворения с последующим отбором лучших эмбриончиков. Но безумные «абстрактные гуманисты» протестуют против подобного отбора! Так, например, Ян Мюррей, руководитель Общества по защите нерожденных детей (!) заявил: «Мы решительно выступаем против подобной практики!»

Почему?

А вот почему: «Данная процедура не несет никакой терапевтической ценности, а лишь напоминает евгенику. Эта практика не помогает лицам с ограниченными возможностями, а убивает их. Шестьдесят лет назад люди осуждали нацистских врачей за евгенику. Генетические анализы, предшествующие имплантации, ничем не лучше».

Ему вторят лево-розовые журналисты: «Больные гены не лечат, а врачи просто убивают эмбрионы, в которых они обнаружены, и имплантируют здоровые». Представляете, какие преступники эти врачи? Они имплантируют женщине здоровые эмбрионы, вместо того чтобы подсаживать дефективные! Дискриминация прав будущих инвалидов!..

«Разве может человек сначала создавать другого человека, а затем становиться его палачом?» — возмущается английская журналистка Кэти Грант. Для нее оплодотворенная в пробирке яйцеклетка — уже человек!

Безумие. Чистое безумие…

Цивилизация породила гуманизм. Теперь этот гуманизм, переродившийся в идиотию, рискует погубить цивилизацию.

… Как видите, без нравственной модернизации нам все-таки не обойтись, если мы хотим выжить. А для этого надо распрощаться с прежними парадигмами — в частности, с религиозной иллюзией об абсолютной ценности человеческой жизни — и перейти на платформу относительности, как мы сделали это в физике и экономике.

Иного выхода нет.

Логика выживания говорит нам, что выжить можно, только вмешиваясь в то, что ранее считалось сакральным, — основы основ человека, его гены. Поскольку они — всего лишь часть конструкции носителя. А человек — это не носитель, это нечто другое.

Если вы уже сделали свой выбор головой, но не эмоциями, я сейчас помогу вам сделать и эмоциональный выбор. И для этого нарисую две картинки. Сами выберите их них ту, которая вам нравится. А уж какая из них соответствует новой нравственной парадигме, а какая старой, вы разберетесь без труда.

Противники эвтаназии любят говорить, что пытаемые невыносимой раковой болью люди просто хотят снять с себя грех самоубийства и возложить его на врача.

— Пусть они сами покончат жизнь самоубийством! — говорят они. — Это не запрещено.

Отсюда первая картинка…

Наркотики уже не помогали унять боль, пациент улучил момент, сбежал от своих врачей-палачей, дополз до окна ракового корпуса и выбросился вниз с четвертого этажа. Выжил! Его выписали умирать домой, где он, отправив родственников в магазин, в промежутке между болевыми приступами зарядил двустволку, приставил стволы к голове, снял носок и большим пальцем ноги спустил курок. Голову снесло. Осколки черепа, кровь и мозги вылетели на стену. Хоронили его в закрытом гробу.

А вот вторая картинка… Ее нарисует корреспондент психологического журнала «Пси-фактор» Алла Авилова, которая присутствовала на процедуре цивилизованной эвтаназии в Люксембурге (вот, кстати, еще одна страна, легализовавшая эвтаназию, о которой мы из-за ее крохотности даже не упомянули). Она рассказывает:

«…Ханс. Восемьдесят четыре года, неоперабельный рак в последней фазе. Он сократил свою жизнь эвтаназией на одну-две недели — это было время, которое ему еще оставалось, согласно последнему прогнозу его врача. Если бы он этого не сделал, его бы ожидали одна-две недели борьбы с невыносимой болью, против которой стали все хуже помогать самые сильные средства. Есть Ханс мог с трудом, с постели уже не вставал. Продления такой жизни таблетками и инъекциями он не захотел…

Он сообщил о своем желании эвтаназии близким, а затем официально заявил об этом своему домашнему врачу. Последовала установленная законом процедура, которая должна предшествовать осуществлению эвтаназии, после чего был назначен ее день и час. Все происходило в доме Ханса. По его приглашению там собрались самые близкие для него люди. Я была одной из них. Сначала каждый из нас по очереди зашел к Хансу в спальню, чтобы проститься с ним один на один — так он захотел. Потом мы пришли к нему в спальню все вместе и сели на стулья, расставленные вокруг его постели.

У изголовья Ханса были его жена и старший сын. Он взял каждого из них за руку. Все присутствующие тоже дали руки друг другу, и так Ханс оказался в кольце близких. Слов уже никто больше не произносил. Прозвучала любимая музыка Ханса, которую мы прослушали все вместе, большинство — со слезами на глазах. Ханс смотрел на нас с полуулыбкой, в глазах — грусть, но не страх. Музыка отзвучала, и в спальню Ханса вошел его домашний врач, который дожидался этого момента в гостиной. Как полагается, он объяснил, что сделает два укола: один — с сильнодействующим снотворным, другой — останавливающий деятельность мышц, а значит, и сердца. После первого укола была пара минут, когда Ханс взглядом последний раз простился с нами — все та же полуулыбка, которой не забыть. Его глаза закрылись, и, удостоверившись, что Ханс находится в глубоком сне, врач сделал ему второй укол.

Когда Ханса не стало, внимание собравшихся в доме Ханса переключилось на его жену.

Оно было ей очень нужно, и оно ей помогло. Я не помню ничего, что хоть как-то показалось мне антигуманным. Я видела очень гуманное расставание человека с жизнью: добровольное и светлое расставание измученного болью старого человека с его необратимо угасающей жизнью».

Из этих двух картин разумный человек несомненно выберет вторую. Это дает мне право надеяться на лучшее. И потому я уверен, что сбудутся слова голландского врача Питера Адмирала, который сказал: «Уже следующее поколение будет глубоко озадачено тем долгим сроком, который понадобится нашему поколению, чтобы прийти к безусловному признанию эвтаназии в качестве естественного права человека».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.