Р. И. Поляковской

Р. И. Поляковской

«Дорогая Раиса Ильинишна, может быть, к лучшему, как всё получилось…» <2 ноября 1931. Ленинград>

Дорогая Раиса Ильинишна, может быть, к лучшему, как всё получилось.

Ведь я полюбил Вас.

И если бы я увидел Вас ещё раз, я признался бы Вам во всем. Это было бы нехорошо.

Вы не забыли значки на стенах в моей комнате. Очень часто попадается такой значок:

я называю его «окно». В том зеркальце, которое я подарил Вам, лежит записка, на ней нарисовано это «окно» в разных варьяциях.

А также, помните, надпись над моей кроватью:

Мысль о Рае.

Так вот, Раиса Ильинишна, можете считать это за шутку, но до Вас я любил по-настоящему один раз. Это была Эстер (в переводе на русский — Звезда). Я любил её семь лет.

Она была для меня не только женщиной, которую я люблю, но и ещё чем-то другим, что входило во все мои мысли и дела. Я разговаривал с Эстер не по-русски и её имя писал латинскими буквами: ESTHER.

Потом я сделал из них монограмму, и получилось.

Я называл её окном, сквозь которое я смотрю на небо и вижу звезду. А звезду я называл раем, но очень далёким.

И вот однажды я увидел, что значок

и есть изображение окна.

Потом мы с Эстер расстались. Я не разлюбил её, и она меня не разлюбила, но я первым пожелал расстаться с ней.

Почему — это мне трудно объяснить. Но я почувствовал, что довольно смотреть «в окно на далекую звезду».

И вот однажды я не спал целую ночь. Я ложился и сразу вставал. Но, встав, я понимал, что надо лечь. Я ложился опять, но сейчас же вскакивал и ходил по комнате. Я садился за стол и хотел писать. Я клал перед собой бумагу, брал в руки перо и думал. Я знал, что мне надо написать что-то, но я не знал что.

Я даже не знал, должны это быть стихи, или рассказ, или какое-то рассуждение, или просто одно слово. Я смотрел по сторонам, и мне казалось, что вот сейчас что-то случится. Но ничего не случалось. Это было ужасно. Если бы рухнул потолок, было бы лучше, чем так сидеть и ждать неизвестно что.

Уже ночь прошла и пошли трамваи, а я всё ещё не написал ни одного слова.

Я встал и подошел к окну. Я сел и стал смотреть в окно. И вдруг я сказал себе: вот я сижу и смотрю в окно на…

Но на что же я смотрю? Я вспомнил: «окно, сквозь которое я смотрю на звезду». Но теперь я смотрю не на звезду. Я не знаю, на что я смотрю теперь. Но то, на что я смотрю, и есть то слово, которое я не мог написать.

Тут я увидел Вас. Вы подошли к своему окну в купальном костюме. Так я впервые увидел Вас. Увидел Вас сквозь окно.

Вам смешно, Раиса Ильинишна, о чем я пишу Вам?..

Но я и не прошу Вас относиться к этому серьёзно. Но теперь слушайте дальше. Я познакомился с Вами и узнал, что Вас зовут Рая. Я стал много думать о Вас, о Рае. Мысль о Вас стала моей главной мыслью. И я повесил надпись над моей кроватью:

Мысль о Рае.

Моя главная мысль, помимо Вас, это мысль о рае, и Вы понимаете, что Вы стали для меня не только женщиной, которую я полюбил, но вошли во все мои мысли и дела.

Здесь дело не в каламбуре — Рая и рай.

Все это — очень несовременно, и я решил не говорить Вам этого. Я как-то пришел к Вам (Вы обедали) и сказал: Вы знаете, Рая, сегодня ночью со мной была страшная вещь, и Вы спасли меня.

Но потом я Вам ничего не сказал.

Потом, гуляя с Вами у Буддийской пагоды и гуляя на Островах, я чувствовал, что я должен сказать Вам всё, но что-то удерживало меня, и я не говорил. Я ходил и говорил глупости. И Вы даже обиделись под конец. И так стало всякий раз, когда я Вас встречал.

Я должен был либо сказать Вам всё, либо расстаться.

Я и теперь, в письме, не сказал Вам почти ничего. Только совсем чуть-чуть.

Да и то Вы решите, что я либо шучу, либо я сумасшедший. И я пишу Вам это всё только потому, что решил с Вами не встречаться, чтобы не тревожить Вас.

Сегодня Вы позвонили мне по телефону, когда я начал писать Вам это письмо.

Конечно, я сразу узнал Ваш голос, но, не зная, что Вам сказать, всё время спрашивал: кто говорит?

Послезавтра Вам это письмо передаст Борис Михаилович Левин.

Да хранит Вас Бог, милая Рая.

Даниил Хармс.