Глобальный контекст и вид с периферии

Глобальный контекст и вид с периферии

После террористической атаки на США 11 сентября 2001 года важнейшим вопросом глобальной повестки дня стала война с терроризмом. Мир столкнулся с качественно новыми опасностями, открывающими перспективу уничтожения цивилизации (как мы ее понимаем сейчас, как ее понимали наши отцы и деды и еще несколько поколений вглубь) и в то же время не сконцентрированными в определенном месте, определенном политическом режиме.

За 13 лет, прошедшие с момента атаки на Нью-Йорк и Вашингтон, международное сообщество нисколько не продвинулось в поисках решения этой ясной, казалось бы, задачи. Ставка делается на военную мощь и силу, а это методы, в лучшем случае, XX века, когда сила государства или союза государств измерялась сначала количеством танков или размером ядерного арсенала. Анекдотичный ответ более чем 10-летней давности об обстреле «комариных гнезд» с авианосцев до сих пор остается рабочей гипотезой США и Запада в целом.

В мае 2002 г. Г. Явлинский в статье, посвященной взаимовыгодному сотрудничеству России, ЕС и США писал:

«Несомненно, США – самая сильная во всех отношениях страна мира, единственная сверхдержава, обладатель действительно впечатляющей оборонной мощи, связываться с которой в традиционном военном смысле вряд ли кто-то станет. Но вооруженные силы США, как, кстати, и СССР, были ориентированы на войну определенного типа, предназначались для защиты, условно говоря, от крупных и очень крупных зверей – медведей, львов, тигров, крокодилов и носорогов. События 11 сентября показали, что современные проблемы безопасности связаны не с крупными хищниками, а со смертельно ядовитыми комарами. Из-за инерции мышления понять, что это качественно новая ситуация, довольно трудно. Один из американских стратегов, согласившись с этой «комариной» аналогией, сказал мне: «Мы будем уничтожать их гнезда». Он не знает, что у комаров нет гнезда – они живут и плодятся на болоте, и единственный способ борьбы с ними – болото осушить. Борьба с сегодняшней террористической угрозой отличается от военной науки прошлого века так же, как ирригация отличается от охоты на медведя или льва»[30].

Адекватным угрозе такой ответ не является, более того, нежелание выходить за пределы привычных схем только вредит делу. Анализ военных и не только военных, но и дипломатических действий США и НАТО на Ближнем Востоке (включая страны Магриба) за последние 10–15 лет показывает, что Западу всякий раз не удается достичь желаемого изменения политической ситуации.

На месте свергнутых авторитарных режимов образуется вакуум власти. Целые народы лишаются государственности, потому что на месте государств возникают просто территории, пространство, которое, с европейской точки зрения, представляет собой хаос.

Только для таких союзников США, как Саудовская Аравия и Катар, – это не хаос. Для них это привычная картина столетней и двухсотлетней давности и т. д.: сложная структура клановых, конфессиональных взаимоотношений, где большую роль играют радикальные религиозные течения.

Для Запада это означает возврат к ситуации, когда их контрагентами являются не парламенты, не партии, и даже не «привычные» авторитарные режимы, а социально-политические структуры позапрошлого века, общаться с которыми на Западе давно уже никто не умеет.

Здесь надо понимать, что речь идет не об интеллектуальной отсталости одних стран от других. Арабские элиты благодаря баснословным нефтяным доходам успешно приобщились к внешней стороне Западной цивилизации (свободное владение языками, университетские дипломы, финансовая деятельность на западных рынках, покупка недвижимости и крупных компаний), но представления, философия и правила жизни подавляющего большинства из них основываются на господстве интересов, а не ценностей.

США со всей своей военной мощью потеряли инициативу, стали ведомыми и попадают в контекст принципиально иного политического мышления, для которого не только XXI век, но и XX век со всем тем, чем он был для привычного нам мира (две мировые войны, холокост, применение ядерного оружия, переосмысление отношения к человеческой жизни), не существует.

Зато люди с таким мышлением свободно ориентируются в архаичных социальных структурах, возникающих на месте уничтоженных государств.

* * *

Такие результаты не только означают моральное поражение США и НАТО (в конце концов, современные западные СМИ умеют представить поражение как успех, и общественное мнение поддается такой манипуляции). Но эти результаты опасны для Запада (и всего цивилизованного мира) с точки зрения обеспечения безопасности.

Сегодня сила и даже владение ядерным арсеналом не являются универсальной защитой. Вообще, судя по событиям последних лет, ядерное оружие из средства сдерживания в отношениях между большими странами (которые больше заинтересованы в существовании друг друга, чем во взаимном уничтожении) превратилось в средство шантажа мирового сообщества со стороны одиозных режимов. КНДР шантажирует мир напрямую, Иран – постоянно существующими планами овладения ядерным оружием, Каддафи в свое время за отказ от подобных планов выторговал безнаказанность за поддержку терроризма в прошлом.

Опыт показывает, что современные армии оказываются беспомощными, когда сталкиваются с внегосударственными организациями и неконвенциональными методами ведения военных действий. А главное – с идеологией религиозного фанатизма, когда противник считает смерть в борьбе с врагом предпочтительнее собственной жизни и абсолютно отвергает моральные нормы современной цивилизации.

Кто мог представить, что сильнейший террористический удар по США будет нанесен с помощью обычных гражданских самолетов? До 2001 года террористы использовали захват самолетов с целью шантажа, но не как оружие.

Мог ли представить СССР, что его огромная армия и арсеналы оружия массового уничтожения окажутся бесполезными в условиях афганской войны?

Могли ли представить США, что идея поддержания некоего равновесия (статус-кво) во Вьетнаме с помощью ограниченного военного контингента окажется несостоятельной в условиях партизанской войны?

Мог ли представить Израиль, что после побед над численно превосходящими и хорошо вооруженными государственными армиями он окажется в затруднении против террористических организаций, в арсенале которых были всего лишь переносные ракетные установки, мотоциклы и обычная сотовая связь?

В таких условиях попадание оружия массового уничтожения или массового поражения в руки исламского государства и ему подобных создает угрозу, перед которой бессильны самые современные виды вооружений, бессилен спецназ, бессильны ПРО и космические войска. Террористам даже не нужно проникать на территорию западных стран: взрыв или использование бактериологического оружия могут быть произведены в любой точке планеты и могут нанести США и Европе огромный ущерб.

* * *

Возникает вопрос, почему США и их европейские союзники допустили такую опасную ситуацию, несмотря на успехи отдельно взятых военных операций и несмотря на весь свой дипломатический опыт?

Фундаментальная причина неспособности мирового сообщества решать все обостряющиеся глобальные проблемы – низкое качество мировой политики, отсутствие общих ценностей и принципов, «реалполитик» и политический постмодернизм.

Достаточно посмотреть, какие аргументы и формулировки использовали американские политики при обсуждении вопроса об интервенции в Сирии, чтобы убедиться: уровень осмысления тех или иных действий абсолютно не соответствует масштабу и сложности реальных проблем. «Президент Обама должен отреагировать на применение химического оружия, чтобы не потерять положительный имидж»; «Необходимо наказать диктатора, чтобы другим было неповадно»; «Америка должна подтвердить свое лидерство».

Возможно, это внутриполитическая риторика и тактика. Но проблема в том, что за этим не просматривается стратегия: отсутствуют как убедительные цели, так и внятные планы по их достижению. Без серьезной долгосрочной стратегии, руководствуясь только пропагандистскими мотивами, невозможно добиться желаемого результата, и военные операции США последних десятилетий снова и снова свидетельствуют об этом.

К числу практических вопросов, не имеющих ответов вследствие отсутствия современной, адекватной XXI веку стратегии, можно отнести, например:

? где проходит грань для того или иного режима, после которой военные санкции допустимы и оправданы;

? допустимо ли в какой-либо ситуации оказывать поддержку силам, в состав которых входят организации типа АльКаиды, т. е. предпринимать действия, которые (наряду с другими последствиями) объективно ведут к усилению таких организаций.

Подчеркнем, что кризис политического мышления не ограничивается одними Соединенными Штатами. Нет такой страны, которая могла бы выступить в роли ментора. Нет и единого международного сообщества, вопреки воле которого действуют США. Сегодняшний кризис ООН закономерен: главным стало слово «организация» – международный бюрократический институт. Однако когда он зарождался, ключевыми словами были «объединенные нации». Объединенные не в силовую коалицию. Для того чтобы одержать военную победу над фашистской «осью», не нужно было такого количества союзников. Целью объединения наций было показать, что мир против фашизма, мир отвергает фашизм, у мира другой путь развития. Сейчас такого единства нет.

* * *

Между тем, регресс – это тоже глобальная политическая стратегия, которая сегодня предлагается человечеству. Ее реализацию можно видеть по фактическим результатам: разрушение государственности на огромных территориях, «отсечение» этих территорий от современной цивилизации, фактическая передача их под контроль особых внегосударственных структур.

Возможно, именно это является современной доктриной для лидеров таких стран, как Саудовская Аравия и Катар. Им выгоден подобный откат назад, потому что прогресс цивилизации неизбежно приведет к их ослаблению и падению. В прогрессивно меняющемся мире им нет места. Зато откат назад, к картине мира, свойственной прошлым векам, создает привычную для них среду, в которой они легко ориентируются и получают преимущество.

Так, сильнейшие в военном от ношении страны становятся в политическом смысле заложниками и ведомыми партнерами – потому, что стратегическая доктрина «возврата» есть, а доктрины «движения вперед» нет.

Сейчас уже фактом стало создание экстремистского халифата на территории Сирии и Ирака, еще одно потенциально опасное направление деятельности международного терроризма и стран, поощряющих его, – африканские страны, находящиеся южнее Магриба (Мавритания, Мали, Кения). Их государственные структуры настолько непрочны, что превратить их в территории хаоса очень легко, а воспроизвести государственность потом будет очень трудно. Очень сложна ситуация на Кавказе. Деструктивные силы прибегают здесь к своему испытанному приему – упрощению, позиционированию ситуации в черно-белых тонах, что легко усваивается западным общественным мнением. Упрощение выгодно также слабым политикам, которые надеются повысить свою популярность с помощью популизма.

Если у международного сообщества по-прежнему не будет современной стратегии, если на Западе не дадут о себе знать соответствующие ситуации лидеры, то ведущие державы цивилизованного мира в этих регионах тоже окажутся младшими партнерами и следом за ними будут идти по пути регресса, искусственно воссоздавая политические реалии прошлых веков и становясь пленниками чуждой, архаичной политики.

Важный вопрос – как в таких условиях будут работать китайский и индийский факторы, значимость которых в будущем будет только расти? Что будет, если эти быстро развивающиеся страны с растущим населением вместо международного сообщества, представляющего ориентиры, правила, ценности нынешней цивилизации, окажутся перед пустотой или «регрессом» как единственной цельной глобальной политической стратегией? Какие концепции миропорядка и интересов в этом миропорядке поднимутся из глубинных пластов или будут скроены из вытащенных из разных эпох обломков – трудно даже предположить.

* * *

Российский провинциальный авторитаризм смотрит на глобальные угрозы сквозь призму охранительства. Для него ключевой вопрос – не поиск путей их преодоления, а собственное выживание.

Набор мыслей, лежащих в основе сегодняшней внешней политики, давно циркулирует во властном сознании:

? Россия должна быть «суверенной» – т. е. существовать, как ей вздумается, «независимой» от чего бы то ни было.

? «Кругом враги» – в конечном счете, все против России: завидуют, хотят обмануть и поживиться… а лучше уничтожить. Мы этого сделать не дадим. Любой ценой не дадим.

? Демократия, европейство, ценности, права человека – не более чем технология, адекватная постиндустриальному миру оболочка, в которую обернута борьба за ресурсы и мировое господство.

Судя по действиям, таким как упорная защита режима Асада в Сирии, за 13 лет, прошедшие со времени атаки на Нью-Йорк и Вашингтон, Россия проделала значительный путь вспять – от понимания необходимости совместной борьбы с террористической угрозой до нивелирования разницы между потенциальными противниками и союзниками, их параноидального объединения в единую внешнюю силу, главное свойство которой – стремление лишить российский режим власти.

Вероятно, роль катализатора этого сдвига сыграла «арабская весна». Россия видит в американских союзниках – Саудовской Аравии и Катаре прямую угрозу в виде исламского радикализма, а в Турции и того больше – непосредственного геополитического противника. Россия держалась и держится за Башара Асада, т. к. в падении сирийского режима видит безусловный успех своих соперников, который согласно логике «игры с нулевой суммой» означает безусловное поражение России. К тому же, Сирия – это последняя страна в регионе, куда могут хотя бы заходить российские военные корабли.

Кроме того, российское руководство исходит из того, что идет всемирный процесс нового «великого переселения народов» – исламизация Европы на фоне религиозной радикализации самого исламского мира.

Следовательно, по распространенному в элитах мнению, России придется поддерживать обороноспособность и против НАТО, и против исламистов.

Отсюда антизападничество, восстановление стереотипов «холодной» войны и восприятие отношений с Западом (прежде всего – с США) как «игры с нулевой суммой».

Регресс во внешнеполитическом мышлении идеально сочетается с внутриполитической «ретирадой» – здесь вообще трудно определить, что первично – резкий рост недоверия к Западу в условиях быстро меняющегося мира или обусловленная внутренними факторами нужда в поиске внешнего врага. Впрочем, ответ на этот вопрос неважен – в нем не больше смысла, чем в споре о том, что появилось раньше – курица или яйцо. Важно то, с чем нам приходится иметь дело в результате, а это:

? вывод вкладов и инвестиций с Запада, чтобы сохранить вклады элиты от замораживания и не допустить, чтобы кто-то на Западе мог давить на российских чиновников угрозой отнять у них деньги;

? поиск «пятой колонны» внутри страны;

? стремление к географическому расширению зоны влияния, создание альянса марионеточных режимов вокруг России, создание своего рода «пояса безопасности» или «санитарного кордона» (ОДКБ, Евразийский Союз);

? поиск геостратегического союза с Индией и Китаем (ШОС);

? поддержка правящих режимов Сирии и Ирана, против которых, с точки зрения Российского руководства, также действует альянс США и исламских радикалов-суннитов;

? приемлемость и даже предпочтительность силового способа решения проблем и поиск военных побед как доказательства собственной состоятельности;

? готовность к большому столкновению с Западом и самонастривание на неизбежность такого столкновения.

Эта готовность стала одной из ключевых предпосылок трагедии, происходящей на востоке Украины. При этом очень важно понимать, что кризисная ситуация, развернувшаяся вокруг Украины, только одно из направлений, грозящих реальной войной.

По-прежнему потенциально опасным с этой точки зрения остается Кавказ, где логика эскалации может быть следующей: после Сирии Турция (вдохновленная идеей Неоосманской империи), исламисты и их американские союзники нацелятся на Кавказ[31], к турецко-американскому альянсу присоединятся Азербайджан и Грузия; Аджария будет превращена в новую базу исламистов для атак на Осетию, Абхазию, Армению. ОКБД во главе с Россией должна рано или поздно вступить в войну.

Впрочем, дело уже не только в географической или геополитической специфике. Главным военноопасным направлением становится само состояние российского общества и государства. В сегодняшнем информационном и ментальном поле России уровень готовности к войне, желания войны, требования войны самый высокий за последние 70 лет[32].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.